На глаза Диклана навернулись непрошеные слезы, то ли от осознания мимолетности существования этого прекрасного создания, а может, просто от его красоты. Поэтому Ниалл быстро добавил:

– Можно сделать одну из стенок коробки стеклянной, тогда его будет видно, и никто до него не доберется. Конечно, если ты хочешь.

– Отец сделал для мотылька небольшую коробочку. Своими руками, без помощи снов, – продолжил Диклан. В то время это казалось ему невероятно важным. Ниалл поклялся, что не приснил коробку, а сколотил и отшлифовал в мастерской. Однако годы спустя вспоминая свою настойчивую просьбу, чтобы коробка непременно была настоящей, а не присненной, Диклан снова чувствовал жжение в глазах. Он хотел бы вернуть свои слова обратно. – Чтобы я мог носить ее с собой и любоваться грезой, когда захочу.

Первое время мотылек бился о стенки, а потом понял, что ему не выбраться. Когда погиб Ниалл, греза, разумеется, заснула и уже не тревожилась о том, в коробке она или на воле.

– Он все еще у тебя? – спросил Мэтью.

– Я проверял на нем твой кулон. Если хочешь, покажу тебе, когда вернемся домой, – сказал Диклан и почти сразу пожалел о своем предложении. Еще один сон, тянущий энергию из магнита. Интересно, сколько еще грез он сможет выдержать? Магнит. Сколько еще грез сможет выдержать магнит?

– О нет! Диклан! – воскликнул Мэтью.

Мальчик повернулся, вглядываясь в полумрак на заднем сиденье. Неподвижная фигура Ронана не сдвинулась с места, но кое-что все же изменилось: из его глаза медленно текла тонкая черная струйка.

Ночная грязь.

Ронан не раз навещал Диклана и Мэтью в их доме в округе Колумбия. Но поскольку Вашингтон располагался слишком далеко от силовой линии, парня неизменно настигал приступ ночной грязи, вынуждая бежать прочь из города. Ночная грязь диктовала правила, многочисленные и с каждым разом все более жесткие. Ронан должен был грезить, иначе начиналась ночная грязь. Он был вынужден постоянно возвращаться к силовой линии, иначе начиналась ночная грязь. Он был вынужден грезить все чаще и дольше, иначе начиналась ночная грязь. Он был вынужден оставаться на силовой линии, иначе начиналась ночная грязь.

И сейчас Ронан нарушал все эти правила. Он не мог грезить, поскольку не мог очнуться. К тому же линии, к которой он должен был вернуться, больше не существовало. Остался лишь стремительно слабеющий живительный магнит Мэтью.

– О нет, – повторил мальчик.

Еще одна струйка черного просочилась из глаза, стремительно догоняя первую. Ронан не двинулся с места. Движение в тоннеле тоже. Лишь уничтожающая сновидца темная жидкость стекала по его лицу.

Теперь Диклан понял, почему Брайд пытался вынести Климта.

Он нацелился на всемирно известный магнит, ведь обычный с проблемой бы не справился. Бездонная пропасть жаждала все больше, и больше, и больше.

Хватит, – подумал Диклан. – Достаточно.

Мэтью дрожал. Костяшки его пальцев побелели. Он с такой силой сдавил пальцами виски, что Диклан видел красные полумесяцы, остающиеся на коже от ногтей. Мальчик негромко издавал какой-то звук. Его взгляд остекленел. Однажды, вскоре после того, как Ронан дал Диклану сгусток света, с братом случился настолько сильный приступ ночной грязи, что даже его грезы начали сочиться черной жидкостью. Все, включая Мэтью. Сейчас грязь не текла, но, похоже, мальчик помнил тот случай.

– Мэтью, успокойся, – сказал Диклан. – Мы справимся.

– Нет, – ответил Мэтью. Звук его голоса эхом разнесся в салоне. – Нет. Нет. Нет. Нет. Нет. Нет. Нет. Нет.

У каждого есть предел возможностей, – сказал как-то Диклану один знакомый. Этот человек не был его отцом, скорее одним из множества мужчин, которых Диклан в подростковые годы объединил в абстрактное подобие фигуры родителя. Среди них встречались учителя, консультанты, работодатели, просто знакомые, мастера по ремонту мелкой бытовой техники, педиатры, дантисты, библиотекари. Их объединяло то, что они любили давать советы. Порой Диклана отводили в сторонку на вечеринке, а иногда с ним делились опытом под ворчание кофеварки в комнате отдыха. Или он получал письмо по электронной почте с темой вроде «не могу выкинуть из головы наш разговор».

