В которых ты никогда, в которых мы никогда…»{?}[Mary Gu — Ненавижу города]
«В первый вечер по возвращении из Екатеринбурга Пчёла вернулся домой и обнаружил Юлю за письменным столом. Руки Фроловой были в краске, а сама Юля рисовала. Она полностью погрузилась в процесс рисования, даже пела какую-то песню. Под кисточкой рождались новые пейзажи.
— О Боже, ты ещё и художница…
Юля повернулась к Вите и поцеловала его в нос.
— Когда мы уезжали, я разбирала вещи родителей, и я нашла акварель моей мамы. Она иногда создавала рисунки… Раньше художницей была, даже в школу специальную ходила… Но родилась я, и кисточки были брошены в шкаф надолго.
Пчёла нагнулся к работе, рассматривая творение Юли. Казалось, Юля вдохновилась творчеством Есенина — на листе был русский лес с берёзками, лазурная речка, поле золотистой ржи. На заднем плане — церквушка.
— Я научилась рисовать из-за интервью с художником. Нужно было что-то понимать в искусстве. Вон в той папке — другие мои рисунки, можешь посмотреть, — Юля показала пальцем на сборник своих работ и продолжила рисовать. Пчёла раскрыл папку и стал изучать каждый плод искусства.
В основном, Фролова была по пейзажам. Редко встречались портреты, их буквально два: какой-то девушки в платье и забавной шляпке и маленького мальчика. На оборотной стороне были подписаны даты окончания создания рисунков.
1993 — яркие, нежные цвета. Влюблённые люди, цветущие сады, весенняя пора. И вдруг Пчёла дошел до 1995 года и ужаснулся. Все работы были в серых тонах, очень много рисунков, посвящённых войне, ожесточённым боям. На смену полям пришли тёмные леса, чёрные деревья, грозы. Любой психолог поставил бы Юле тяжёлую стадию депрессии. Пчёлкин только сейчас осознал всю глубину переживаний Юли. Чечня и его предательство не прошли бесследно.
— Юль, а ты можешь нарисовать меня? — Пчёла шутил, зная, что Юля не умеет рисовать людей. Но, к удивлению Вити, Юля согласилась, причём довольно легко.
— Нужно учиться, пробовать что-то новое. Учти: позировать придётся долго. Не трогай пока тот пейзаж, он подсыхает, — предупредила Юля, подготавливаясь. Пчёлкин сел напротив окна, чтобы правильно падал свет и… Скинул с себя рубашку.
— Вить, ну что это такое? Это что за выступления? — усмехнулась Юля, затачивая карандаши для наброска.
— Необычный опыт будет, согласись?
“Засранец!”— Юля вздохнула, сжимая кулаки и начиная намечать расположение глаз, носа и губ. На холсте появлялись фигуры, которые помогали правильно нарисовать лицо. Юля поглядывала на полуобнажённого Пчёлу и невольно краснела. Руки потели, пульс участился. Становилось труднее сосредоточиться на процессе рисования.
— Как успехи? — спросил Витя, ухмыляясь. Он видел, что Юля смущается и наслаждался её стеснением. Юля высунула язык, потянувшись за ластиком. Юля старалась как можно точнее передать образ Пчёлы, и у неё это получалось довольно просто.
“Смысл тебя рисовать, если ты и так творение искусства? Ты ходячий Аполлон”, — сказала про себя Юля, стирая неточность на бумаге. Пчёлкин зевнул. Сидеть без движения оказалось проблематично. Конечности затекли, требовалось размять мышцы.
— Терпи, казак, атаманом будешь, — пообещала Фролова, переходя к шее — своей самой любимой части тела. Здесь мысли улетели в космос. По коже пробежали приятные мурашки, в груди стало гораздо теплее.
— Я уверен, что там получается шедевр, поэтому терплю.
Юля выдохнула с облегчением, когда закончила с шеей, но теперь оставалось самое интересное — руки и торс. Юля проводила кончиком карандаша по листу, а сама вспоминала многочисленные объятия и частые прикосновения. Правильно сказал когда-то Станиславский, когда его попросили глаголом описать, что значит «любить»: «хотеть касаться».
Витя с Юлей всегда тянулись друг к другу, когда были рядом: хотя бы малейшее прикосновение было жизненно необходимо, как лекарство больному. Пчёла вздохнул, но своего положения не поменял, так как краем уха слышал, что натурщики вообще не должны двигаться. Несмотря на все тяготы, которое создавала неподвижность, Пчёлкин не пожалел, что ввязался в эту авантюру. И ещё сильнее обрадовался, когда Юля подозвала Витю к себе, чтобы показать набросок.
