Что же еще? Ах, да… В песчаном карьере я расследую какое-то происшествие или преступление – не тот ли дорожный инцидент, когда пьяный русский водитель грузовика в Австралии перевернулся в кювет, вылез, смеясь и матерясь, залез на свой перевернутый грузовик с гитарой и, в ожидании полиции и скорой, дал искрометный концерт в стиле психобилли перед собравшимися зеваками… В карьере я проваливаюсь куда-то, где нахожу окаменевшие структуры в египетском стиле – колонны в форме папируса. Мне бы задержаться, но я иду дальше. У меня назначена встреча в ресторане. С женщиной? Да, определенно. Я нахожу ее там абсолютно голой. Да и сам ресторан, как только я повнимательнее присмотрелся, оказался борделем. Но каким! Многоэтажным, с фонтанами и бассейнами, райскими птицами и бог знает какой еще экзотикой. Закончив свои дела с дамой (такого характера, какой предполагала специфика места), я прошелся по зданию. В одном из залов ко мне пристроился странный тип педерастического вида в пестром восточном халате, наброшенном на голое тело, который, нагло улыбаясь ярко накрашенными губами, приблизился ко мне вплотную, развернулся и начал толкать меня свой мерзкой жопой, да так сильно, что чуть не выбил мне тазобедренный сустав! Я дал ему заслуженного пинка и опрометью бросился прочь в поисках выхода…
[К фрагменту о тете]: Дали в своем дневнике гения делится воспоминаниями о тете, которая гордилась тем, что ни разу в жизни не испортила воздух. Моя же только этим и занималась – не в буквальном смысле, конечно. Я имею в виду ее безумные коммунистические проповеди.
Было это на берегу Тюленьей Бухты. Первое, что меня поразило, это изобилие крупных, необычных раковин, лежащих на дне прямо на мелководье. На другой стороне бухты – тюлений пляж – место моего назначения. Пляж был пуст. Но как только я высадился и успел лишь полюбоваться пеликаньей охотой, на берег выползли два тюленя. Тела обоих были заключены в прочные перламутровые раковины, а вместо голов – черные слизистые поверхности моллюсков, которые время от времени разверзались клыкастыми пастями. Один из «тюленей» встал на задние ласты, а передними начал изо всей силы лупить меня по плечам так, что я еле устоял на ногах.
Джон (назовем его так, хотя по сути это – джойсовский НСЕ) барахтается с белокожей ослепительной белизны блондинкой на зеленой лужайке прямо посреди жилого комплекса. А народу вокруг никого. Я взглянул в окно второго этажа дома напротив. Там две лесбиянки имеют друг друга пальцами в задницу. А мне нужно бы в соседний дом, слева – только вот зачем? Ах да, там библиотека, мне там что-то нужно. Пришлось идти через лужайку мимо Джона и его блондинки как раз тогда, когда к ним подошла бронзового загара девочка лет тринадцати в золотых трусиках. Стягивает трусики, а под ними – о боже! – золотой пояс верности, замкнутый золотым же замком. И золотым ключиком она открывает замок и сбрасывает пояс… Не это ли пресловутый грех НСЕ? В библиотеке никого, кроме старого библиотекаря, который с порога заверил меня, что я ничего здесь уже для себя не найду – библиотека опечатана, все отправляется в архив на вечное хранение. Я в недоумении. Возможно, ошибся адресом. Выхожу наружу. Рядом павильон – вроде как выставка. Поднимаюсь по ступенькам ко входу и вижу объявление: «мы сами ничего не выставляем; что вы изобразите, то мы и выставим». ОК, но я возбужден, надо как-то снять напряжение. Стемнело. И вот начался фейерверк. Ищу несгоревшие ракеты, но мне не достается ни одной. Что делать? Остается онанизм! Но надо ведь где-то укрыться, или прямо здесь, на людях??
Порой случалось странное – обычно это бывало после одной-двух таблеток атаракса на ночь, запитых пивом. То я оказывался в Киргизии (в которой никогда не был), приезжая туда… на метро. То вообще происходило нечто невообразимое. Например, мне сообщают, что меня разыскивает человек, с которым я, якобы, когда-то работал или учился, и через своего эмиссара – знакомую нам обоим женщину – настойчиво требует, чтобы я вступил в его сатанистскую «секту черного козла». Женщина передает мне от него кольцо с изображением черного козла. Я понимаю, что стоит мне принять это кольцо, и я навсегда попаду в сети к этому странному субъекту. Я собираю всю волю, чтобы не поддаться соблазну, и отвергаю навязываемый мне подарок.
