– М-м, сладкая?
– Разреши, я тебя обниму?
– М-м! Ты же знаешь, что тебе не требуется на это моё разрешение, правда? Иди сюда.
Он запустил под Венди запястье и притянул девушку к себе, предлагая занять своё большое и тёплое плечо вместо подушки. Её голова самым идеальным и удобным образом легла в ямочку под суставом, а ноготки тут же зарылись в волосах на груди. Укрывая её кисть своей, Джеймс сонно пробормотал в русую макушку:
– Можно так будет всегда? Молю тебя, Венди, что бы ни случилось, делай так всегда.
– Да… обещаю, мой капитан.
– Мой капитан… – как зачарованный, повторил за ней Джеймс.
Ушком (и всем своим телом тоже) Венди слышала, как колотится доброе сердце, заботливо накрытое её ладонью, и Джеймс даже не пытался унять его ритм. Это было, наверное, одной из самых удивительных его черт: капитан всецело отдавался чувствам, обуревавшим его, позволял им захватить себя и качать на волнах, или швырять об скалы. Венди находила эту способность очень особенной, человечной и бесконечно притягательной. В обществе, которое окружало её в другой жизни, было принято прятать свои чувства, вести себя в соответствии с неписаным сводом правил, подходить под жёсткие рамки. Чувственность Джеймса она воспринимала, как показатель великой силы, колоссальной воли и масштаба духа человека, не стесняющегося быть собой и честно проживать все свои эмоции, будь-то слепое обожание или ледяная ярость, сексуальное возбуждение или ядовитое горе. И это невероятное для мужчины качество Джеймс парадоксально сочетал с высочайшей степенью воспитанности: всегда, даже в пиковые мгновения любых разыгравшихся чувств, он был вежлив, учтив и интеллигентен. Потому-то, наверное, его глаза частенько выглядели печальными, как будто он не был уверен, что человек, испытывающий такие острые грани эмоций, всё ещё может называться джентльменом. А ещё, Джеймс искренне интересовался чувствами Венди, считался с ними, заботился о них и делал всё возможное, чтобы ни в коем случае их не ранить.
В общем, разглядев однажды такого человека, не полюбить его было просто невозможно.
Сам капитан, конечно же, всего этого о себе и знать не знал.
– Мой… дорогой?.. – робко предложила Венди.
– Дорогой… – было тихое эхо.
– Милый?
– Милый…
– Джеймс, ни один эпитет из тех, что приходят мне в голову, тебе не подходит, – задумчиво прошептала девушка, – В смысле, я имею ввиду, что их, как бы это правильно выразить… не хватает. Помнишь, ты говорил, что никакой комплимент и на десятую часть не описывает… в общем, я очень хорошо понимаю, о чём речь.
– Я не нахожусь, что ответить тебе, моя ласточка. Наверное, я попал в сказку.
– Мой капитан, – сонно подытожила Венди, устраиваясь на груди у Джеймса поудобнее и закрывая глаза.
– Твой навсегда.
Глубоко убеждённый, что лучше и быть не может, капитан уснул, предварительно убаюкав нежностями малышку на своей груди, чтобы обнаружить с утра, что неведомые Боги, которые вдруг стали к нему чрезвычайно милосердны, продолжают щедро открывать ему новые уровни счастья.
Он лежал на боку, поджав ногу и утонув носом в русых волнах, а Венди дремала на спине вплотную к нему, мирно посапывая, обе её длинные ножки были перекинуты через его бедро, а обе кисти обвивали его руку, которая согревала ладонью её живот. Как и всегда по утрам, Джеймс был готов приступить к конкретным действиям, но предпочёл проигнорировать это состояние, зарываясь лицом поглубже мягкие волосы. Очарованный такой чистой, живой и настоящей близостью, капитан опустил тяжёлые веки, целиком отдаваясь ей, и снова уснул, не заметив, как сладко зевнула, отходя ото сна, девушка. Спустя примерно пару часов он встал, обнаружив себя в постели в одиночестве, натянул вчерашние бриджи, и выглянул из спальни, сонно почёсывая лохматую голову.
Милосердные Боги были к нему слишком милосердны.
– Доброе утро, мой капитан, – весело приветствовала его Венди.
