— Торопился, забыл. Объявите выговор за нарушение, Кристина Борисовна, — он подходит ближе. Я выставляю руки, защищаясь, и поворачиваюсь к нему, не вставая с кресла. Женя опирается бедрами на стол и наклоняется ко мне. — Я извиниться вчера еще хотел. Нехорошо с Толиком вышло, хоть повлиять я никак и не мог. А ты сегодня кусаться начала, — эти его скачки с «ты» на «вы» сбивают меня с толку.

Я себя заложницей положения ощущаю. А ведь все задумывалось с точностью до наоборот. Это Верховского надо было строить. И это он должен был смотреть на меня виновато и покаянно качать головой. Теперь же отчитывают меня, да так мягко, что я не понимаю, наказание это или прелюдия к нему. Или не к нему вообще?..

— Кусаться? Евгений Дмитриевич, не забывайте о субординации! — задеваю его бедро коленом и спешу разорвать неуместный контакт. Мы так глупо сосредотачиваемся на этом, что на мгновение забываем, зачем вообще оказались в моем кабинете.

— Как же о ней забыть, если вы постоянно о ней напоминаете, Кристина Борисовна, — цедит мое имя и наклоняется ближе. Пытаюсь отъехать, но Верховский хватает подлокотник. Наши лица так близко друг от друга, что взгляд расфокусируется. — Я серьезно говорю, Кристина. Не надо было вчера тебе так быстро сбегать.

— Не надо обсуждать женщин за их спинами, — летит рикошетом, но Верховский стена непробиваемая. Только ухмылка на лице проскакивает. Меня от нее скоро тошнить начнет.

— Значит, все-таки обиделась, — констатирует капитан прозорливость.

— Скорее, разочаровалась, — отвожу взгляд первой. Не могу на него смотреть, все кажется, что кто-то из нас непременно сорвется. У меня вот уже руки чешутся пощечину отвесить.

— Рано. Я еще не пытался тебя очаровать, — он подмигивает. Боже, что вообще происходит? Мы работаем вместе или что? Такое ощущение, что меня начальство кадрит, а не объявляю выговор сотруднику, нарушающему распорядок дня.

— Ваш флирт, Евгений Дмитриевич, не уместен. Отнесите его на ресепшн послезавтра, там его охотнее примут.

Он смеется, низко и очень соблазнительно, вынуждая что-то в моей душе резонировать с вибрациями его голоса.

— Я вас услышал, Кристина Борисовна, — кивает, но от меня не отстает. Так и продолжает коршуном нависать. А мне приходится в спинку вжаться, чтобы быть как можно дальше от него. — Обязательно воспользуюсь предложением. Только скажите, вы ревновать не будете? А то девочки не выдержат схватки с опытным игроком.

— Ваша личная жизнь меня не касается, — чеканю возмущенно. Господи, да как от него отделаться-то? Теперь еще и ревность мне приписывает. А ее и в помине нет. Мне бы от Верховского подальше быть. Он же с ума за пять минут сведет, а у меня после обеда еще одна встреча. — Просто не опаздывайте на работу и ведите себя как положено.

— Не попадаться тебе на глаза, а при случайной встрече трусливо блеять? — хмыкает, а меня наоборот в ураган закручивает. Да какого, собственно, хрена? И не с такими еще работать приходилось.

— Именно так, Евгений Дмитриевич. Хорошо запомнили или приказ составить и ознакомить под подпись? — распрямляю плечи и вздергиваю подбородок. Хватит уже теряться. Верховский и так продемонстрировал, что я размякла. А может, в отпуске просто хорошо отдохнула. Но пора бы уже вернуться в строй Стерве Борисовне.

— Не получится у меня его соблюдать, — предостерегает. — Льстить не привык, трусостью обделен. Так что давай жить дружно и не пакостить друг другу. Сегодняшний порыв я оценил, придралась грамотно, не подкопаться, — хмыкает и по бороде кулаком ведет. Лапищи у него огромные, точно не элегантные хирургические пальцы. Но красивые, мужественные. — Я тебя обсуждать не буду, но затыкать рты каждому, кто решит начальству косточки перемыть, не стану. Так что давай без обид. Забываем и едем дальше в счастливом поезде под названием «ТрудоВыебудни».

