— Ну подай на меня в суд!

— Я сам здесь суд и присяжные! Если ты не откроешь, я вынесу эту дверь и выбью из тебя все дерьмо, жирный тупой скряга!

— Попробуй и я пристрелю тебя как собаку! — раздался скрип выдвигаемого ящика стола и щелчок взводимого курка.

— Ты хочешь меня напугать своей пукалкой?! Ха! Да ты в дверь попасть не можешь!

Грохнул выстрел, за которым последовали громкие проклятья минимум на четырех языках.

— Как ты там, Конрад? Похоже, я все таки попал!

— Я скормлю тебе твои яйца, мудак!!!

— Погоди! Сейчас вернуться мои парни и мы посмотрим, кто чьи яйца сожрет! Беги к себе и запирайся, пока не поздно, потому, что ты нарвался и я вас всех зарою!

— Сука тупая! Ты хочешь устроить войну?! Поделись по хорошему и я все забуду!

— Делиться с тобой? За какие такие заслуги!? Это мои парни выпасли крысеныша! Ты, кстати, в курсе, что клада нет и тот корабль ищет его?

— Да плевать! Грохнем и зароем! Пусть ищут, сколько влезет! Не заговаривай мне зубы — не каждый день в этот богом забытый угол заплывает такая добыча и если ты думаешь, что я позволю тебе, куску дерьма, прибрать все к рукам, то ты ошибаешься!

В дверь ударили с ноги, в ответ грохнул еще один выстрел. К особняку начали подтягиваться местные. Люди Маулза несколько раз, для острастки, пальнули над их головами. Услышав это, Губернатор выскочил на балкон, заорал: «Все сюда! Бей севионских!» после чего, обернувшись, увидел притаившегося в углу Обмылка. Время замерло… Обмылок несколько раз испытывал такое ощущение. Первый раз в детстве, когда, убегая от обворованного им лавочника, чуть не попал под трамвай. Второй раз — когда ребята Луи скинули его с моста за то, что он залез на их территорию. Третий — тогда, на Доминисе, когда они с Бьерном попали в засаду. После этого настала черная полоса, ибо Ур воспринял его пленение как личное оскорбление и гонял до полусмерти. К счастью, Зампобою, быстро надоело и он переключился на тех, кто хотел и понимал. Но, как и Старпом, успел вдолбить в Обмылка несколько полезных истин. Например, что больше никто его жопу спасать не будет. И, что обмирать и застывать в критической ситуации нельзя. Делай. Хоть что-нибудь. Даже тупое действие всяко лучше промедления.

Так что Обмылок сделал. И это «сделал» было предельно тупым. Он врезал Хомстеду по роже ботинком. Но не тем который был утяжелен. Так что, вместо мощного удара, получился шлепок по губам грязной подошвой. К счастью, Хомстед, от внезапной встречи и оплеухи башмаком, растерялся не меньше и дал возможность исправить ошибку. Перехватив связанную шнурками обувку, Обмылок крутанул набитый штукатуркой башмак и впечатал его в лоснящуюся от жира губернаторскую рожу, зачарованно глядя, как она пошла волнами словно водная гладь. Хомстед хрюкнул и осыпался на пол. Ввиду ограниченной видимости, его сторонники не поняли, что именно произошло, но поняли, что Губернатора бьют и пошли в наступление. Люди Маулса начали палить в разные стороны.

Воспользовавшись неразберихой, Обмылок нырнул в кабинет, сгреб деньги в мешок и кое как натянув ботинки, заметался думая, куда бы деться. Под ноги подвернулся револьвер, который Хомстед выронил падая и, подобрав его, Обмылок не придумал ничего лучше чем залезть в камин. На кой он был нужен в островном климате не понимал, видимо, никто. Внутри труба была не в саже, а в паутине, что говорило о том, что не топили его ни разу с момента постройки. Скорее всего, по местным меркам, это был такой же элемент роскоши, как классический костюм из сукна, в котором было жарко как в крематории, но который упорно носился всеми, кто мог его себе позволить, просто чтобы показать, что им это по карману.

Забравшись на выступ внутри, Обмылок раскорячился и замер, потому что Конрад уже выносил дверь. Он тоже подсматривал в замочную скважину и видел, что деньги уходят, но из-за скромного угла обзора, не видел куда именно. Тем временем, судя по ругани, очнулся Хомстед. Не обнаружил денег и оружия, зато, увидев, что дверь вот-вот выбьют, он избрал единственно возможный путь к отступлению — прыгнуть с балкона в кусты. Об этом решении Обмылка оповестил оглушительный шум веток и новый взрыв ругани.