Одетая в один из своих изящных домашних комплектов, и ещё немного не высохшая после утренних освежающих процедур, маленькая мисс сидела за столом, мило подобрав под себя ножки в кружевных носочках, и разливала по двум кружкам дымящийся ароматный чай. Рядом с ней на подносе стояли в специальных подставочках яйца, а на блюде, которое обычно было завалено разномастными фруктами, красовались тосты с маслом.
– Подумала, что тебе будет приятно, если я тоже встречу тебя с готовым завтраком… – пояснила Венди, выставляя одну пашотницу на то место, где обычно сидел капитан, и укладывая рядом с ней маленькую ложку, а другую подвигая к себе, – Надеюсь, ты не против? А то я ведь уже садилась без спроса за твой клавесин, к которому, оказывается, запрещено было подходить…
– Милая. Тебе здесь всё можно. С первого дня я говорил тебе, что мои личные покои в твоём абсолютном распоряжении… С первого дня так было, – и так будет. Я, честно говоря, польщён… Знаешь… мне никогда никто не готовил завтрак.
– Мне тоже, кроме мамы и нашей служанки, но как так вышло в твоём случае – не могу себе представить. Никто не говорил тебе, что ты красив, никто тебе не готовил… как же так, Джеймс?
Капитан сел за стол, с удовольствием отправил себе в рот кусок хлеба с маслом и отпил немного чая.
– Я ведь всю жизнь провёл в море, дорогая моя. Это, я полагаю, внесло свои коррективы.
Он подумал, что, вообще-то, определённые женщины на разных языках мира ему много чего лестного говорили, но то было за его деньги, а не оттого, что они так думали. Такие женщины, если им хорошо заплатить, любому наговорят… Капитан презирал себя за свои слабости и потребности тогда – и сейчас. Для здорового мужчины в расцвете сил и лет он действительно редко пользовался подобными услугами, ещё реже – принимал участие в насильственном склонении к близости тех несчастных дам, кто по воле злой судьбы попадал на остров, как Венди. Последний раз капитан, поглотивший достаточное количество виски, посещал бордель где-то в Португалии задолго до событий, описанных в этом романе. А когда в Сен-Валери-ан-Ко он собирался сделать это (и тут мы приоткрываем завесу тайны и без прикрас рассказываем, куда ходил капитан в тот первый день во французском порту), потому что юная красавица Венди вызывала в нём столько желания, что он готов был на стенку лезть от постоянно преследовавшей его упрямой эрекции, он стремительно развернулся на полпути, презирая себя ещё больше, отплёвываясь и не понимая, как такая глупость вообще могла прийти ему в голову.
Если же мы взглянем на ситуацию Джеймса не его глазами, а своими собственными, мы увидим, что, говоря откровенно, капитан был не так-то плох. У него было множество женщин, это правда, но с каждой из них он был игрив и соблазнителен, каждую предпочитал довести до исступления, прежде чем взять её страстно, или грубо, сзади, или в рот на коленях. Сохраняя какие-то личные принципы, он также никогда не целовал тех, кому платил, однако, в жизни ему попадались и обычные милашки, простые жительницы прибрежных городов, падкие на роскошь капитанского наряда да красивые голубые глаза, и с ними пират был более чувственным, любезным и честным. Как бы там ни было, каждая его женщина вспоминала капитана с крюком вместо руки чуть дольше, чем остальных мужчин. И ни одна не приготовила ему завтрак.
Из размышлений Джеймса вырвала маленькая нежная ручка. Пока он тяготил себя неприятными думами о прошлом, Венди успела съесть своё яйцо и три тоста, тогда как капитан доел только один и откусил от предварительно на одну треть очищенного яйца верхушку, и теперь бездумно покручивал ложку на столешнице. Маленькая ручка, как змейка, скользнула по столу, ухватила пашотницу Джеймса, придерживая также скорлупу в ней двумя пальцами, и замерла в устойчивом положении. Сама Венди при этом продолжала как ни в чём не бывало рассматривать небо в длинных кормовых окнах и дуть на горячий чай.
Капитан как-то даже не сразу понял, что это значило. А потом взглянул на ложку в своей руке. Он улыбнулся.
