— Пошли, поедим. Потом решим, что делать, — сказал Пчёлкин, а сам думал:
«Мы попали на бабки. И именно когда будет ребёнок.»
Однако худшие опасения Фроловой подтвердились. На следующее утро Пчёлкин, разбирая почту, обнаружил письмо счастья: повестку в суд. Заседание должно было быть через две недели.
— Вот же кабздец, — Пчёлкин ударил по почтовому ящику с цифрой их квартиры кулаком, испугав бедную бабулечку рядом. Пчёла подошёл к лифту, читая внимательно повестку.
«Кому: Фролова Юлия Александровна
Московский Басманный суд вызывает Вас
В качестве ответчика к 11:30 часу 12.04.1998 г
По делу 15678 (ИСТЕЦ: Сорокин Игорь Вячеславович
ОТВЕТЧИК: Юлия Александровна Фролова
СУЩНОСТЬ: о защите чести, достоинства и деловой репутации, клевете, компенсации морального вреда.)
Суд предлагает сторонам представить все имеющиеся доказательства по делу (ст.56,57 ГПК РФ).»
Пчёла думал о том, как правильно сообщить об этом Юле. Каждый стресс бил по ней и ребёнку. Юля не спала всю ночь, ворочалась, гуляла по квартире, а потом и вовсе уехала кататься по Арбату. Это было признаком того, что Юля на грани нервного срыва. Фролова не говорила никому о том, что боли в животе усиливались: она считала это нормой во время беременности.
— Юль, короче, тут такое дело… — Пчёлкин почесал затылок, замявшись и издавая нелепое «уэканье». — Тебя в суд вызывают.
Юля выхватила повестку из его рук, жадно проглатывая каждую буковку. Слова били сильнее огнестрельного. У Юли начали подкашиваться ноги. Она внезапно почувствовала себя такой беспомощной и слабой…
— Юль, у меня идея появилась. Давай ты скажешь о беременности? Это поможет, никто не начнёт судопроизводство…
Дело было в том, что нигде пока официально Юля не проходила, как беременная: на работе она не снизила нагрузку, в женскую консультацию ещё не успела встать.
— Нет, Пчёлкин. Никто не узнает о ребёнке. Если этот хрыч узнает, что я беременна, он озвереет, — Юля сидела на диване, не шевелилась. Холодное спокойствие и настойчивость вывели Пчёлу из себя.
— Фролова, ты тупая? Любой суд — это такая нервотрёпка! Ты и так истерики закатываешь постоянно! Знаешь что?! Если я потеряю ребёнка из-за тебя, то я тебя никогда не прощу! — Выпалил Пчёлкин. Гнев затмил разум.
— Вить, послушай. Я не хочу, чтобы люди знали о моей беременности, потому что к тебе будет пристальное внимание, как к отцу. А ещё могут зацепить его, — Юля положила руки на живот. — Ты сам говорил, что мы выиграем суд, что у нас хорошая юридическая подготовка. Пойми, этот суд — мой единственный шанс отстоять свою позицию и защитить мою деловую репутацию журналиста, которая была растоптана.
— Да, говорил, — подтвердил Витя. — Ладно, участвуй в суде. Просто обещай мне не нервничать.
— Всё будет хорошо, — Юля сделала жалкое подобие улыбки и положила ладони на щёки Вити, поглаживая.
— Господи, Юля, ты такая сильная. Я тебя должен утешать, но ты справилась сама. Конечно, всё наладится. И всё будет замечательно.
Пчёла сразу же набрал Белова, рассказал о проблеме. Тот связался с адвокатами и юристами, которые могли помочь в этой ситуации. Прогнозы были хорошие: они гарантировали высокий процент победы в суде.
Юля страдала без работы. Она привыкла постоянно быть в гуще событий, выезжать на места происшествий, выходить в прямые эфиры, работать с информацией, общаться с людьми… Сейчас её дни были свободны. Юля в четырех стенах чувствовала себя как в тюрьме. Самое плохое в этой свободе было то, что негативные мысли всё ближе подбирались к Юле. При Пчёлкине она надевала маску счастливого человека, а когда он уезжал, то начинала пожирать себя, рисуя самые негативные варианты исхода. Юля даже рассматривала такой поворот, что она пожизненно будет сидеть в тюрьме.
