— Сомневаешься? Хочешь узнать?

Щелчок предохранителя. Пчёлкин отсчитывал секунды до своей гибели. В комнате повисла угрожающая тишина, нарушаемая лишь тяжёлым дыханием Юли.

— Да стреляй уже наконец! — не выдержал Пчёла. Он с мучительным наслаждением ожидал конца. Юля не нажимала на курок. Это давало надежду. Юля не опускала руку несколько минут. В комнате постукивали стрелки часов. Юля смотрела в его глаза, и невольно вспоминала фрагменты их любви. Сколько хорошего было между ними!.. Сердце Юли разрывалось на части, а разум кричал о том, чтобы бросить эту затею. Полудохлые бабочки в животе Юли дали о себе.

Юлия представила, что будет, если курок нажмётся, Витя умрёт и больше никогда не позвонит ей. Сможет ли Юля жить с этим грехом? Как будет смотреть в глаза Белому, чьего друга она убьёт? И Юле стало тяжело даже от мысли, что она потеряет его. Рука с пистолетом опустилась.

Пчёла еле слышно выдохнул с облегчением, но тут же надел маску олимпийского спокойствия.

— У этого драматического спектакля слишком предсказуемый конец, Фролова. Ты чересчур порядочная для преступления. Не ты ли с ужасом мне рассказывала об убийстве «духа» {?}[В годы Афганской и Чеченских войн советские, а потом российские военнослужащие именовали исламских боевиков «духами».] в Чечне?

— Не говори мне о Чечне! — Юля вскрикнула, как от физической боли. Она опустилась на диван, закрыв лицо руками. — Лучше вместо психоанализа расскажи, зачем ты пришёл сюда. Ночь, самое время получать удовольствие.

— Я тебя люблю.

— Бред. Я тебя люблю, и у меня не было ни одного мужчины. У тебя же дохера баб.

— Это физиология, ничего большего. Я без тебя подохну, слышишь? Я не могу без тебя. Клянусь, я изменюсь. Я не буду тебя ревновать. Всё будет хорошо, как в 1993 году, слышишь меня? — Витя целовал её запястья. Юля, обессиленная своими переживаниями, молчала.

— Ты моя первая и единственная любовь. Я не могу тебя потерять.

— Это невозможно.

— Я не хочу быть Онегиным. {?}[Автор знает, что причины такого состояния у Евгения и Пчёлы кардинально разные. Здесь подчёркивается сходство в хандре и потере смысла существования. ] Я хочу быть… Ну кто там счастлив в твоей литературе? — Пчёла задумался, щёлкая пальцами. Юля выдала наобум:

— Пётр Гринёв.

— Я хочу быть им. Я не хочу тратить свою жизнь на пустые удовольствия, жить в хандре и проебать всё. Я раскаиваюсь, с каждой минутой всё сильнее.

— Я не смогу.

Пчёла хотел кое-что сделать. Для этого нужно было переступить через себя, сломать свои принципы. Пчёла заострил внимание на забинтованных руках Юли. И он решился.

Пчёлкин встал на колени перед Юлей и склонил голову. Юля попыталась поднять Витю с пола, не смогла.

— Пчёлкин, встань, не позорься! — Юле почему-то стало стыдно. Она тянула Пчёлу наверх.

— Ты вторая, перед кем я встал на колени. Первый был Белов, когда он обвинил меня в предательстве. Так давай вернёмся к нашему вопросу. Что с нами сейчас?

Юля угомонилась, собирая мысли по кусочкам, как паззл. Она положила руки, сжатые в кулачки, на коленки.

— Витя, я тебя простила. Неужели ты не уяснил ничего с 1995 года? Я не могу долго обижаться на тебя. Проблема в другом. Я не смогу быть с тобой, потому что я боюсь. Я прожила три года, любя в страхе, и я не хочу такого. Прежних нас больше не будет. Нас не склеить, не починить. Это конец.

— Я смогу всё исправить, вот увидишь. Просто дай мне шанс, и я буду у твоих ног, — Пчёла целовал её плечи, а Юля, поверженная борьбой, которая шла внутри неё, ничего не ответила. Она хотела дать ему ещё одну попытку из-за миража счастья, показавшегося вдали. Ещё немножко, и айсберг обид растает. Юля уже не понимала, хочет ли она, чтобы пчела улетела с цветка её жизни. Те мысли, которые промелькнули в голове, когда Юля едва не прикончила Витю, поменяли её отношение к ситуации.

