— Чёрт возьми, дождь всё испортил, — фыркнул Сорокин, закрывая свой чёрный зонт и отряхивая его от капель. После этого Сорокин поправил свои светло-русые волосы и провёл рукой по щетине.
— Да ладно, всё пройдёт замечательно, — Каверин пел какую-то незамысловатую песенку, шлёпая весело по лужам, как маленький ребёнок. — Что мне снег, что мне дождик проливной, когда по заслугам получат все…
Неожиданно у здания стала собираться толпа с плакатами. Она громко скандировала два слова:
— Свободу Фроловой! Свободу Юлии!
Космос был во главе этой процессии. Он размахивал ватманом, где красками написал то же самое,что и кричали люди. Когда Белый возмутился:
— Ты что устроил здесь за цирк?!
Кос сказал:
— Юля помогала людям. Пускай они помогут ей.
Юля, смотря на всех этих протестующих, испытала невообразимую гордость за себя. Значит, она смогла принести пользу и запомнится народу.
— Юль, мы пока пойдём, отметимся у секретаря, хорошо? — Пчёла в конце концов отыскал свой потрёпанный документ, удостоверяющий личность и отправился в зал суда, ведя своих спутников за собой. Фролова опёрлась о стенку, прикрыв глаза и настраиваясь на своё выступление в качестве ответчика. Каверин подошёл к ней быстрым шагом и встал прямо напротив Юли, на слишком близкую дистанцию.
— Я же тебе говорил, что лишу тебя работы. Не нужно было выпендриваться и корчить из себя курицу, — От его интонации заботливого отца Юле стало вдвойне противнее. Она еле собралась с силами, не выдавая своего волнения.
— Я знала, что Вы к этому причастны. От Вас стоит ожидать любой низости, — Юля усмехнулась, встряхнув волосы.
— Ты, я смотрю, ребёночка ждёшь? — Как бы невзначай бросил Каверин, довольно наблюдая за реакцией собеседницы.
Юля встрепенулась. Он задел самую тонкую струну в её душе, которая заставляла сердце биться, как птицу в запертой клетке. Юля положила ладони на живот, сдвинула брови и сразу бросилась в атаку:
— Сука, если ты хоть что-то сделаешь с ней, я тебя с того света достану…
Сейчас материнский инстинкт дал знать о себе с невиданной силой. Юля хотела защищать ребёнка, как волчица: до последней капли крови. Если для этого потребовалось бы пристрелить штук сто таких наглых оперов — Юля бы пошла на это без раздумий.
— Зря ты так печёшься. Хочешь, я расскажу тебе твою дальнейшую судьбу? Я не Кашперовский, конечно, но в будущее заглянуть смогу.
Восприняв молчание Юли как согласие, Каверин начал говорить:
— Ты попадёшь в тюрьму, потому что степень твоей клеветы очень высока. По твоим словам, человек мог получить хороший такой срок. Ты родишь в местах лишения свободы, и никогда не увидишь ребёнка, потому что его отдадут в Дом малютки.
— Я тебя порву, вот увидишь. Это ты будешь за решёткой, — пообещала Юля, сжав кулаки. Её позвали, и она развернулась, специально задев плечом своего врага.
— Кажется, пришло время расстаться. Но на время, — Пчёла сидел на скамеечке возле зала. Юля ограничилась кивком. Почему-то от его доброты и нежности к глазам вновь подступили слёзы. Голос любимого человека сгладил неприятное впечатление от слов Каверина, пускай и немножко.
— Будь сильной. Я знаю, ты можешь. Я вас люблю, солнце.
— Если бы ты знал, как мы тебя любим… — Юля привстала на цыпочках и впилась в желанные губы Пчёлкина, сбрасывая в поцелуй весь груз страхов и проблем. После этого Юля подошла к секретарю, отметилась и вошла в зал суда, вставая к трибуне с надписью «Ответчик». Беловы уже сидели в зоне зрителей.
Время пришло. Началось решение организационных моментов: проверка присутствующих, оглашение сущности дела, упоминание истца и ответчика… Юля переминалась с ноги на ногу, подняв глаза вверх, про себя читая молитвы и обращаясь к родителям. Сейчас она как никогда нуждалась в их поддержке. Юля вновь вспомнила слова Каверина, и живот заболел очень сильно.
— Слово предоставляется истцу.
Сердце подпрыгнуло сальто.
