— Так, я не понял, — «номер один» нашёл «номера три» у одной из колонн, стоящего в отдалении от собрания, как недавно делал сам Дарк. — Ты где гирос нашёл, чертяка? К столам нельзя притрагиваться до окончания церемоний!

Мегатериум виновато посмотрел на остатки лепёшки и проглотил ту её часть, что активно пережевывал всё это время. Его карии глаза обратились к Дарку.

— Дак это… Нервы же. Свадьба, как бы, первая, — было достаточно забавно наблюдать за этой машиной, которая перед лицом женитьбы превратилась в обычного волнующегося человека. — Ну я сказал заехать перед этим в кафешку… Ну и вот.

Гало показал другу остатки гироса, будто бы до сего момента они были невидимы. Дарк потёр переносицу пальцем:

— А где ты их всё это время хранил?

— Как где? В карманах.

Дарк не хотел это видеть, но «номер три» чуть оттопырил ткань плотного костюма, из-за чего сдобная поверхность лепёшки показалась миру. Некромагу осталось только выругаться и, пожалуй, впечатлиться непосредственностью друга, который использовал дорогие одежды в качестве средства для переноски пищи. Тем более, что в свадебных костюмах по традиции карманы должны были быть зашиты.

— Тогда быстро доедай второй гирос и готовься к церемонии! Пока Броня не очухалась, будете забивать эфир.

Дарк уже было хлопнул «номера три» по спине, но его рука не дошла лишь несколько сантиметров до тела мегатериума. Всё потому что он увидел, как плеча Гало коснулась снежинка.

3.

И вот, мама лежала перед ней, совсем бездыханная. Будто мёртвая, едва ли разницу можно было понять со стороны, сколько бы информации не пытались передать ползающие по Лешей мухи. Поэтому единственное, что могла делать Чапыжка — стоять в сторонке, прижимая к груди плюшевого енота, пока тёти Ёлко и Сепия пытались ещё что-то сделать.

— У неё макияж сам счищается, — воскликнула ёжик, подняв обе руки в воздух и признавая своё поражение через отпускание палочки, которая звонко шлепнулась на пол. — Бесполезно!

— Броне он и не нужен, — мирно проговорила леди дома Маллой и в очередной раз прошлась расчёской по тёмным волосам невестки. — Богиня хаоса и без него прекрасна.

Лестные речи подходили Лешей и облику, что она приняла. Платье, в которую нарядили Броню камеристки, почти не соответствовало мрачной некромагии. Модельеры хотели отразить «древесную» сущность богини, и вышло у них это с блеском. Тёмно-зеленая ткань каскадами свисала в стороны, но ничуть не скрывала тонкую талию, перетянутую корсетом, стилизованным под кору. Декольте же выглядело скромно, но отвечало своей сути, оголяя ровно ту часть груди, в которую необходимо было воткнуть животворящий-смертоубийственный кинжал. Разумеется, это фактурное чудо сопровождалось прелестной вышивкой, напоминающей корни, а плечи были слегка распушены в неком подобии листвы.

И, пусть богиня и лежала в это время на кровати, она всё ещё сохраняла величие своего образа, словно спящая красавица, право на власть которой признавалось всеми. Но как бы ни выглядела мама… Чапыжка чувствовала это беспокойство, сосущее ощущение под ложечкой, что что-то не так. Что-то идёт не так, пойдёт не так, или уже давно пошло не так. Ей хотелось хоть как-то помочь, повлиять на ситуацию, отплатить Лешей хотя бы каплей добра, которую она от неё получила… Но не имела ни единого понятия, как это сделать. Ведь ей даже запретили посещать церемонию — и далеко не из-за мух, нет. Богиня прекрасно понимала, какой опасности подвергает всех, кто будет находиться на свадьбе, и если у неё и была возможность не подвергать риску хоть кого-нибудь из близких людей — то были её бесценные дочери. Чапыжка не сомневалась, что бесценные.

— Ладно, — кивнула тётя Ёлко и нагнулась, чтобы подобрать выроненную палочку. — Последняя деталь — украшение.

