Квай-Гон не стал спрашивать, что он имел в виду. Из всего потока джедаев, хлынувших на Набу разгребать последствия подвига Альды, его лично не осудил за безрассудство только собственный «род» и маленький Энакин Скайуокер, проникший на корабль королевы, пока та покидала Корускант, каким-то образом уничтоживший главный корабль Торговой Федерации.
— Сила, — лаконично ответил Квай-Гон.
— Объясни. Если не хочешь выслушивать нотации от Совета, — сам Мастер покинул его, уступив место более молодому Пло Куну, — мне нужно знать, как тебя защитить.
Квай-Гон сомневался в успехе этой затеи. Они находились на полпути к залу заседания, и терять ему лично, кроме собственной гордости, было нечего.
Тяжелый вздох сам поднял и опустил его грудь. Нужно было соврать. Точнее, выдать что-то менее конкретное, пусть и в чём-то точное. Он не собирался рассказывать, как в глубоком сне почувствовал кроткий поцелуй прощания на своём лбу, и как вернулось всё — и лес, и туман, и вязкая рыхлая почва под ногами, и погребальная, оглушительная в своей тишине, панихида сосен на ветру, и не мигающие чёрные глаза на белых стволах осин. Как его солнце упало в воду, но ещё не потухло. Как он бежал, сломя голову, к озеру, у которого нет ни дна, ни утешения, как нырнул, продираясь сквозь толщу воды, к ней, утопающей деве, спящей, раскинувшей волосы, словно лилия. Настиг её, коснулся белой кожи. «На, держи» — расщедрилась Сила. Он увидел свою собственную смерть от двойного красного клинка, отчаяние и безутешное горе Оби-Вана. Увидел её решимость, где-то здесь или там: «я буду вместо него».
Он не собирался рассказывать, как проснулся, весь взмокший, с неродившимся криком ужаса в горле. Как вскочил на ноги. Как попытался дозвониться — она не брала трубку, корабль делегации Набу едва улетел. Как спешно собравшись, выскочил из лазарета, едва не заметив её, возможно, последний бумажный журавлик.
— Даже нам, адептам реального мира, Сила иногда дарит провидение, — наконец проговорил Квай-Гон. Добавил, — Альда слишком важна, чтобы умереть так рано. Адепты Космической…
— Замолчи! — строго и резко перебил его Мастер.
Квай-Гон удивлённо уставился на него.
— И даже не вздумай сказать Советникам отговорку, которую ты придумал! Я знаю, что за аргумент ты решил использовать. Так вот убей в себе эти мысли, слышишь? — Мастер схватил его за плечо и до боли сжал. — Слышишь?!
— Но это всего лишь…
— Высказанное вслух никуда никогда не исчезает бесследно, — строго продолжил Мастер. И Квай-Гон вдруг с удивлением понял, что его невозмутимому учителю страшно. — Пророчества сбываются, когда в них действительно начинают верить. Альда Ганор не Избранная. Энакин Скайуокер не Избранный. Все мы платим за наши таланты от Силы, потому что обратная сторона любого плюса — это минус. Так вот обратная сторона каждого чуда — это трагедия. Реван, предыдущий Избранный, был счастлив, как думаешь? Хотя, даже не нужно ходить так далеко, посмотри на магистра Йоду, который и есть вся нынешняя Руусанская Реформация — он, по-твоему, счастлив? Если даже мириад падаванов за восемьсот лет не избавил его от пристального взгляда великой космической пустоты? И ведь никто его не записывал в Избранные, хвала Силе, тогда была другая порода джедаев — не то, что мы сейчас в массе своей, не считая некоторых исключений. Так что даже не думай о твоём аргументе, если не хочешь обречь Альду и того ребёнка на поистине страшное существование, полное жертвоприношений и смерть от самосожжения.
Мастер отпустил его плечо. Квай-Гон, всё ещё остолбеневший от ужаса осознания, едва заметил, как у того дрожат руки.
— На собрании лучше просто молчи, — выдохнув, устало протёр лоб Дуку. — Скажу, что тебе предвиделась её ранняя погибель, которой можно было бы легко избежать, не будь ты в лазарете. Что ты никому ничего не доложил об этом и сбежал, потому что времени было в обрез. Это и есть правда, в конце концов, только сжатая до формальностей. И потом, ни для кого не новость, что ты нарушаешь правила.
— Сделают выговор. Может, накажут, ничего нового. Не волнуйтесь за меня, Мастер. Нам обоим сейчас есть о ком действительно переживать.
— На собрании ты будешь молчать, — строго повторил Дуку. — Они подождут со своим решением ровно столько, сколько нужно.