Вломившийся в кабинет Маулс тоже услышал треск кустов и бросился на балкон. Укрывшиеся за забором аборигены поприветствовали его пальбой из ружей. Их собралось уже изрядно, так что севионцы решили отступить. Услышав, как Конрад командует всем собраться у дверей и приготовиться идти на прорыв, Обмылок вылез из камина, выскочил в коридор и оттуда — на уже знакомый ему балкончик в торце здания. До земли было метра четыре. Перебравшись через перила, Обмылок в нерешительности замер — сломать ногу при неудачном приземлении хотелось сейчас меньше всего. Вдруг, с кабаньим хрустом, из кустов вылез Губернатор, который тоже стремился оказаться подальше от стрельбы и прочих вредных для здоровья мероприятий. Оглядевшись, он краем глаза увидел Обмылка и открыл рот чтобы заорать. Тому ничего не оставалось, как прыгнуть прямо на него. Толстая откормленная туша хорошо смягчила падение. Не став осведомляться о здоровье невольного помощника, Обмылок вскочил и сиганул через забор, где еще раз получил по голове, успев только подумать: «Ну еб твою мать…»

Судя по виду и звукам, помещение где он очнулся находилось на корабле. Открыв глаза, в которых еще двоилось, Обмылок увидел капитана Олби, подсчитывающего монеты расставляя их на столе в ровны столбики.

— Это моё!

— Так говоришь, ты их обокрал? — не оборачиваясь осведомился Старина Джон, — И они придут за тобой?

— Ну да. Что-то вроде того… Или за тем, кто их у меня заберет. Просто предупреждаю.

— А так все хорошо было, до того как ты появился…

Олби подошел к иллюминатору и отдернул шторку. Склады горели. Казалось невозможным поджечь что-то, когда с неба падают тонны воды, но местные умудрились и, теперь, всполохи раздуваемого штормовым ветром огня, пронзавшие ливень, создавали совершенно фантасмагорическую картину. В зареве метались люди. Возле форта шла перестрелка — несмотря на древность, его каменные стены все еще были крепким орешком для плохо вооруженной толпы.

— Доволен? Смотри, что ты натворил.

— Я не специально…

— Понимаю. Тупость и жадность — страшное сочетание. И ты не виноват в том, что Маулс и Хомстед такие… Хомстеда, ты, кстати, неплохо приложил…

— Я не…

— «Не специально» — я понял…

— Ну да. Я просто хотел вернуть свои деньги. Я слишком много страдал, чтобы просто так их отдать.

— И тебе плевать, что за тобой гоняется шайка головорезов?

— Оно того стоит.

— В таком случае, ты такой же тупой и жадный, как они.

— Возможно. Но я готов рискнуть. Я слишком много говна в своей жизни хлебнул, а это — мой билет в нормальную жизнь. И я не позволю его у меня отнять. Никому…

— Как скажешь…

Олби сгреб монеты в мешок и кинул Обмылку. Потом позвал ожидавших за дверью матросов, которые выволокли его из каюты и подтащили к шлюпке привязанной с противоположной от берега стороны корабля.

— Полезай в неё и вали отсюда. Куда хочешь. Мне плевать. Главное — убирайся с Гарбаруки и забери с собой свое проклятое золото.

— Там же шторм!

— Возможно, тебе повезет. Возможно нет. Мне плевать. Но тут тебе точно конец.

— Нет! — Обмылок в ужасе посмотрел, как волны мотают крохотное суденышко, — Не надо! Давайте я останусь здесь! Никто же не знает, что я у вас! Спрячьте меня — я вам заплачу!

— В шлюпку его… — равнодушно приказал Олби, — Мне не нужны твои деньги. Я просто не хочу тут сдохнуть. А ты сам сказал, что за них убьют.

— Я соврал! Я их честно заработал!

— Ты очень много врешь. Как тебе верить?

Матросы скинули упирающегося Обмылка в шлюпку, скинули ему бочонок воды, мешок с какими-то припасами, а сверху — отобранный у Хомстеда револьвер. Последним Старина Джон кинул коробочку с патронами.

— Я чту морской закон. Я дал тебе воду, еду, оружие и лодку. Моя совесть чиста. Теперь я вверяю тебя и твою грешную душу волнам. Удачи…