— Не вовремя ты сейчас, малыш, — усмехнулась Юля, поглаживая живот. Просто снова стало подташнивать. Юля уже с первых недель разговаривала, обращаясь к дитя, несмотря на то, что оно даже ещё не сформировалось толком. Ей так было легче, она могла хоть как-то выпускать эмоции, изливать душу. Обратной реакции, конечно, ещё не могло быть, но Юлю это не смущало.
— Столько лет мечтать стать журналистом, столько труда, сил отдать, чтобы прийти к этой цели… Сначала выпускные экзамены, потом вступительные, четыре года на журфаке, три года в газете, параллельно проходя военную подготовку, потом на телевидении почти четыре… Почти две недели вести эфиры из горячей точки, чтобы потом какой-то… Придурок начал уличать меня в клевете. Просто с ума сойти, — Юля налила себе молока и отломала кусочек шоколадки. Она очень сейчас жалела, что Барсика рядом нет. Она привыкла тискать его, теребить за ушком в минуту душевной невзгоды.
Юля уже выучила наизусть эту статью 128.1 Уголовного кодекса РФ. Там прямо был отдельный пункт, специально для этой ситуации:
«Клевета, содержащаяся в публичном выступлении, публично демонстрирующемся произведении, средствах массовой информации либо совершенная публично с использованием информационно-телекоммуникационных сетей, включая сеть «Интернет», либо в отношении нескольких лиц, в том числе индивидуально не определенных, —
наказывается штрафом в размере до одного миллиона рублей или в размере заработной платы или иного дохода осужденного за период до одного года, либо обязательными работами на срок до двухсот сорока часов, либо принудительными работами на срок до двух лет, либо арестом на срок до двух месяцев, либо лишением свободы на срок до двух лет.».
Либо попадалово на деньги, либо лишение свободы. Ничего хорошего не светит.
По телевидению уже объявили об уходе Юлии Фроловой с «ОРТ». Юля посмотрела тот эфир, улыбаясь во весь рот. Вот только это была улыбка боли, душевных страданий. Хотелось метать и рвать, сломать всю мебель, но Юля не позволяла себе опуститься до такого уровня отчаяния. Она приказала себе держаться до последнего, лишь изредка давая право на слабость…
Двенадцатое апреля. Десять утра. Юля, Пчёла, Оля, Белов и Макс едут в суд. Юля съела весь запас шоколадок у себя в сумке. Первый раз, когда сладкое не помогло успокоиться. Юля не знала, куда себя деть — вроде как хотелось послушать музыку в наушниках, вроде как не хотелось. Юля подпёрла голову ладонью, оперевшись на подлокотник и молча уставилась на размытый из-за дождя пейзаж московских дорог.
— Ну, говорят, что когда что-то важное делается в дождь, это благоприятный знак, — Белов и сам понимал, что его попытка утешить Юлю выглядит нелепо и абсурдно. Фролова поправила складки своего ярко-красного платья. Убийственный цвет. То, что нужно в такой день. Пчёла игрался с пальцами Юли, показывая, что он рядом.
— Ты не волнуешься, надеюсь? — почти шёпотом спросил Пчёлкин. Юля не могла говорить от усиливавшегося с каждой секундой напряжения в груди. Воздух приходилось вдыхать как можно глубже. Юля плавала в море тревог, и с каждой секундой уходила всё глубже, на самое дно.
— Всё в порядке, милый. Мне, правда, не нравится, что дождь испортит мою укладку.
— Не переживай, ты и так сногсшибательна, — отметил Белый, за что получил лёгкий подзатыльник от своей ненаглядной жены. Помимо этих коротких реплик, больше ничего не было сказано. Все решили не тревожить тишину, предвещавшую нечто глобальное.
Юля выпрыгнула из машины, едва завидев вдалеке величественное здание одного из главных судов Москвы. Беловы, которые вновь были в качестве зрителей, достали паспорта. Пчёлкин сетовал на свою роль свидетеля, из-за которой он вынужден был сидеть за дверью, как собака, оставленная хозяином в магазине. Кроме Пчёлы, свидетелями также проходили Лена Полякова и несколько людей, участвовавших в работе несуществующего фонда. Со стороны Сорокина выступал Каверин и его знакомые. Юля внимательно посмотрела на своего оппонента, оценивая его визуально. Сорокин будто на свадьбу приехал — красивый смокинг, большая бабочка на шее, белая рубашка. В нагрудном кармане — салфетка.
