Да и кому нужен мужчина из категории «развлеклись-разбежались»? Ведь каким бы впечатляющим Самсонов ни был, он не станет ни любящим отцом, ни заботливым мужем – ему при рождении этого не досталось. А мне достался мозг, который понимает, что этого экземпляра не исправит даже могила.

Выпрямившись, я бросаю взгляд на часы:

– У вас мало времени, Кирилл Александрович, и много дел. Так как насчёт развёртки?

– Переспать со мной нелюбовь тебе не помешала. – И этот паршивец с самой наглой ухмылкой расстёгивает пуговицу пиджака и устраивается в кресле.

Хорош, зар-раза!

Несмотря ни на что – хорош.

В тёмном, явно сшитом на заказ, костюме, с галстуком в цвет, в идеально начищенных ботинках. О чём, вообще, говорить, если одни только Самсоновские запонки выглядят круче, чем половина наших дизайн-проектов?

И вот этот вот образчик мужской сексуальности расслабленно сидит в моём кабинете, задавая глупые вопросы. С жирным таким намёком. Который мой мозг расшифровывает правильно, примерно представляя причины и следствия, только пользы в этом – ноль, потому что внутри всё равно предвкушающе екает.

Не сердце – этот орган атрофировался после тридцати лет простоя.

– Сплю я дома, – положив локти на стол и сцепив пальцы, сообщаю с язвительной усмешкой. – Вне дома я…

– Предлагаю повторить.

Как не давлюсь собственными словами – не знаю.

Повторить? Серьёзно?

Но нет, Кирилл Александрович не шутит.

Кирилл Александрович смотрит на меня и молчит. Просто молчит, в то время как мурашки дружным строем маршируют вдоль позвоночника, захватывая все остальные, жаждущие повторения, части тела.

Да, Самсонову есть что предложить.

Да, забыть об этом сложно.

И да, мой отказ в систему Самсоновских координат не входит.

– Самсонов, – ласково и с нежной улыбкой, – ты охренел?

– Я рационален, – невозмутимо, словно читает лекции по управлению финансами, отвечает он. – Работать нам, госпожа Романовская, долго, так почему бы не провести это сложное время приятно? Тем более, – подаётся вперёд всё Самсоновское эго, – что я тебя хочу, а остальное вопрос времени.

Непробиваемый! И реально обнаглевший до такой степени, что отказ кажется ему интереснее согласия.

– Хотеть невредно, – усмехнувшись, я откидываюсь на спинку стула и закидываю ногу на ногу. – Или ты думаешь, что, работая с тобой, я стану прибегать по каждому щелчку? Вернись в себя, Самсонов – эта встреча станет единственной в веренице бесконечной будущей переписки. И переписки даже не с тобой, с каким-нибудь замом по проектам, есть же у тебя такой? Или и здесь подсунешь свою безотказную как бы юриста?

– Разве желание клиента – не закон? – И мне бы ответить, на исконном русском, который матерный, но слова заканчиваются, когда Кирилл Александрович поднимается.

По-хозяйски обходя мой стол, с бездушным интересом скользнув взглядом по пресс-папье и монитору. Становясь всё ближе, пока, наконец, не разворачивает меня к себе за подлокотники офисного стула.

Заставляя дёрнуться, когда от его неаккуратного движения приоткрывается ящик с лежащим внутри тестом.

Что-то меняется.

В глазах, позе, во всей той самоуверенности, что сквозит в каждом её движении.

Олеся, которая оказалась Сергеевной и Романовской, напрягается. Уже по-настоящему, а раздражающая всё это время насмешка прячется за серьёзным выражением распахнутых глаз.

Ещё шаг.

На моих губах ироничная ухмылка, внутри – стопроцентная уверенность, что она не устоит. И это слова даже не возбуждённого мужчины – аналитика, сделавшего неплохую карьеру в финансах.

Нас больше не разделяет огромный стол, и от следующего моего движения она дёргается. Без доли влечения. Без фальши. Не от желания набить себе цену, а из-за вполне натурального опасения.

Испугалась? Она? Чего?