— Вы не в том положении, чтобы мне указывать, — и как только с его силами моральными тягаться. Давит на всех уровнях. Как будто проверяет, насколько меня хватит. Надолго, я тоже упертая, Евгений Дмитриевич.

— А вы — не в том, чтобы отказываться.

Верховский вдруг резко выпрямляется, давая мне свободно вздохнуть, и, подхватив со стола брошюру, выходит из кабинета, осторожно прикрывая за собой дверь, пока я растекаюсь по креслу, потому что эта красивая сволочь выжала из меня все соки и ушла с видом победителя.

— Гад! — шепчу себе под нос, отказываясь признавать поражение. Ничего, сегодняшний разговор, может, и закончился в его пользу, но к Новому году я точно выпишу ему дисциплинарное взыскание.

— Аллергии, индивидуальные непереносимости есть? — механически задаю вопрос пациентке. Мы сегодня беседуем впервые. Обычно такие анкетирования медсестра проводит, но сегодня я работаю один и приходится брать все на себя.

— Н-нет, — качает головой как-то неуверенно, но я не придаю этому значения. Во время опросов пациенты часто задумываются надолго, будто не о них вопросы задают.

— Принимаете ли вы регулярно медикаменты?

Ставлю галочки почти машинально, краем уха все же улавливая информацию и задавая наводящие вопросы. После объяснительной в кабинете Кристины мы с начальницей не пересекаемся. Она то приезжает позже, когда я уже на операции, то уезжает раньше, так что не поймать ее. То вообще, как сегодня, не появляется на работе.

И чем дольше я ее не вижу, тем чаще думаю. О том, как растерянно на меня смотрела, как держалась уверенно передо мной, не позволяя себя скомпрометировать. А я ведь давил упорно. Прогнуть хотел, а в итоге сам гнусь и загибаюсь. Всего пара словесных перепалок, а я к ним уже привык. И к взглядам горячим. Зыркнет — как кипятком окатит.

И главное, понимаю же, что не мое внимание привлекает. И от этого еще сильнее хочется хоть каплю его себе взять.

— Вы уже проводили какие-либо операции?

Интересно, а Кристине проводили? И нет, я не о пластике. Она вся очень натуральная, но, может, по здоровью что-то было.

— Да. Аппендицит.

У Крис шрама нет на животе. Да вообще ни одного изъяна. Такая вся складная, тоненькая, что смотреть хочется. И трогать.

— Имелись ли особенности при обезболивании? — так, стоп. Здесь встряхиваю голову и отвлекаюсь от навязчивых мыслей о начальнице. Такими вещами пренебрегать нельзя. Смотрю на пациентку, жду ответа. Она молчит, как будто вспоминает. Глаза ее расширяются, грудь распирает от обилия воздуха в легких, и на выдохе она наконец произносит:

— Нет.

— Хорошо, — ставлю галочку в нужной колонке и двигаюсь дальше по списку вопросов. Мы заканчиваем на хорошей ноте, сообщаю ей, что придется повторно ответить на эти же вопросы непосредственно перед операцией, потому что в смене будет другой анестезиолог. Делать все, конечно, по моим расчетам придется, но это уже не моя проблема.

Мы прощаемся, она строит глазки и даже краснеет, когда я, открывая дверь, оказываюсь слишком быстро. И обычно я бы улыбнулся, может, даже подмигнул, но сейчас не торкает. Глаза бы закатила да фыркнула, было бы куда лучше.

Так. Надо тормознуть.

Зажмуриваюсь и пальцами на виски давлю. Странная какая-то тема. Ничего же не было, только гляделки какие-то короткие и пара фраз. Надо бы увидеть ее и убедить мозг, что зря он так часто Борисовну воспроизводит в памяти. Она же наорет, пошлет еще куда подальше, а потом хвостом вильнет и, виляя задницей, цок-цок по плитке в противоположном от меня направлении.

В кармане вибрирует телефон, и я, подхватив пачку сигарет со стола, выхожу на улицу, пренебрегая курткой. Надо голову проветрить и тело остудить.

— Здорова, Вань, — принимаю вызов и толкаю дверь служебки. — Случилось что?

— Да, Женек, Новый год случился. У нас по планам все в силе? — с Иваном мы знакомы давно, еще с первого курса. Только у него с врачебной практикой не сложилось. Зато с бизнесом сдружился и теперь занимается продажей медицинского оборудования. Все пытается меня в это дело втянуть, но мне иглы и ампулы привычнее.