— Добрый день, уважаемый судья. Я хочу сказать, что я всегда придерживался самого лучшего мнения о работе российских средств массовой информации. Я считал, что журналисты всегда ответственно и достойно выполняют свою работу. Сколько законов, освещающих их деятельность, было принято в девяностые: и закон о СМИ, и Этический кодекс…
— Тебе ли говорить о достойном выполнении обязанностей?! — не выдержала Фролова. Сейчас из-за беременности её было проще вывести на эмоции. Этим и пользовался Каверин, когда составлял речь для Сорокина. Он вставил несколько болевых точек Юли, и на одну из них Юля наступила.
— Юлия, сейчас говорит истец. Прошу соблюдать спокойствие, — сделал замечание судья. Юля хотела открыть дискуссию о том, кого можно посадить по статье 128, но вспомнила, как Орёл получил штраф за своё непотребное поведение в зале суда.
— Извините, Ваша честь, — пробормотала Юлия.
— Наш фонд уже более десяти лет помогает наиболее слабым категориям населения: женщинам с детьми, пожилым людям… Мы откликаемся на каждую просьбу о помощи. Какого же было моё удивление, когда я по привычке включил «Время» и услышал речь Фроловой, уличающую меня в мошенничестве! Я, между прочим, её всегда уважал. Особенно за Чечню. Документы прошу передать судье на рассмотрение. За каждую копейку я готов лично пояснить.
Юля кусала обветренные губы, что есть сил. Уже никакой помады не осталось. Она боялась, что всё обернётся против неё. Она чувствовала уверенность Сорокина, звучавшую в его голосе. А ещё Юля подумала о том, что у него за спиной стоит бывший опер, тогда как у неё — бандиты. Слишком очевиден победитель в этом противостоянии. Юлю начало смущать, что живот тянуло и не отпускало. Болевые ощущения были с ней на протяжении всего времени.
— А где печати на ваших документах? Вы заверяли всё это у нотариуса, извините меня? — Судья прикрыл рот ладонью, чтобы не засмеяться. От этого Юле немного полегчало, и она выпрямилась. Беловы зашептались.
— Ваша честь, вам кто угодно это подтвердит. Я могу пригласить сюда людей, которым я помог… — Сорокин поспешил оправдаться после такого провала. Судья остановил его:
— Не надо. Сначала дадим слово ответчику, потом выступят свидетели от обоих сторон. Слово предоставляется ответчику, Юлии Александровне Фроловой.
— Удачи, — шепнула Оля, и Юля подмигнула ей.
Из истории зарубежной журналистики Юля знала, как важно было проявить красноречие в суде. Не зря в Древней Греции во время судебных заседаний выступали самые искусные ораторы и софисты. Юля перед сном почитала самые известные речи ораторов, чтобы примерно понимать, как воздействовать на аудиторию.
— Ваша честь, я осознаю то, насколько тяжко то преступление, в котором меня обвиняют. Я, как и любой журналист, всегда стремлюсь к одному — к правде. Ради неё я готова на всё. Также я всегда действовала, действую и буду действовать по принципу «не навреди». Я осознаю свою главную миссию — помогать обществу, решать наиболее острые социальные проблемы. Соответственно, то, в чём меня обвиняет Сорокин — несовместимо с моими незыблемыми принципами и профессиональной позицией. Я начала расследование о фонде Сорокина непосредственно по обращению гражданина. Мой рабочий номер телефона не скрывается для простого народа — по нему можно позвонить и попросить о помощи. Я взяла комментарии у людей, которые стали жертвами обмана Сорокина, обратилась в банк для получения справок об операциях, произведённых с его счёта. Всё сходится: деньги, которые переводились, тут же тратились не на те цели, которые обозначал фонд. Я всегда готова ответить за каждое своё слово. — Юля передала бумаги судье. — Я в журналистике с 1992 года. Я ни разу не совершила ошибки. Каждую информацию, которую я публикую, я проверяю несколько раз, хотя эта мера предосторожности является лишней: все сведения я беру только из проверенных источников. Вы видите, ваша честь, банк, где я брала информацию. Здесь присутствующие люди также подтверждают: помощь не была оказана. Их кормили завтраками, а по факту что? Ничего. Я человек с обостренным чувством справедливости, и не смогла пройти мимо такого вопиющего преступления. Но также я из тех, кто в состоянии признать свою ошибку и принести извинения, если я пойму, что ошиблась, и получу соответствующие доказательства. Но я от своих слов не отказываюсь. Опровержения информации не будет. Если суд решит избрать мне меру пресечения по 128 статье — я готова. Но я ещё верю в справедливость и честный суд. Я знаю, что правда на моей стороне априори. Это мое последнее заявление по этой ситуации, — Живот Юли вновь схватило так, будто туда ударили остриём ножа. Юля схватилась за стол. Садиться было нельзя, поэтому Юле оставалось молиться.
