Обогнув хребет, мы поднимаемся наверх, а затем, минуя глубокую долину, устремляемся на другую сторону, чтобы сделать остановку в монастыре, одном из немногих, сохранившихся в этих краях со стародавних времен. Монастырь разрешили не трогать. Здесь же находится вход в небольшую пещеру с гипсовой статуей святого Марона, у которого вокруг шеи повязан синий молитвенный платок; он благословляет посетителей. Вокруг запястья у него ожерелья, браслеты, на одном из которых – изображение патриарха.
Еще 30 лет назад в этом месте в одночасье могла собраться многотысячная толпа. Мы вспоминаем всех этих людей, кладя деньги в медный ящичек для пожертвований и зажигая свечу, которую затем ставим в короб с песком, который служит уличным подсвечником.
Мы едем дальше и наконец прибываем в Маждель Аль-Мауш, родной город Раймонда с населением в 4000 человек. Здесь мы оказываемся в особняке, принадлежащем его дяде, епископу Бейрута, с которым я уже успел познакомиться и пообщаться во время поминок, пока он, дымя сигаретами Давидофф в своей просторной резиденции, раскладывал на компьютере пасьянс. Сейчас дяди здесь нет.
Раймонд приветствует семейство беженцев из Сирии, которое в настоящее время присматривает за домом. Отец идет нам навстречу вдоль длинного въезда в особняк, обрамленный аркой, вокруг носятся двое мальчишек. Мать хлопочет на кухне. Раймонд приносит ей мясо, ради которого мы проделали долгий путь в восьмистах метрах над уровнем моря, чтобы им пообедать. Перед нашим уходом в церковь она подает нам турецкий кофе. Сидя на залитой солнцем площадке, мы пьем его и глядим вниз, на поросшие персиковыми и оливковыми деревьями склоны, притаившиеся на самом дне долины, где под навесами в 1983 г. собирались вместе все жители городка.
В те времена семья Раймонда, которому было пять лет, проделала долгий путь в долину, чтобы затем, поднявшись по другой стороне на вершину скалы, найти себе новое пристанище, откуда их потом доставили в Бейрут. Все их имущество состояло из того, что они смогли погрузить на осла и унести на себе. Все остальное они потеряли, даже собственный дом.
Выпив кофе, мы подъезжаем к церкви – небольшому, простому оштукатуренному зданию с двумя башенками и колоколами на крыше. Церковь простояла здесь несколько сотен лет, сумела пережить гражданскую войну. Мы присаживаемся, чтобы послушать проповедь. Народу мало. И тут Раймонд, уверенный в том, что католическая церковь должна прекратить исключать всех, кто не принадлежит к католической вере, ведет меня на причастие. Я послушно склоняю голову, чтобы причаститься, но при этом чувствую себя богохульником.
Когда мы выходим после литургии, перед нашим взором предстают несколько мужчин, которые тянут на себя веревки от колоколов. Они препоручают мне одну из веревок и дают в помощь певчего. Я тяну на себя с такой силой, что на отдаче веревка поднимает меня на полметра в воздух и волочет вперед, а одновременно с этим раздается чистый, глубокий и оглушительный звон колоколов. Это благодаря мне, атеисту, из последних сил воодушевленно призывающему к жизни знакомое всем звучание христианства, оно летит сейчас над зелеными холмами, проносясь по долине и далее, вдоль заснеженных вершин далеко на восток. Пока мы звоним в колокола, попирая законы силы тяжести, фыркая, словно счастливые, утомленные рысаки, ко мне вдруг приходит осознание того, что вряд ли мне довелось слышать хоть один церковный звук во время моего посещения Египта. Можно ли там было бить в колокола? Не могу припомнить. Никогда не думал, что мне доведется когда-нибудь задним числом скучать по колокольному звону.
Решив дать отдых колоколам, мы с Раймондом садимся в машину и едем к вершине города, где находится кладбищенская церковь. Отсюда видна вся округа. Церковь построена недавно, она ровесница кладбища, в центре которого когда-то росло огромное дерево с кроной в несколько метров, оно было главной городской достопримечательностью. Чтобы избавиться от этого дерева, пришлось его взорвать. Место, где оно когда-то стояло, можно определить по новому асфальту более светлого оттенка.
