– Скучал по мне, Макбрайд? – спрашивает она, подбегая ко мне.

Я смеюсь – она решила поменяться ролями.

– Нет, – отвечаю я.

– Врешь. – Она толкает меня локтем.

– Да, – признаюсь я.

– Жаль, что вы не попали в финал, – говорит она. – У вас были равные шансы в том матче.

Я вопросительно приподнимаю брови:

– Ты смотрела?

– Ну конечно! – говорит она. – Я знаю одного парня, который неплохо забивает голы.

– Правда? – спрашиваю я с улыбкой.

– Да, Дин Йоргенсен. Ты его знаешь?

Я тоже толкаю ее локтем.

– Предательница! – говорю я в ответ на упоминание моего лучшего друга.

– Говорят, он лучший крайний центральный бомбардир в команде.

Она смеется, что так плохо знает футбольную терминологию.

– Мне придется многому тебя научить, Митчелл.

– Давай, Макбрайд, – не сдается она. – Может, когда-нибудь научишь меня играть.

Боже, как бы я хотел научить ее играть в футбол! Я представляю себе, как мы выйдем с ней на поле и будем обводить мяч. Я вижу, как она бежит по краю поля, ветер треплет ее волосы, а она смотрит на меня и кивает, чтобы я передал ей мяч. Что же в этой девушке такого, от чего я воображаю себе, как буду играть с ней в футбол, вместо того чтобы мечтать о совсем других играх?

– Ну, придется подождать до весны, – грустно говорю я. – Этот семестр так быстро прошел. Не могу поверить, что уже сессия.

– Да уж, – соглашается она. – У меня последний экзамен в среду. А у тебя когда?

– В четверг, – отвечаю я. – Ты сможешь побегать в среду?

Кажется, я в буквальном смысле задерживаю дыхание, пока жду ее ответа, – это не лучшая вещь во время пробежки. Не могу себе представить, что не увижу ее до января.

– Да, конечно, я смогу побегать в среду. Ты же должен выполнить свою миссию Спасателя Бэй, – дразнит она меня.

Я замечаю, что мы продолжаем разговаривать и не разгоняемся до нашей обычной скорости. Я внутренне улыбаюсь, думая про себя, что она тоже не хочет от меня уезжать. Черт, я буду скучать по нашим пробежкам по понедельникам и средам.

И тут мне в голову приходит идея.

– Бэй, хочешь продолжать со мной бегать на зимних каникулах?

Она смотрит на меня с подозрением.

– Э‐э‐э… ты собираешься приехать в Мейпл-Крик?

Если бы!

– Нет. Но мы все равно можем вместе бегать. Ну, каждый понедельник и среду в это же время.

Какое-то время она молчит, и я уже готов хлопнуть себя по лбу за то, что я такой идиот и подкаблучник.

Но тут я замечаю, что у нее на лице появляется улыбка.

– А как быть с разницей во времени? – спрашивает она. – Ты будешь бегать раньше или мне надо бегать позже?

– Я не хочу очень рано вставать на каникулах. Давай ты будешь бегать на час позже?

– Думаю, я смогу с этим жить, – говорит она. – Жаль только, что я не смогу видеть твою ужасную потную физиономию вживую.

Это наталкивает меня на еще одну мысль. Если я сейчас все сделаю правильно, это принесет мне большую пользу.

– Дай-ка мне свой телефон.

Я останавливаюсь и протягиваю руку. Она тоже останавливается и хмурит брови, но протягивает мне телефон. Я держу его на расстоянии вытянутой руки и делаю селфи. Потом возвращаю ей телефон и продолжаю бежать.

Она догоняет меня.

– А я что, пустое место? – спрашивает она. – Тебе разве не нужна моя фотография?

Да! Миссия выполнена.

– Нужна, конечно, – говорю я, осознавая, что все остальные девушки, которых я знаю, скорее бы умерли, чем дали себя запечатлеть в таком потном виде. Но это Бэйлор. Она не такая, как все остальные девушки, которых я знаю. И это одна из вещей, которые я в ней люблю.

Нравятся!

И это одна из вещей, которые мне в ней нравятся.

– Дай сюда, – требует она, снова останавливаясь.

Я передаю ей телефон. То, что она делает дальше, меня изумляет. Она делает три или четыре фотографии – на всех она корчит невероятно смешные рожи. На всех ее лоб покрыт потом. А хвостик растрепан от ветра.

Чеееерт.

Жду не дождусь, когда доберусь до дома и хорошенько рассмотрю эти фотки.

Черт!

Как она могла не знать, когда у нее последний экзамен? Наши преподаватели практически всю последнюю неделю про них талдычили. Может, Бэйлор врет? Может, она рассказала Говнюку про наши пробежки и он больше не разрешает ей со мной бегать? Я должен это выяснить. Я не могу позволить ей уехать на каникулы вот так.

Она все еще играет в нашу игру. Это хорошо.

Это что-то новенькое. Означает ли это, что она будет по мне скучать и не знала, как со мной попрощаться? Черт, эта девушка приводит меня в полный раздрай. Я переключаюсь на галерею и любуюсь ее прекрасным лицом. На одной из фотографий она показывает мне язык. На другой она хмурится и морщит нос. На последней она широко улыбается – той улыбкой, от которой на правой щеке у нее появляется ямочка, – и косоглазит.

Вот и все.

Я кладу телефон на стол. Это будет самый долгий долбаный месяц в моей жизни.

Я пришел слишком рано. Уверен, что пришел слишком рано, но я больше не мог ждать. Я снова смотрю на часы.

Мы ни разу не разговаривали. Мы не написали друг другу ни одной эсэмэски. Мы ничего не говорили про весенний семестр и про то, что произойдет утром в понедельник, когда начнутся занятия.

И вот я жду, как какой-нибудь проклятый щенок ждет, когда хозяин выведет его на прогулку. Я хожу кругами и гадаю, появится ли она. Прошло больше месяца. За это время многое может произойти. Вполне возможно, что у нее за это время появилось кольцо на пальце. Такая фигня часто случается в праздники.

Я рассказал о ней маме.

Раньше я не рассказывал маме о девушках. Никогда. Все время, пока я рассказывал, мама просто сидела и улыбалась. Кажется, у меня ушло не меньше часа на то, чтобы выговориться. Потом я рассказал ей про университет. Про то, о чем больше никому не рассказывал. Даже Бэйлор. Она меня обняла. Мама обняла меня и сказала, что гордится мной. У конгрессмена же, наоборот, случится удар, когда он узнает. Поэтому – по совету мамы – я ему ничего не сказал. Теперь я понимаю, как ей удавалось с ним уживаться столько лет. Она просто не обо всем ему сообщала. Умная у меня мама!

Я смотрю на часы. Две минуты девятого.

Черт. Она никогда не опаздывает.

Подожду еще три минуты и побегу один. Ну в самом деле, я еще не настолько отчаялся. Я не собираюсь тут ждать весь день.

Я снова смотрю на часы.

Ладно, подожду еще десять минут. Но ни минутой больше.

Тряпка.

В десять минут девятого я нехотя начинаю медленно бежать от Фетцер-Холла. То, что она не пришла, еще ничего не значит. Мы же это не обсуждали. Мы ничего не планировали. Может, она только вернулась и разбирает вещи. А может, ее рейс задержали.