- Десятка четыре было, но это когда я уходил, сколько сейчас не знаю, жадных везде хватает, а Кудеяр платит золотом.

  - Бери два десятка, Трувар. Закал и Кнуд пусть идут с тобой, равных им в бою и защите не сыскать, сам знаешь, Викара тоже возьми, тот еще хитрец. И Синевус с тобой пойдет, в конце концов ему в сем граде княжить.

  В последних словах Ререка слышался явный упрек в сторону среднего брата, предложение о походе ожидалось именно от него, увы, тот учтиво отстранился.

  - Волю твою, как свою исполню, - поклонился Синевус, поджал губы, отвернулся, еще заметят как раздражен, и так будто иголок под задницу наложили.

  - Даю три дня на сборы. Затем выступайте не медля. На сем вече объявляю оконченным.

  Собравшиеся поднялись с мест, не пререкаясь поклонились, направились к выходу, и никто не обратил внимания на юркую птицу, притаившуюся в углу открытого окна. Белобокая сорока шмыгнула в сторону, неуклюже спрыгнув на землю, глазки-бусинки влажно поблескивали, небольшая головка резво крутилась на тонкой шее, озиралась по сторонам. Убедившись, что осталась незамеченной, птица пару раз скакнула на кривых ножках, крылья интенсивно заходили вверх-вниз, набирая скорость в полете, устремилась к лесу.

  Глава 6

  - Берегиня! Берегиня!

  Сереброволосая тревожно вскинулась, оторвавшись от куста поздней земляники, рука с красной ягодой замерла у полуоткрытого рта. Неуклюжий старичек прытко ковылял в ее направлении. Леший пыхтел, кряхтел, с трудом переводя дыхание, гнездо съехало с макушки, телепалось сбоку.

  - Чего стряслось? Отчего вид таков? - Хозяйка Леса поднялась с земли, протянула к бегущему руки.

  - Они идут... ох, скоро... скоро нагрянут, - леший схватился за тонкие пальчики Берегини, задрал голову, с отчаянием заглянул в полыхавшие зеленым полымем зеницы.

  - Кто? Боги... Отдышись, растолкуй!

  - Хранящие Тени!

  - Не может быть! Так скоро? С чего взял?

  - Сорока на хвосте принесла! Затевается чего-то, пришлые лесом пойдут, ежель не обомнут заповедные тропы, Врата Нияновы пред ими встанут... Убереги Род!

  Старичок зажмурился, лицо страдальческое, дрожит, маленькая ручонка взметнулась, трясущиеся губы прикрыл ладонью, зуб на зуб не попадает, как на морозе. Для пущей трагичности, закачал головой, невнятные мычащие звуки попеременно вырывались из плена зажатого рта.

  - Тебе итить к людям надо, - отнял ладонь, выдавил, - к пришлым итить, Берегиня. Уведешь их с троп, Врата от чужих очей схоронишь. Ежель надобность выйдет, подсобят духи-хранители. Позовешь - откликнутся!

  - Ежель я пойду к ним, кто останется? Кто сбережет путь от иных?

  - Я здесь останусь. Невелика подмога, конечно, но может на что сгожусь. По надобности кого еще кликну, до твоего приходу удержимся. Ступай, ступай, Берегиня, ни то худо будет.

  Голова Берегини упала на грудь, безнадежно, понуро, обреченно. Густые нити серебряных локонов водопадом полились с плеч, прикрыв обнаженные крепкие груди. В отдалении закуковала кукушка, отсчитывая время. Решение принять не просто: оставь без должной защиты средоточие зла - подвергни опасности все, что дорого, но бездействие и того хуже.

  Несколько мгновений постояла молча, обдумывая, пальцы судорожно терли виски. Неожиданно встрепенулась, в широко распахнутых глазах вспыхнула решимость.

  - Что ж, так тому и быть. Как Хранящие Тени в лес войдут, поведу их сторонними путями. Но что после?

  - На Тенях печати, умертви Хранящих и печати могут изломаться, но ежель проведать, как отделить ключи... Тела несущих - сосуды, вынуть ключи из сосудов, да сокрыть так, что вовек не сыскать, вот дело правое.

  - И как такое проведать?

  Леший пожал плечами.

  - Отступным должно всегда быть, Боги без умысла ничего не делают. Придет время все тайны откроются. Гляди, Берегиня, зорко, чутко слушай, решения принимай взвешенно и не позволяй человечьим чувствам брать верх над разумом и духом.

  - О сем не волнуйся, людским страстям я чужда.

  - Ох, Берегиня, - буркнул старичок, качая головой, - ежели б так и было, ежель было...

  Кони в нетерпении рыли копытами землю, ржали, фыркали, косили глазом на небольшую кучку людей. Поклажа, запасы, все было подготовлено, скоро отправляться в путь. Трувар укладывал в дорожные сумки, прикрепленные к седлам, последние необходимые в походе заготовки. Вскинув глаза к небу, прищурился. Золотой ободок едва показался из-за горизонта, лучики теплятся, боязливо трогают верхушки деревьев, час ранний, воздух напоен свежестью.

  Затянув потуже очередной ремешок, он провел рукой по густой гриве, подаренного ему жеребца, черного, как безлунная ночь. Шея вороного изогнулась, мягкая морда ткнулась в плечо, шутливо пощипал губами за рукав.

  - Что, Брун, не терпится? - Трувар похлопал коня по крупу, рука потянулась к небольшому карману кожаной куртки, вынул горсть зерен пшеницы, подставил лакомство мягкому рту.

  Конь с благодарностью принял угощение, собрав до единого зернышка, фыркнул, требуя еще. Времени с животным северянин провел немного, но повадки, привычки уже знал, приноровился, полюбил жеребца, и, казалось, тот отвечает взаимностью.

  - Довольно, не хватало чтоб еще объелся и разленился. В дороге ленивый конь хуже ленивого седока.

  Потряхивая гривой, Брун возмущенно заржал, щипнул хозяина за воротник, дернул и отвернулся.

  - Не дуйся, - заулыбался Трувар, придержав уздцы, - дам, дам еще, но позже.

  - Ты что с конем толкуешь?