— Я воспринимаю молчание за согласие, — Пчёла и не думал сдаваться. Он возьмёт её сердце штурмом.

— С моей стороны общения больше не будет, — пообещала Юля, поглаживая израненное запястье. Пчёла вновь посмотрел на руки Юлии и устало вздохнул.

— Дура ты, Юля. Но самая любимая дура. Никогда больше так не делай. Я могу и не успеть.

— Тебя не должно было быть. Какого чёрта ты заявился сюда? Ты же не знал адрес съёмного жилья.

— У меня связи, малышка, — Пчёла не хотел выдавать с потрохами Белого. Юля вроде как поверила. Она свернулась на диване в позу эмбриона, проводя пальцем по своим высохшим губам.

— Я спать хочу.

— Ухожу. Чтобы вернуться, — Пчёла коснулся губами щеки Юли. Юля помахала ему рукой и заснула моментально. Организм, видимо, уже не выдерживал всю эту драму и взял перерыв на сон. Пчёла дёрнулся от сквозняка, который гулял по квартире сквозь незакрытую форточку. Он на цыпочках подошёл к окну, закрыл его, достал одеяло из шкафа и накрыл им Юлю до головы.

Только после этого он позволил себе уйти.

Пчёлкин с свинцовой тяжестью на сердце возвращался в квартиру к себе. Он как представил, что ему вновь придётся слушать глупые рассказы Кати, аж дышать расхотел. Но ничего не сделаешь: совсем жить без женщины Витя не мог.

Катя лежала на диване, поедая мороженое и смотря «Санту-Барбару» по телевизору. Она болтала ногами. Её совершенно не заботило, что её пассия гуляет несколько часов неизвестно где.

— Кать, что у нас на ужин?

Дело в том, что Пчёлкин был уверен в хозяйственных навыках Кати и не купил себе поесть по дороге. Вот только Лопырёва — не Фролова, которая превращала берлогу в цветущий сад: Катеньку беспокоила исключительно красота её тела, как Элен Курагину. Больше ничего её не волновало. Ну если только состояние её счетов, потому что уход за телом был дорогим: постоянная покупка кремов, масок, косметики из разных стран.

— Витя, какой ужин? У меня маникюр! — Катин голос от злости стал ещё писклявее, и от этого ультразвука у Пчёлкина вмиг разболелась голова. Или от голода. Желудок противно посасывал, требуя еды.

— Катя, ты не могла мне ничего приготовить?

— Я объяснила, у меня маникюр. Я не могу его испортить.

«Охуенно», — Тонкая нервная система Пчёлкина грозилась выйти из строя. Очень хотелось есть. Пчёла начал делать куриный бульон и бутерброды с чаем, благо на это всё было. Пока Пчёла готовил себе суп, вспомнил, как спасал Юлю от Бобра, как они целовались и почти переспали, но им помешала курица. {?}[Смотреть главу 7 «Воссоединение»] Эти воспоминания послужили бальзамом для израненной души, и Пчёла невольно заулыбался.

— Юля! — крикнул он, хотя звал Катю. Катенька зашла на кухню, виляя бедрами.

— Ты обознался, я Катя, — глупая Катя даже не придала значения этой оговорке Вити. А зря.

«Да, я обознался. По-крупному», — Пчёла опустился в реальность, и это падение оказалось болезненным. Посадка не мягкая. Прежнее раздражение вернулось к нему.

— Бутерброды будешь?

— Это вредно для фигуры, — объяснила Катя, проводя руками по талии. — Я ем только салаты, овощи и фрукты. Я должна поддерживать свою красоту, потому что это моё богатство. Слушай, может, как поешь, снимем стресс? — Катя постучала пальцами по его груди. Пчёла не мог упустить такой замечательный шанс врубить ответку.

— Не, Катюш. Я не могу с тобой совокупляться: у меня причёска, — Пчёла провёл по своим волосам ладонью, приглаживая. Катя хмыкнула, садясь на диван. Бульон приготовился. Пчёлкин налил его в тарелку и поставил перед собой, быстро налегая на него. Катя не испытывала ни грамма стыда из-за того, что заморила голодом бедного Витю.

После скудного ужина Пчёла отправился к себе в комнату. Белый поручил ему разобрать пару договоров и контрактов. Пчёла закрылся, надеясь, что Катя к нему не зайдёт и приступил к работе. Из папки выпал портрет, и Пчёле стало вновь больно.

«...Я тебя нарисую, что бы потом повесить

Близко, почти в плотную, чтобы мы были вместе

Ненавижу города, в которых я никогда