— Неужто вы их переупрямите? — слабо улыбнулся Квай-Гон.
— Ты забываешь, в кого вы с Раэлем пошли по части вольнодумства, — по-снобски хмыкнул Мастер. — Вам до моего уровня ещё расти и расти. Ты свою роль в этой авантюре пока отыграл, теперь окажи любезность спрятать свои рога и выпустить меня на арену вместо тебя. И не обольщайся, я уже написал Раэлю. Подебатируешь с Советом как-нибудь в другой раз — твой старший падаван-брат потом из них все соки выжмет, чтобы облегчить тебе последствия непослушания. И не заходи к ним как на публичную казнь, в которой надо убедить палача не рубить тебе голову.
— Я не так плох! — возразил Квай-Гон.
— Никто и не говорил, что ты плох, — они остановились перед лифтом, который должен был поднять их на вершину башни, где уже заседали советники. Взгляд Мастера смягчился. — Ты устал. Ты взволнован. Я знаю, тебе сейчас не нужны мои объятия, ты к ним пока не готов, но… просто позволь мне отстоять твои действия. Хорошо?
— Хорошо, — Квай-Гон выпустил из-под ментальных щитов свою искреннюю благодарность. — И спасибо за… понимание. И за всё. Правда.
— Всегда пожалуйста, — хмыкнул Мастер. Они вошли в лифт. — Я своих детей в беде не бросаю.
Совет, разумеется, был принципиален и строг. Квай-Гон молчал, сжав кулаки в карманах роб, едва сдерживаясь, чтобы не искусать губы, как падаван, ещё не научившийся контролировать лицо. Его поступки осуждали, его поступки защищали. Мастер с безукоризненной вежливостью отстаивал идеалы джедаев в следовании воле Силы.
Время тянулось медленно, и само обсуждение было абсолютно напрасно.
— И в довершение моей мысли, — вдруг холодно ввернул Мастер, заметивший, что более старые советники отвлеклись от насущной темы разговора и перешли к метафизике, — процитирую дословно философа, которого, по словам моего третьего падавана, она как-то слушала. «Я в своем познании настолько преисполнился, что я как будто бы уже сто триллионов миллиардов лет проживаю на триллионах и триллионах таких же планет, как эта земля, мне этот мир абсолютно понятен, и я здесь ищу только одного — покоя, умиротворения и вот этой гармонии, от слияния с бесконечно вечным, от созерцания великого фрактального подобия и от вот этого замечательного всеединства существа, бесконечно вечного, куда ни посмотри, хоть вглубь — бесконечно малое, хоть ввысь — бесконечное большое».
У Квай-Гона отвисла челюсть, и не у него одного.
Мейс, зажмурив глаза, схватился за переносицу, наверняка от внезапно взорвавшихся в голове «точек уязвимости».
— «Так что я иду любоваться мирозданием, а ты идёшь преисполняться в гранях каких-то, вот и вся разница, понимаешь, ты не зришь это вечное бесконечное, оно тебе не нужно», — с королевской невозмутимостью продолжал Дуку.
Йода сидел почему-то весёлый-весёлый. Казалось, реакция остальных советников на монолог его страшно радовала.
— «Вот и всё, поэтому давай, ступай, езжай, а я пошел наслаждаться прекрасным осенним закатом на берегу теплой южной реки. Всё, ступай, и я пойду», — наконец закончил Дуку, схватил Квай-Гона за руку и утащил за собой вон из зала Совета, пока председатели не опомнились.
Надо было отдать ему должное, догонять их никто не побежал.
— Пусть переваривают, — беспечно отозвался Мастер Ян на незаданный вопрос, который Квай-Гон ещё не успел в своей голове придумать — Не всё же тебе и Раэлю действовать им на нервы… Как заявила мне когда-то Альда, с некоторыми людьми гораздо проще иметь дело, если на середине переговоров ты ломаешь им парадигмы, чем провоцируешь экзистенциальный кризис. Надёжный подход, никогда не даёт осечки.
— С переговоров мы, по сути, сбежали, — заметил Квай-Гон. Он вцепился в разговор, чтобы избежать настигшей его в зале Совета усталости, чтобы не думать о бледном, обманчиво хрупком теле на больничной койке, потускневшем золоте волос его солнца, про состояние которого Вокара Че официально ничего не обещала. Надо было, чёрт возьми, послушаться Раэля — наломать дров и обжечься, потому что ничего мучительнее боли от сомнительного шанса на выживание Альды он не испытывал очень давно. Может быть, вообще никогда.
