Саша Белый вёл себя практически безэмоционально весь отрезок времени, начиная с известия о смерти Юли и заканчивая сегодняшним днём, 29 января. Стало сложнее держать себя в руках, когда вскрылось, что выборы стали последним аккордом в песне о войне Каверина и Фроловой. Белый начал сжирать себя мыслями о собственной причастности к гибели великого человека.
Он слышал каждую ночь, как Оля плачет за стенкой навзрыд, не в силах принять потерю подруги. Первой за всю свою многолетнюю жизнь. Оля доверяла Юле так, как никому другому. Даже собственному мужу Оля не говорила каких-то вещей, которые с лёгкостью рассказывала Юле.
Белый видел и чувствовал, как человек, ставший братом поневоле, страдает от потери матери его дочери и жены. Белов ощущал горе народа, чьим руководителем он стал. Белов воссиял на троне, к которому стремился так упорно. Вот только сейчас он отчётливо осознавал, что трон этот — на чужой крови.
В один вечер его внутренний демон, подпитывавшийся болью и тревогой, вырвался наружу. Белов просто стоял у окна, смотря на то, как в доме напротив зажигаются огни. В комнате стоял полумрак за счёт горевшей одной лишь настольной лампы. Оля зашла в комнату, чтобы взять игрушку Вани. Белый даже не повернулся к жене. Обычно он искал в ней поддержку. Сейчас же он, как волк, стремился обособиться и раствориться в болезненном одиночестве.
— Саша, — Оля позвала мужа, чтобы убедиться, что всё в порядке. Белов опёрся руками об стол и, оскалив зубы, швырнул в стену кружку. Осколки разлетелись по всему полу, и Белов наступил на один из них.
— Я убийца! — Крикнул он, ударяя кулаком об стол, пока рука не покрылась синяками от ударов. — Я убил, Оля, как ты не понимаешь?! — Повторял он, сев на корточки и хватаясь за голову.
— Саш, ты не виноват. Ты никого не убивал. Убил Каверин, убил Макс. Но не ты. Ты сделал всё, что мог, — Оля села рядом с Беловым, гладя его по спине. Белов молчал, поверженный критической степенью отчаяния.
После этого инцидента Белый всерьёз начал употреблять снотворные, выписанные врачом. В его случае давно стоило задуматься об укреплении нервной системы, по которой серьёзно прошлись девяностые.
Однажды Белов решил позвонить Пчёлкину, чтобы уточнить, где будет встреча на сороковой день после смерти Юлии. Тот не брал трубку. Да и какие тут звонки?!
Витя ушёл в запой. Старая любовь к «Мартеллу» решила о себе напомнить, причём совсем некстати. Настя ходила по квартире, толком некормленная, пока Пчёла лежал на полу в обнимку с бутылкой.
Его подкосила та самая кассета. Равновесие, которого Витя достиг непосильным трудом, разрушилось. Он вновь начал сходить с ума. До выпивки он обычно звал Юлю с балкона, умолял вернуться и не бросать его одного.
После двадцатого звонка Белый почувствовал, что дело неладно и поехал сам на квартиру к Пчёлкину. Дверь никто не открывал. Белый начал барабанить кулаками и звать Витю.
— Пошёл ты, козёл! — Еле выговорил Пчёлкин.
— Витя, ты пьян?! — Белый ещё усерднее стал ломиться в квартиру, так как забеспокоился о состоянии крестницы. Девочка одна в квартире с пьяным отцом. Могло произойти всё, что угодно. Белов начал взламывать замо́к. По-хорошему не получится проникнуть в дом и спасти Настю.
Белый решительным шагом пошёл на кухню. На столе лежали пустые бутылки дорогого алкоголя, на полу же расположился Витя.
— Пошли, — Белый поволок Пчёлкина по полу в сторону кухни. Усадить Пчёлу, который был крепкой комплекции, было сложной задачей. Но Белый был сильнее. Пчёла повторял сквозь зубы, куда следовало бы пойти Белому и всем остальным людям.
— На, — Белов подсунул Пчёле пузырёк с нашатырным спиртом. — Фил меня этим пытал, когда я в казино нажрался. Действует быстро.
— Иди… — Пчёла уже собирался громко повторить матерное послание, но Белый дал ему лёгкий подзатыльник и сам поднёс пузырёк под ноздри Пчёлы. Тот морщился, мотал головой. Едкий запах помог немного отрезветь.