Даже моей наглости не хватит, чтобы решить, что меня. Кто угодно мог, но не эта, во всех смыслах языкастая, особа. Не после того, как… а вот как и сколько лучше не вспоминать. Не когда, вместо того, чтобы нависнуть, надавить обаянием и авторитетом на удачно встретившуюся Романовскую, я хмурюсь, встречаясь с ней взглядом.

Простым. Взглядом.

Впервые настолько близко, впервые никуда не торопясь. И минуты вдруг останавливаются.

Бьют под дых.

Раскаляют кислород в лёгких, заставляя задохнуться и отступить.

Найти, наконец, причину, почему с первой же минуты знакомства эта девчонка появлялась, словно из ниоткуда. В мыслях, воспоминаниями – всегда не вовремя.

Почему ослепила тем, как отзывчиво поддавалась мне в ту ночь.

Почему после взгляд то и дело натыкался на ХАмсу в вазе с хламом— брелок-амулет в виде руки, украшенный синей глазурью.

Такой же синей, как тёмное море, бушующее сейчас в глазах напротив – обманчивое, манящее. Почти забытое.

И воскресшее в памяти бездонными глазами той, кого уже не удастся вернуть.

Щелчок закрывшейся двери заставляет моргнуть и выйти из транса.

Контракт. Романовская. Кабинет.

– Мне нужно идти. – Голос предаёт, выдавая откровенным хрипом, но она всё равно не поймёт.

Разворот. Дверь. Коридор.

Самсонов, ты куда-то ехал.

Куда? Хрен его знает. Да и неважно, можно позвонить секретарше и уточнить или набрать Надю, которая всегда в курсе и вряд ли уехала далеко. Вот только мысли о последней хочется побыстрее выкинуть из головы. Желательно навсегда, и одно это заставляет озадаченно дёрнуть подбородком.

Не помогает.

Вернуться бы помогло, только я не вернусь. Ни в «Ляшенко и партнёры», ни к Романовской. Хотя к ней тянет, тянет настолько, что накинуть пальто и выйти на улицу стоит нечеловеческих усилий.

Но уж в чём, а в стремлении к эмоциональному мазохизму меня обвинить нельзя. Хотя он стопроцентно начнётся, если сейчас не сесть в машину. И он же откинет на одиннадцать лет назад, в тот год, когда один короткий звонок лишил меня всех надежд.

– Кирилл, я выхожу замуж.

Чего стоило поздравить единственную в мире женщину, которая мне нужна, вспоминать не хочется даже сейчас. Как и то, что Кира приглашала меня на свадьбу, и даже её солдафон подтвердил, что да, будут рады.

Вот только видеть её в белом и с другим? Проще сдохнуть.

Поэтому в тот поганый, солнечный и жаркий, день третьего июля в баре опустели полторы бутылки виски, половина бутылки коньяка и один бокал шампанского. Последний, потому что совсем не поздравить её я не мог. Хотя бы так. А потом пошёл и снял первую же попавшуюся девицу в первом же попавшемся клубе. И изначально провальный план стал только хуже, стоило проснуться утром.

С гудящей головой, помятому, разбитому. С совсем молоденькой блондинкой, которой дай бог, чтобы было хотя бы двадцать.

Действительно, хреновые воспоминания.

В реальность возвращает глубокий и морозный, обжигающий лёгкие, вдох. Приводит в порядок чувства. Хотя какие, к чертям, чувства!

О чём, вообще, можно говорить, если в одно мгновение мне напрочь отбило мозг.

А ведь казалось, что всё забыто. Забито сотнями блондинок, брюнеток и ещё хрен пойми кого. Стёрто каблуками разной высоты. Смыто чужими руками, губами и ласками.

– Кирилл Александрович…

– Сам.

И водитель отступает, переходя на пассажирское – удивлённый, но молчаливый.

Когда я последний раз садился за руль? Полгода? Год назад? Некогда, некуда, всё на бегу, да и работать удобнее, не думая о пробках и очередном повороте – есть способ потратить нервы поинтереснее.

Но не сегодня.

Здесь и сейчас мне физически необходимо отвлечься. Забить голову чем-то неважным, но отнимающим всё внимание, чтобы, хоть до вечера, не вспоминать о глазах, что так похожи на глаза Киры.

Единственной женщины, которую я любил.

Единственной, которую не верну никогда1.