— Как-то так, — Юля перевела дух. — Надеюсь, тебе нравится.
— Это точно не моя фотография? Ты просто очень похоже нарисовала. Сходство сто процентное, — Витя вглядывался в художественную копию себя и не мог оторваться. — Это шедевр. Может, в Третьяковскую галерею отправим?
— Кто меня туда возьмёт… Я журналист, а не художник. Я уверена, что те, кто профессионально занимаются рисованием, обругали бы это в пух и прах. Я просто балуюсь красками.
— И как я могу отблагодарить тебя за твои старания? — Вопрос считался риторическим, поскольку Пчёла уже кончиком носа проводил по шее Юли.
— Направление мыслей верное, — одобрила Юля…»
Сила воспоминаний поразительна. В них кроются ответы на волнующие нас вопросы. Иногда они лечат, а иногда солью осыпаются на сердечные раны. Как часто мы специально копаемся в глубинах своего сознания, стремясь вернуться в тот или иной отрезок своей жизни?.. Но также часто хочется стереть из памяти что-то, чтобы не мучаться больше и продолжить жить с чистого листа. И почему человечество до сих пор не изобрело машину, управляющую нашей памятью?..
Сейчас воспоминания, связанные с Юлей, были самым дорогим и ценным, чем обладал Витя. Именно благодаря им Пчёлкин убеждался, что его любовь существовала, и он не сходит с ума. Кровь закипела в жилах, эмоции поднялись вихрем.
— Кать, тебе нужна будет ванная в ближайшее время?
— Нет, я уже помыла голову, — ответила Лопырёва. Пчёлкин ушёл в душ. Пчёла надеялся в воде найти хоть какое-то успокоение. На ум пришёл момент, когда они с Юлей были тут. {?}[Смотреть главу 11 «Яблоко раздора»] Бессильно вздохнув, Пчёла прислонился лбом к ледяной стене. Открыв старый и ужасно ржавый кран, он подставил голову под прохладные струи. Горячую воду вновь отключили из-за ремонтных работ.
«Я сдаюсь. В этой любовной войне я всем сердцем хочу стать дезертиром, но не могу. Я проигрываю сражение за сражением. Я думал, что отказавшись от тебя, я стану свободнее. Но оказалось, я потерял всё.
Я никогда не забуду нашу первую встречу. Она вписана в мой разум сталью. Помню даже, во что ты была одета: в белую блузку и юбку-карандаш. Ты сразу меня поразила своей скромностью.
У меня было много женщин. Я даже сбился со счёту, сколько. Но ты не похожа на них. Ты поразила меня в самое сердце стрелой с очень острым наконечником. Ты искренняя, настоящая. Тебя можно с ходу прочесть, как раскрытую книжку. Меня воспринимали как банк и любили мои купюры. Ты видела во мне свою судьбу и любила мои глаза. Ты залезла в душу, а не под бельё. Была рядом, когда это было нужно, своей улыбкой разгоняла тучи надо мной.
Я всё потерял. Я совершил ошибку, за которую раскаиваюсь перед тобой и Богом. А потом, пытаясь исправить своё дурное положение, усугубил всё. Если бы ты знала, что Катя казалась мне таблеткой, способной залечить мою болезнь “Фролововирус-70”... Не помогает.
Человечество считает, что единственная зависимость, которую невозможно побороть — наркотическая. А я готов поспорить с этим, благодаря своему опыту. Зависимость от человека — вот что невозможно победить…»
Капли воды действовали отрезвляюще. Вылазка в душ послужила перезагрузкой и возможностью остаться наедине, наводя долгожданный порядок в голове.
— Вить, тебе плохо?
Утонув в своих страданиях отнюдь не юного Пчёлкина, Витя потерял счёт времени. В ванной он провёл два с половиной часа, совсем этого не заметив. Даже Катенька испугалась за здоровье своего временного благоверного.
— Выхожу, — Пчёла выключил воду и вытерся. На полу валялись светлые волосы. Катины. Юля шатенка, да и она знала о простых правилах гигиены.
— Катя, в следующий раз если линяешь, убери за собой, — еле сдерживая гнев попросил Пчёлкин. Катя кивнула, хотя ничего не поняла. Она придерживала руками халат.