Я часто подолгу сижу на берегу моря, на скамейке у самого пляжа. Нередко на пляж приходит старик печального вида и лепит из песка фигуру лежащей стройной обнаженной девушки с распущенными волосами. Потом, закончив скульптуру, грустно вздыхает и, сгорбившись, уходит, глядя куда-то в морскую даль. Когда фигуру смывает волной, старик вновь появляется на пляже и принимается за свою работу. Старик этот похож на гриновского героя, грустящего по очень давней, навек потерянной любви, которую он не в силах забыть…
Эти песчаные девушки напомнили мне друга юности – отчаянного онаниста, – который тоже в свое время лепил девушек на песчаном обрыве. Делал он это гораздо менее искусно и с одной конкретной практической целью – поскорее кончить в созданную им «скульптуру». Иной раз, в минуты особенно сильного возбуждения, которое двигало его творчеством, торопясь кончить, он даже не заботился о законченности своего произведения. Как правило, он упразднял голову, конечности и другие несущественные с его точки зрения элементы, ограничиваясь аномально большой грудью (предметом его особого вожделения) и норкой, в которую он стремительно кончал.
Однажды он пригласил меня на свадьбу (он так и сказал: «свадьба»). Какая, к ебеням, свадьба может быть у отпетого онаниста, – подумал я. Однако свадьба состоялась. Этот фантазер по случаю раздобыл женский манекен, просверлил дырку между ног под свой размер, набил ее ветошью, натянул на манекен кружевное белье и представил нам, приглашенным, в качестве невесты. После достойной пьянки наш друг уединился со своей «невестой».
Я все-таки прав, делая эти записи. Меня нередко посещают откровения. Я думаю, что в мире немало людей, которые в большей степени, чем я, наделены этим сомнительным «даром», но иной так и проживает свою жизнь, не зафиксировав ни в какой форме эти странные явления. Хотя мои «откровения», конечно, далеки от тех, что посещали Иоанна Богослова… Вот, скажем, сижу я в открытом кафенио на улице Гомера в Лимассоле, пью крепкий кофе скетто с тиропитой, и вдруг как гром среди ясного неба в голове моей проносится фраза: «хочу трахнуть тебя мульчерной головкой». Как соотносится эта фраза с проживаемой мною действительностью? К кому она обращена? Спросить не у кого. Или вот еще. Лежу, почти засыпаю, и вдруг «думаю»: «ценности забывчивого забытым ебут». Каково, а?
Нет, пожалуй, ничего мудрее древнегреческой формулы παν μέτρον Άριστον. Но следовать ей в жизни приходится не всегда. Бывает, что я впадаю в крайности, как на той вечеринке на дебаркадере в старинном словацком городке на берегу озера в Карпатах, где все были в светлых одеждах, а я, распалившись, танцевал с открытой бутылкой в руке, обдавая всех присутствующих фонтанами красного вина. Публика ропщет, тихо возмущается, уходит, но никто морду мне не бьет. И тут я замечаю, что сам обгадил свой белоснежный костюм с головы до ног. Особенно пострадали брюки. Что делать? Приглашаю чехов, которые были со мной, и которые были особенно огорчены моей выходкой, вплоть до того, что готовы тут же были искать ближайшую прачечную… Короче, чтобы хоть как-то загладить свою вину перед ними, приглашаю их в горы. Там мы устраиваемся в уютной корчме, и я всем заказываю пива. Но по прихоти случая пива (пива!) в этой милой карпатской корчме не оказывается. «А вы сгоняйте до ближайшего сельмага на автобусе – там пива сколько угодно, хоть писей пей!» – советует мне корчмарь. Опять палки в колеса. Но делать нечего. Еду, нахожу магазинчик. Выбор, правда, не ахти, но на безрыбье… После обеда все, вроде бы, успокоились, и мы пошли прогуляться в горы. По дороге нам встретился странный человек в униформе, при галстуке, на котором был изображен красный кленовый лист. Поздоровавшись и извинившись, человек спросил:
