Солдат ничего не мог с собой поделать. Его трясло от незнания того, что могло случиться с Теодорой Эйвери. Это он виноват. Он прекрасно знал, чем это всё обернется, что им нельзя быть вместе. Любовь действительно ослепила его. Только сейчас он подверг опасности ни в чём невиновную жизнь. Больше всего Фридрих надеялся, что Теодора останется в безопасности. Ведь солдат не сможет жить, зная, что погубил её.
Альберт Нойманн не обратил никакого внимания на состояние юного Блумхагена. Словно для него это уже было в порядке вещей. Другого поведения обер-лейтенант и не ждал. Фридриха это возмутило. Как можно вот так решать судьбу человека с полным бесчувствием на лице? Да ему же откровенно плевать! Обер-лейтенант просто хотел убрать помехи, что стали у него на пути. Фридрих сжал кулаки, борясь с желанием тут же наброситься на Нойманна и разбить его хладнокровное лицо в кровь об эту злосчастную деревянную столешницу. Молодой человек глубоко вздохнул, стараясь усмирить свой пыл. Нойманн же вновь перевёл взгляд на ночной Химворде, что был еле различим во мгле. Затем небрежным движением поправил воротник, одернул рукава и проговорил:
— Собирайте вещи. Машина выезжает завтра после полудня. И обещаю, что с вашей журналисткой ничего не случится, пока она находится в Химворде.
Фридриху больше не нужны были слова, срывавшиеся со рта Нойманна. Он услышал достаточно. Не сказав ничего, молодой человек склонил голову в знак уважения, после вновь отдал честь и буквально бегом ринулся наружу. Дверь кабинета противно скрипнула, когда Блумхаген оказался на лестничной площадке.
Альберт Нойманн проводил его внимательным взглядом. Рука его вновь потянулась к сигарам. Вытащив одну, обер-лейтенант закурил, борясь с собственным желанием рвануть вперед и разрушить комнату. На душе было неспокойно. Однако Нойманн лишь передёрнул плечами и обронил единственное слово, что затерялось в ночной тишине вместе с клубами дорогого табака:
— Мальчишка.
***
Переписываться с Теодорой Эйвери всегда было для Фридриха невероятным занятием. С каждым письмом он ощущал что-то новое, неизведанное для себя. Мисс Эйвери открывала новые его стороны, о которых Фридрих прежде не знал. Даже борясь с волнением, он то и дело представлял в голове образ улыбающейся Теодоры, что с дрожащими от предвкушения руками читала его послание. Однако в этот раз всё было иначе.
У Фридриха не было времени раздумывать над словесными оборотами. Очутившись в своей каморке сразу после посещения дома Нойманна, солдат рывком вытащил один из последних листов бумаги и чернила. Рука его порхала так, словно Фридрих писал что-то на скорость. Наспех заправленная перьевая ручка иногда оставляла кляксы, но у Фридриха не было времени быть аккуратным. Он должен успеть.
Фридрих толком не знал, успеет ли дойти маленькая записка до дома госпожи Ваутерс к назначенному времени? Вдруг почтальон опоздает, и мисс Эйвери ничего не получит. Нет, Фридрих завтра сам оставит его в почтовом ящике госпожи Ваутерс. Так будет надежнее и быстрее.
Закончив строчить записку, Фридрих вновь начал чувствовать в своей груди что-то странное. Новые ощущения растекались по его жилам, задевая самые болезненные точки. Фридрих поморщился. Молодой человек встряхнул головой и пробежался по записке глазами:
Дора,
Завтра, после рассвета, возле нашего фонтана. Это очень важно. Буду тебя ждать,
Твой Фридрих.
И тогда он понял. Чувство, что преследовало его вместе со страхом сразу после визита к вице-вахмистру вплоть до каморки, было одиночеством. Слабым и неприметным, оно будто бы напоминало, что совсем скоро Фридрих лишится самых близкий людей и товарищей. Одиночество наполняло его постепенно, словно он был сосудом, забирая место такой недолгой, но яркой любви.
========== Глава 7. Расстояние ==========
Комментарий к Глава 7. Расстояние
Всем доброго времени суток! Автор вернулся с новой главой. Мы почти на финишной прямой: осталась всего одна глава до завершения работы. Всем приятного чтения и большое спасибо, что остаётесь с этой работой))
Пальцы Теодоры мелко дрожали.
Это было странное ощущение, будто бы она целый день провела за столом, печатая статьи на машинке. Только вот к прибору девушка не прикасалась с самого утра. Она ощущала, как тонкие косточки нервно бьются, проводя по телу что-то подобное электрическому току.
Это было не от холода. Даже несмотря на ранний час и хорошую погоду, она надела перчатки, какие обычно носили девушки из светского общества. Темный атлас прекрасно тянулся и плотно облегал руки по локоть. Мать Теодоры, если бы увидела её, просто фыркнула бы и произнесла своим надменным поучительным голосом: «Эти перчатки отлично подойдут для светского образа в сочетании с вечерним платьем, дорогая. О, они бы хорошо подошли к тому синему платью из бархата, которое я привезла тебе из Франции. А вот надевать такой аксессуар с легкой прогулочной одеждой я бы не советовала. Смотрится так, словно только что с похорон вернулась».
Теодоре было всё равно. Она сжала губы, стараясь больше не пародировать собственную матушку в своей голове. Ну с того, что она надела то зеленое платье с белым кружевом и темные атласные перчатки? Других у неё просто не нашлось. Единственный раз в своей жизни Теодора Эйвери пожалела, что у неё не было мягких и тонких шелковых перчаток до запястья, которые, по мнению женского общества, просто сводили мужчин с ума.
Она тут же представила, как изысканное одеяние обхватывает её кисть и как его пальцы мягко обнимают её ладонь, посылая сквозь шелк импульсы маленьких мурашек прямо вверх по коже. Мужские пальцы продвигаются наверх, задевая косточку. Они слабо очерчивают контур и затем ловким движением оказываются под тканью, прямо под бьющейся жилкой пульса.
Теодора вздрогнула. Приятное тепло вдруг разлилось в её груди, а лицо начало гореть. В голове тут же всплыли недавние воспоминания о том, как чуткие мужские руки мягко касаются её тела уже в реальности. Но тут же обрываются. С губ Теодоры сорвался судорожный вздох. Неведомая пелена перед глазами исчезла, открывая взору пустые улицы ещё не проснувшегося Химворде. Нервная дрожь в конечностях опять вернулась.
Мисс Эйвери проснулась рано утром. Солнце тогда ещё не показалось на горизонте, небо чернело в глубине пространства, а легкая серебристо-розовая дымка потихоньку проникала в маленькую комнатку. Было темно. Теодора не знала, почему она проснулась в такой час. Медленно протирая кулачками глаза, девушка пыталась собраться с мыслями. Вокруг стояла тишина: она не была уютной, скорее предвестницей чего-то большего. Это большее ощущалось на поверхности кожи, отчего Теодора внезапно поёжилась. Утренний воздух оказался слишком морозным для её тонкой ночной сорочки. Необъяснимое ощущение вдруг появилось внутри, заставляя пальцы на ногах леденеть, а грудь сжиматься.
Теодора никогда не была суеверной. Однако в тот момент она чувствовала – впереди её ждёт нечто плохое, что заставит душу сжаться и разбиться на мелкие частицы. И она не ошиблась. Письмо от Фридриха, что принесла госпожа Ваутерс, было тому доказательством.
Теодора лишь поблагодарила экономку, однако её слова о спешке почтальона доставить ей письмо насторожили журналистку. Мисс Эйвери прекрасно помнила о том, как с глухо бьющимся сердцем и прерывистым дыханием вскрывала конверт. Мгновенье, и перед ней оказывается небольшой клочок бумаги, кротко исписанный изящными буквами Фридриха Блумхагена.
Теодора в который раз заставила себя оторваться от созерцая мягкого и замысловатого почерка, лишь отметив про себя, что ариец писал в спешке — буквы скачут, что было для него несвойственно. Мисс Эйвери принялась читать содержимое, однако с каждым словом то утреннее чувство надвигающейся беды неуловимо росло, а надежда, словно лепесток на дереве, бесшумно падала в пропасть.