Мы поднимаемся на кладбище, где похоронены некоторые члены семьи Раймонда. Нашему взору открываются небольшие каменные строения с ржавыми железными дверями с изображением креста. Так как прежние могилы были разорены и осквернены, здесь соорудили новые склепы – некоторые из известняка, другие из бетона. Кое-где лежат увядшие цветы и огарки свечей. Раймонд хочет, чтобы и его похоронили в семейном склепе. Как и многие другие, он хочет остаться в этом городе после смерти.
Взойдя на ступени церкви, мы смотрим на горы. Внизу сидят и обедают двое рабочих.
– Они явились из-за того холма, – говорит Раймонд, указывая на возвышение за пределами города. – Друзы и сирийцы.
Между друзами и маронитами всегда были натянутые отношения, хотя Раймонд рассказывает мне и о том, как 300 лет назад друзы позволили маронитам остаться на жительство в этой части гор. Именно столько лет здесь жила его семья. Но в 1860 г. на Шуфском хребте друзами было погублено 11000 христиан[201], уничтожено 380 городов и разрушено 560 церквей[202]. Они хотели изгнать отсюда всех христиан и завладеть всей территорией. Христианам было дозволено проживать только на севере в горной местности. Вскоре зона сражений перекинулась в Дамаск, где друзами и суннитскими мусульманами было убито 12000 христиан. Эти массовые убийства привели к вмешательству Франции, которое впоследствии приобрело известность как первая в мире гуманитарная интервенция.
После этого на 123 года воцарился мир. В период гражданской войны 1970-80-х годов в конфликт вступили израильтяне, обосновавшись на Шуфском хребте, откуда весь Бейрут был виден как на ладони. Однако в 1983 г. они решили сменить позицию и оставить горы. Одновременно с этими событиями друзы при поддержке сирийцев продолжали сражаться с христианскими ополченцами. В результате действий преимущественно христианской армии ливанцев было убито 145 друзских мирных жителей, поэтому друзы были полны решимости отомстить. Во главе одной из самых крепких армий боевиков, вооружаемой сирийцами и русскими, стоял лидер друзов Валид Джумблат. После ухода израильтян проживавшие на Шуфском хребте марониты лишились израильской защиты, не могли их защитить и ливанские силы.
По мнению Раймонда, христианское руководство Ливана намеренно пошло на прямое соглашение с друзами с целью основать христианский район в гоpax на севере страны, ведь таким образом друзам удалось очистить Шуфский хребет от христиан. Армия покинула свои позиции на территории христианских городов, тем самым оставив их без защиты. Сколько бы я с тех пор ни читал об этих событиях, мне так и не удалось найти подтверждения данной исторической версии. Везде пишут, что армия не имела никаких шансов победить друзов, у которых был явный перевес сил. Но вне зависимости от того, насколько справедлива точка зрения Раймонда, во время своей поездки в эту страну я обнаружил вот что: предательство исходило от своих, от самих христиан.
Незадолго перед налетом проживавших в горах христиан предупредили о будущей атаке и приказали покинуть территорию. Оставив дом и имущество, семья Раймонда бежала из родного городка Маждель Аль-Мауш, чтобы укрыться в монастыре, где мы сейчас зажигаем свет. После этого они направились дальше и спустились в долину. Следуя за большинством, пересекли ее, чтобы добраться до Дейр-эль-Камара, самого крупного христианского города в регионе, в сутках езды. Однако 200 человек все же решили укрыться в сараях на дне долины: кто-то, чувствуя себя слишком старым для долгой поездки, кто-то – понадеявшись на то, что опасность вскоре минует, а некоторые просто не хотели чувствовать себя одураченными.
– Они были упрямы и горды, – говорит Раймонд. – Однако когда курды и сирийцы нашли их, они убили всех этих 200 человек. Некоторым перерезали горло.