Диклану постоянно встречались люди, которые, в отличие от Ниалла Линча, с радостью делились с ним премудростями жизни.

Когда люди достигают предела своих возможностей, – сказал Диклану этот человек, рассматривая ручки в ящике своего стола и выбирая наиболее достойный экземпляр орудия, – они увязают. Конечно, не следует путать почти предел и реальный максимум. Порой человек оказывается опасно близок к нему, но все еще находит в себе силы. Однако для того, кто действительно достиг предела своих возможностей, не имеет значения, ослабнет ли давление, пусть даже на мгновение. Машина уже несется в сторону обрыва. С виду может казаться, что человек в полном порядке, но это далеко не так. Случается любая, даже самая незначительная мелочь и… щелк! Именно в этот момент ты должен сделать свой ход.

Диклан давно позабыл, говорил тот парень о бизнесе, политике или свиданиях. Он помнил лишь фразу. Предел возможностей.

– Нет. Нет. Нет. Нет, – твердил Мэтью как заведенный, постепенно наращивая громкость. – Нет. Нет. Нет. НЕТ. НЕТ. НЕТ. НЕТ. НЕТ! НЕТ! НЕТ!

Мальчик достиг предела возможностей. Его голос больше не напоминал человеческий. Он звучал как вещь, бездумно, непрерывно издающая сигнал о надвигающейся катастрофе.

Диклан не думал. Он просто сорвал кулон с лебедем с шеи Мэтью.

Казалось, его рука точно знала, где схватить, чтобы пальцы зацепились за цепочку, и как дернуть, чтобы щелкнул замок.

Мэтью не успел среагировать, Диклан проворно распахнул дверцу автомобиля и выскочил в гулкий туннель. Он отступил к стене на шаг, на два, затем на три и обернулся, оценивая расстояние до машины. Сердце бешено стучало в груди. Вокруг нестерпимо воняло выхлопными газами и дохлой рыбой.

– Диклан? – проговорил Мэтью.

Мальчик пристально смотрел на брата через распахнутую дверь автомобиля. Он не предпринял ни единой попытки помешать Диклану забрать кулон; ему не приходило в голову, что брат может так с ним поступить. На лице мальчика было написано полное недоумение, взгляд потускнел. Он кивнул. Мэтью не впервые проигрывал бой с этим незримым врагом, поэтому знал, что сопротивление бесполезно. Откинувшись на спинку сиденья, он не сводил глаз с брата.

Мальчик судорожно вздохнул, закрыл глаза… и заснул.

Диклан замер у сырой стены туннеля, чувствуя под ногами гул застрявших в пробке машин. Он повторял себе, что если не сохранит магнит, останется единственным на свете братом Линч. Убеждал себя, что Мэтью ни за что не согласился бы добровольно отдать вещицу. Твердил, что поступил правильно.

Однако его не оставляло чувство, что на этот раз он предал обоих братьев.

Больше никогда, – сказал он себе.

Однако никогда не говори никогда.

Заметив, что оказался в центре внимания скучающих водителей, Диклан отвернулся к стене и сделал вид, что его тошнит. Он вытер рот, подошел к багажнику и засунул магнит в дальний от пассажирского сиденья угол. Потом демонстративно достал бутылку с водой, словно желание напиться стало единственной причиной открыть багажник.

А затем вернулся за руль автомобиля, в салоне которого теперь царила тишина.

Оба его брата спали.

Телефоны перестали звонить. К сожалению. Он бы с удовольствием схватил сейчас трубку и разобрался с какой-нибудь решаемой проблемой, вычеркнул хотя бы что-то из списка. Однако он знал, что вопросы, улаженные сгоряча, на деле редко оказывались действительно решенными. Именно поэтому у него все еще была работа.

Так что вместо этого он вдохнул ртом десяток-другой раз, потянулся мимо мирно спящего Мэтью, достал из бардачка антацид, принял несколько таблеток и запил их водой из бутылки. Затем протер верхнюю часть руля, на которой скопилась пыль. Пролистал присланные Джордан фотографии «Поцелуя», на котором она заменила лицо героини своим. И только дождавшись, когда пройдет боль в желудке, он обратился к списку контактов, чтобы снова приступить к составлению плана, претворению его в жизнь и успешному завершению.