— Я попросила семью Глашек найти что-нибудь ценное из своих запасов…

Сепия Маллой открыла скромную шкатулку, после чего запустила в неё руку. В слабый свет люстры попала брошь с красивым изумрудным камнем. Ну, как «красивым»? Разумеется, ничего из бижутерии семьи Глашек не могло сравниться с богатством рода Маллоев. На каждую такую брошь у них нашлось бы по сундуку драгоценностей несколькими порядками красивее, чище и благороднее, но ведь суть была не в этом. Украшение должно было представлять символическую ценность, а не материальную, потому подойти могло что угодно — хоть плохенький изумруд, хоть кривенькое ожерелье, хоть…

— Стойте! — вдруг воскликнула Чапыжка и подорвалась к троице. Обе тёти тут же замерли и повернулись на девочку. — Мама говорила, что это — самая ценная вещь в её жизни!

Две пары глаз уставились на облезлого енота в вытянутых Вельзевулой руках. На лице Ёлко тут же заиграл скепсис, она нахмурилась, но не успела ничего сказать, потому что выступила свекровь богини:

— Пожалуй, раз она так сказала, — брошь вернулась в шкатулку, и элегантные пальцы ухватились за потрепанную игрушку. — То кто мы такие, чтобы ей перечить?

Ёлко фыркнула и пожала плечами, но тут же пришла на помощь к Сепии в вопросе подвязки енота к платью. Пока обе тёти работали с иглой, Чапыжка продолжила стоять у кровати, заламывая теперь опустевшие руки. Она чувствовала, как сердце идёт ходуном, а к лицу прилила кровь. Решиться на это было тяжело, но Вельзевула понимала, что… поступила правильно. У неё было ощущение, что эта игрушка действительно имеет ценность, что енотик как-то поможет богине, даже если она спит… Или… Именно потому что она спит.

4.

Начавшийся снегопад не мог оказаться поводом для того, чтобы прекратить торжество. Напротив, скорее, это было знаком того, что им стоило ускориться. В конце концов, каким бы ни обещал быть сегодняшний бой, не стоило заставлять Гало жениться в полумраке, вызванным густыми облаками. Стоило дать его церемонии хоть капельку света, покуда тот не исчез окончательно.

Поэтому все начали вставать по местам. Черная ковровая дорожка оказалась разделителем гостей, который вёл к красивой арке с изображенной на ней крылатой богиней Морте Сантой. Там, у самого изголовья, стоял Гало, не знавший, куда деть руки, и постоянно поправляющий то воротник, то пуговицы, то рукава. Даркен стоял в первых рядах и от души веселился нервозностью друга — этим человеком-глыбой, самым яростным бойцом УСИМ, мегатериумом от мира людей. Ни одна дуэль, ни одно сражение не могло вызвать у «номера три» и четверти эмоций, которые он сейчас показывал на лице.

— Мой мальчик становится взрослым, — смахнул слезу Дарк, чем привлёк внимание стоящего рядом с ним Вацлава. Тот никак не прокомментировал фразу и просто обратил взор к началу ковровой дорожки.

Там, в своей самой прелестной ипостаси из всех возможных, на невысоких каблучках шагала вперёд Илега Шайс — под ручку со своим поджарым и активным папой, который явно негодовал от необходимости замедлить своё движение в такт дочери. Дворяне тут же замолкли, показывая свои манеры — уж то было меньшим из того, что они могли сделать на свадьбе, по сути, простолюдинов. Тем более, что невеста выглядела просто сногсшибательно. Если бы Броня оделась хотя бы в половину так роскошно, как её камеристка, Дарк, пожалуй, мог признать, что в его сердце имеется немного места под любовь к будущей жене. Форгерийская мрачность шла острым черта Илеги, как влитая, пышное чёрное платье с закосом под звёздное небо выглядело красиво, таинственно, и, стоило признать, оригинально. А готический макияж на лице девушки, способный показаться нелепым в иной ситуации, однозначно соответствовал церемонии.

Дарк перевёл взгляд обратно на Гало, который теперь просто тянул лыбу на половину лица. К тому же, теперь он находится под аркой не один — откуда-то родилось форгерийское подобие священника, ответственное за воскрешение невесты. Причем, он действительно имел определенное внешнее сходство с католическими попами, но роль играл несколько иную. Этот некромаг не был обязан зачитывать возвышенные речи из христианства, и, скорее, был затычкой в церемонии, без которой вся эта фишка с «перерождением» просто не работала.