— Что ж, в таком случае, местным мужчинам следует стыдиться, Хелен. Я могу вас так называть?

Судя по ее лицу, он мог называть ее как угодно, и ей бы все равно это понравилось, но вслух она сказала:

— «Хелен» меня устраивает, маршал.

— Тед. Меня Тедом звать. — Он кивнул ей, коснувшись пальцами своей шляпы. По-моему, это был уже перебор, но Хелен и это проглотила.

— У вас есть какие-то особые предпочтения в крепких напитках, чтобы я знал, что принести, Хелен?

Эдуард двинулся вперед, и я отодвинулась, пропуская его к столу, чтобы он оказался напротив нее. Она улыбнулась ему, становясь краше с каждой минутой. Я понятия не имела, что легкий флирт способен подбодрить свидетеля — вот почему я до сих пор учусь у Эдуарда каким-то новым фишкам.

Хелен почти жеманничала с ним, рассказывая, что предпочитает скотч, а не виски. Я редко пью, так что не понимаю ни того, ни другого. К тому моменту, как Эдуард отправился выполнять ее заказ, Хелен уже сидела прямо, а ее лицо выглядело здоровее.

Ньюман улыбнулся ей и сказал:

— Я бы хотел дождаться твоего напитка, Хелен, но нам необходимо узнать правду до того, как время Бобби истечет.

Ее лицо помрачнело, она начала горбиться, но внезапно выпрямилась и заставила себя посмотреть Ньюману в лицо.

— Я не одобряю того, что вам придется убить Бобби, но, думаю, зверь в нем стал слишком силен.

— Что вы имеете в виду… Хелен? — Спросила я, используя обращение по имени, как будто это могло заставить ее чувствовать себя лучше. Только потом я поняла, что надо было предложить ей звать меня по имени, но она не стала об этом спрашивать, так что я решила забить.

Ее лицо было мрачным, когда она уставилась на меня. Она так крепко сжала свои руки, что они покрылись пятнами.

— Сперва он начал вертеться вокруг Джоселин, своей собственной сестры, а потом потерял контроль и убил своего дядю. Бобби был хорошим человеком, но он не был достаточно силен, чтобы сопротивляться животным порывам.

— В какой момент Бобби перестал быть хорошим человеком, Хелен? — Спросил Ньюман.

Она застыла.

— Я не сказала, что он плохой. Чудовище в нем — вот что плохое.

— Вы сказали в прошедшем времени: «Бобби был хорошим человеком». — Заметила я.

— В какой момент ты решила, что Бобби больше не хороший человек, Хелен? — Мягко спросил Ньюман.

— Я проснулась среди ночи, чтобы сходить в туалет, и увидела свет в комнате Джоселин. Дверь была приоткрыта. Я подошла ближе, и оттуда вышел Бобби — на нем ничего не было, кроме белья. В руке он держал своей телефон. Я тогда подумала, что это странно.

— Что он сказал, когда увидел тебя, Хелен? — Спросил Ньюман.

— Сказал, что ему показалось, будто бы он забыл свои наушники в комнате Джоселин. Что у него бессонница, и он собирался послушать музыку, но не хотел будить сестру.

— Вы ему поверили? — Уточнила я.

— Нет… наверное… я не знаю. — Она вытерла свои слезы промокшей салфеткой. Ньюман достал из кармана пачку таких же и протянул ей. Мне бы и в голову не пришло пихать салфетки в карманы своих военных штанов. Я взяла себе эту идею на заметку.

— Спасибо. — Поблагодарила его Хелен, вытирая нос и глаза.

Мы ждали, когда она возьмет себя в руки. Иногда тебе не надо, чтобы свидетели держали себя в руках, потому что срыв может вытащить из них информацию, но Хелен сама хотела нам все рассказать. Она явилась в полицию, чтобы рассказать свою версию произошедшего, и принесла новую улику. Она ничего не собиралась от нас скрывать.

— Что случилось потом? — Аккуратно спросил Ньюман. Мягкость ему давалась лучше, чем мне.

— Я спросила у Джоселин, не находила ли она у себя в комнате наушники Бобби. Если бы она ответила «да», я бы успокоилась и забыла об этой ситуации. Они же родственники. Есть вполне невинные причины, по которым вещи кочуют из комнаты в комнату, но она понятия не имела, о чем я говорю, так что я ей рассказала, что видела. — Хелен с трудом сглотнула и сделала глубокий вдох, как будто собиралась рассказать нечто ужасное. — Джоселин сорвалась и разрыдалась у меня на руках. Как-то раз она проснулась, а Бобби лежал рядом с ней, в ее постели, и он постоянно заходил к ней, когда она переодевалась или принимала душ, так что после этого она старалась запирать дверь в свою комнату, но в ту ночь, когда я его увидела, она забыла это сделать. Я ответила, что она должна рассказать об этом своему отчиму, мистеру Рэю, что он должен знать. Я попыталась узнать у нее, не сделал ли Бобби чего похуже, и она окончательно сорвалась. — Хелен вновь начала плакать.

— Что, по ее словам, сделал Бобби? — Уточнила я, стараясь, чтобы мой голос звучал так же мягко, как и у Ньюмана.

Хелен мотнула головой так сильно, что короткие локоны вокруг ее лица покачнулись.

— Она так расклеилась, что даже не могла говорить, но по ее реакции я поняла, что он действительно что-то сделал. Я сказала, что если он к ней прикоснулся, она должна пойти в полицию, и ей стало еще хуже. Я пообещала, что пойду вместе с ней, что она не должна проходить через это в одиночку, но она отказалась идти в полицию. Сказала, что если я пойду туда без нее, она соврет и скажет, что я все придумала. Она не хотела, чтобы кто-то узнал, а если вовлечь в это дело полицию, то начнутся суды и адвокаты. Ей было стыдно, она сказала, что и сама виновата тоже. Я не смогла переубедить ее в этом, как и уговорить обратиться в полицию, так что я попросила ее рассказать все отчиму. Я предложила пойти с ней, для моральной поддержки, но она хотела сделать это сама. Она была такой храброй.

Хелен подняла голову и уставилась на меня с почти сияющим лицом, как будто смелость Джоселин в ее воспоминаниях была каким-то невероятным поступком. Я позволила этому ощущению сестринства наполнить ее глаза еще большей зеленью.

— Ты не знаешь, рассказала ли она Рэю? — Уточнил Ньюман.

— Тем утром она пришла на кухню и обняла меня — сказала, что мистер Рэй ей поверил, и что вечером он собирается поговорить с Бобби. Она была такой счастливой. Я сказала, что могу остаться на ночь, но она ответила, что уже запланировала поездку с подругами, и что мистер Рэй хочет поговорить с Бобби наедине.

Я покосилась на Ньюмана и поймала его взгляд. Интересно, мы об одном и том же думаем — что все это звучит чертовски складно? Если бы Олаф не услышал на записи голос Джоселин, если бы мы сами, склонившись над телефоном, не услышали, как она соблазняет Бобби, мы бы действительно поверили в историю Хелен. Этого было бы достаточно, чтобы один из нас вошел в клетку и оборвал жизнь Бобби.

— Мне следовало пойти к шерифу и рассказать ему, что Бобби приставал к своей сестре. Я должна была сделать это, даже если бы Джоселин возненавидела меня, или если бы меня уволили. Если бы я это сделала, возможно, мистер Рэй все еще был бы жив. — Плач Хелен усилился, она сгорбилась и задрожала.

Мы попыталась убедить ее, что она не виновата, когда наконец вернулся Эдуард с ее напитком. Я отошла в сторонку и встала рядом с Олафом, чтобы Эдуарду было, где развернуть свою добродушную магию Тэда. Во мне уже не осталось ничего добродушного — по крайней мере в рамках этого дела.

Значит, Джоселин солгала нам про свой роман с братом, потому что ей было стыдно. Это не означает, что именно она убила своего дядю. Рэй Маршан вполне мог расценить их отношения, как инцест, и велеть Бобби порвать с ней. Ничего из того, что мы узнали, включая тот факт, что Джоселин врала, не помогло нам спасти Бобби от обвинений в убийстве. Нам нужен еще один подозреваемый по этому делу, а также достаточно улик, чтобы убедить судью — в противном случае нам придется убить Бобби.

Я поймала себя на внезапном порыве прислониться головой к руке Олафа, потому что до плеча я бы все равно не достала — мне просто хотелось к кому-нибудь прикоснуться. Для ликантропов это был один из способов успокоиться, а я несла в себе достаточно зверей, чтобы просто хотеть привалиться к кому-нибудь на минутку и прочистить голову. Олаф будто бы прочел мои мысли, потому что он сократил и без того маленькую дистанцию между нами, и его рука прижалась к моему плечу. Да, я знала, что это был Олаф — стремный сукин сын, но вот я стою, прислонившись головой к его руке, позволяя весу своего тела немного отдохнуть на нем. Это было приятно — успокаивало, как щенячья куча, на которую я привыкла рассчитывать дома, в своей полигруппе. Мне казалось, это работает потому, что мы были связаны метафизически, но, может, дело просто в физической близости — как у бродячих собак, которые жмутся друг к другу ради комфорта.