Когда Белый убедился, что Пчёлкин вновь обладает свойством чёткого восприятия информации, он закинул ногу на ногу, как психиатр и заговорил:
— Ну что? Бухать начал? Молодец. Юля бы тобой гордилась. Давай ещё до кокаина опустимся, как Космос.
— Тебе легко говорить. Я жить нормально не могу. Меня ножом пырнули. Отрезали руку, понимаешь? И я пытаюсь существовать без чего-то важного. Я душевный калека. Или чё там Печорин спизданул, {?}[М.Ю.Лермонтов «Герой нашего времени», гл.Княжна Мери.
«…Я сделался нравственным калекой: одна половина души моей не существовала, она высохла, испарилась, умерла, я ее отрезал и бросил, — тогда как другая шевелилась и жила к услугам каждого, и этого никто не заметил, потому что никто не знал о существовании погибшей ее половины…»] — Пчёлкин лёг на диван, зарывшись головой в кудри.
— Ты отец, Вить. Ты должен бороться ради Насти. Будь рядом с ней. У неё и так никого не осталось, кроме тебя. Да, маму уже ничто не заменит. Но это лучше, чем ничего. Меня не устраивает твой алкоголизм, Пчёлкин.
— Ты охуел? Я не алкаш! — Огрызнулся Пчёлкин.
— Давай ещё при ребёнке подерёмся, для полного счастья. Настя всё запоминает, вообще-то. Запомни меня, шмель тупоголовый, — Белый впечатал Пчёлкина в диван. — Ты мой друг, ты мой брат. Но интересы моей крестницы для меня важнее. Если я хоть ещё раз пойму, что ты бухаешь, я подниму на уши все инстанции, органы опеки, скорую, полицию. И тебя так затрахают с проверками, я тебе обещаю. Я депутат, я могу это обеспечить.
— Я по ночам спать не могу, постоянно её лицо в гробу перед глазами… Я хочу забыть, но не могу. Это какой-то… Не знаю. Я накрываю каждый вечер на стол, думая, что она придет с работы. Но она не придёт, — бубнил Пчёла.
— Алкоголь не поможет. Только усугубит ситуацию. Пожалуйста, будь сильным. У тебя ещё осталась мотивация жить, — Белый сел на корточки перед Настей, которая приветливо улыбалась отцу по Богу.
— Настя, смотри, что у меня для тебя есть. Крокус, покус, — Белый загадочно махал руками. — Труля-ля! — И достал из кармана зефирки.
— У неё же нет аллергии на зефир? — Уточнил Белый, пока Настя лакомилась вкусностью. — Я хотел ей шоколадку принести, но Олька сказала, что до трёх лет его нельзя.
— Нет, скорее всего. На рыбу точно есть. Она съела рыбный суп, и её обсыпало прыщами. Педиатр сказала исключить любые морепродукты.
Настя охотно села на коленки к Белому, разглядывая плюшевого жирафика. Пчёлкин посмотрел на них и почувствовал болезненный укол… Ревности?
Да, вот так Пчёла узнал, что можно и собственных детей ревновать.
— Как зовут твоего жирафика? — Белый погладил игрушку.
— Анатолий, — ответила Настя и звонко рассмеялась.
— Необычное имя, — Белый подмигнул в ответ. Пчёла не спустил возмущенного взора ни на секунду. Ему не нравилось, что кто-то ещё играет с его дочерью.
Тем временем Белый обратил внимание на огромный синяк, «украшавший» руку Насти. Девочка бегала в футболке, поэтому след был виден.
— Настя, а где это ты так ударилась? — спросил Белов игриво, но в то же время встревоженно. Он заподозрил, что Пчёла что-то сделал с малышкой в пьяном состоянии. Белый был прав.
— На площадке бегала, гонялась за голубем, не заметила качель и долбанулась, — на ходу сочинил Пчёла. А сам прокрутил в голове неприятное воспоминание, от которого хотелось отмыться.
Несколько часов назад.
Пчёла наливает себе бокал коньяка. Неизвестно какой за этот день. Настя бегает вокруг папы, требуя внимания и игры.
Словив алкогольную нирвану, Пчёла лёг на пол, смотря в потолок. Мысли крутились вокруг Юли. Впрочем, как и всегда.
— Поиграй со мною, поиграй со мною! — верещала Настя, шумя посудой. Она уже не знала, как напомнить о себе. Пчёле очень действовали на нервы звуки ребёнка. Когда Настя вновь попросила поиграть с нею, он вскочил и ударил со всей силы по руке. В следующий же миг Пчёла понял, какой чудовищный поступок он сделал. Настя тут же заплакала от боли — удар оказался сильнее, чем Пчёлкин планировал.
