Война в Слободзею, пришла в начале августа сорок первого года. Полтора месяца наши войска, сдерживали наступление фашистов от границы СССР по реке Прут, до Днестра, а потом отступили к Одессе.
Противник практически обошел с севера Тираспольский укрепрайон, форсировал Днестр и оккупировал Приднестровье. Нам, жителям села Слободзеи, большие военные операции были неведомы, но уже в начале августа, в селе были румынские войска. Румыны закрепились надолго и пробыли у нас почти три года. Судьбе было угодно познакомить нас (семью нашу) с двумя разновидностями оккупантов, – и румынами, и немцами, но об этом попозже.
Обстоятельства сложились так, что часть наших войск, находящихся в Слободзейском регионе, чтобы не быть отрезанными от основных сил нашей армии или окруженными прорвавшейся через Днестр мощной немецко- румынской военной группировкой, была вынуждена срочно покинуть район и отступить в сторону Одессы. Немцы стремились обойти город с севера и востока, готовились крупными силами преодолеть сопротивление наших войск и занять Одессу. Там начиналась 73 —х дневная эпопея Одесской обороны, но это совсем другая тема. А в Слободзее (так получилось), на несколько дней установилось безвластие – ни наших, ни фашистов. Население, а в Слободзее его хватало и в то время, затаилось. Те, кто подлежал мобилизации – ушел с нашей армией, остались – дети, подростки, женщины и мужики непризывного возраста. Когда поняли, что наши ушли и неизвестно, когда вернутся, а фашистов пока нет- то, как бывает в таких неопределенных моментах – начали просто разбирать (читай- грабить) то, что было общественно-государственное. Кто-то бросил провокационный клич – Разбирайте, чтобы не досталось врагам! – ну и многие ринулись «разбирать»…
Хватали все подряд, что надо и не надо. Магазины, пекарни, склады, мастерские. Здесь – главное было – успеть! Особенно досталось в этом плане Слободзейской войсковой части. Там было что брать – от кроватей-постелей и до складов с имуществом и продовольствием. Военные многое увезли с собой, но ещё больше – не смогли увезти. За других я не знаю, но два моих дяди, младший брат матери и его двоюродный брат (14 и 16 лет) тоже поучаствовали в этом процессе: успели сделать всего два рейса. За первым разом принесли домой по два противогаза, где-то закопали со страху и так до конца жизни и не нашли; вторым рейсом притащили домой огромное зеркало. Нашли его в кустах, видно у кого-то не хватило сил его забрать. Зеркало было шикарное, где-то с царских времен, толщиной миллиметров в 10 и в такой ажурной посеребренной оправе. Тяжеленное и на всю стену, от пола – до потолка. Наш сосед через дорогу, дед Максим, на ручной тележке, тоже успел сделать два рейса и привез в дом восемь или десять мешков офицерских галет (сухарей), думал им с женой на всю войну хватит….Но оказалось то были не сухари, а дрожжи…В сырой комнате, они начали разбухать, разрывать мешки, а позже из них полезли черви….
Все это было прелюдией к будущей нашей жизни при оккупации. Дольше всего люди грабили винные склады, на государственном винном пункте. Любители выпить там отоваривались по «полной» программе. Они сразу, напивались до предела, потом набирали вино в посуду и уносили с собой. Там их и застали вошедшие в село новые «хозяева»– румыны. Они с большим трудом освободили винные склады от «любителей – грабителей», стоявших уже по колена в вине, при этом им пришлось даже стрелять по бочкам.
Мой прадед Еремей, когда наши войска ушли, перешел жить в свой дом, который у него отняли при «раскулачивании» в 1929 году и устроили там колхоз им. Молотова. Приходя к нам, рассказывал, что, как только румыны вступили на территорию колхозного двора, первым делом обшарили продовольственный склад, наскребли там пару ведер кукурузной муки; тут же в большом котле сварили традиционную мамалыгу (густая такая каша), сняли колхозные ворота, вывалили на них ту мамалыгу, а потом всем подразделением, общипывали её ладонями и с радостью ели, запивая из фляжек водой от стоящего рядом колодца. Все это как бы говорило: – мы пришли и – надолго.
С этого времени в селе началась новая жизнь. В то время официально существовало как бы две Слободзеи – русская часть и молдавская часть. Со своими отдельными управленческими органами, церквями, рынками, почтовыми отделениями и т. п. Румыны очень оперативно создали местные органы власти, может они их и раньше подготовили – не знаю. Вместо сельского совета у нас на русской части, появилась «примария», а в качестве «главы сельской администрации» – Примарь – неказистый такой, сухощавый, молодой ещё военный, но сверх активный. Звали его «Петря», наши люди за глаза, называли его «Петрика», скорее всего за маленький рост. Официально – «домнул(господин) примар» и никак иначе. Иначе скажешь – значит, будешь побит плеткой. Был у него всегда под рукой этот инструмент, кожаная сплетенная плеть, с шариком на конце. Без неё примарь не ходил по селу, никогда. И использовал её десятки раз в день, по поводу и без повода….И без разбора – старик перед ним или ребенок, прав или виноват. Все мы были только виноваты. Более полную Характеристику этого «героя», можно прочитать в материале «Примарь», как приложение к данной книге. Он не знал русского языка и за почти три года, не выучил ни одного русского слова, из принципа. Может и выучил, но не пользовался русскими словами. Зато он привез с собой где-то из-под Кишинева, бугаеподобного мужика с украинской фамилией, то ли украинского молдованина, то ли молдавского украинца, свободно владеющего тремя языками – румынским, русским и украинским. Сделал его старостой на русской части села, то есть правой рукой в своей епархии. Если сам примарь был жестоким властелином в селе и в полной мере пользовался этим правом, так как за ним стояла королевская Румыния, законы военного времени, официальный румынский курс на колонизацию так называемой Транснистрии (Заднестровья, территории между Днестром и Южным Бугом), отданной Гитлером под административное и хозяйственное управление Румынии и дальнейшее «выселение» (читай уничтожение) «чуженационалов», то староста был просто бандитом, люто ненавидящий не только все советское, но и всех проживающих в селе людей. Не знаю, может он был когда-то наказан властью или людьми, но он всех нас, готов был уничтожить, но перед этим, еще и обобрать.
Судьбе было угодно, чтобы пути именно нашей семьи, ничем не примечательной, пересеклись по жизни с этим зверем, а потом пересекаться с ним ещё много раз. Новая румынская администрация решила заставить население работать, чтобы хоть частично возместить понесенные потери Румынией в начавшейся войне. Был издан приказ о трудовой повинности, согласно которому, лица от 16 до 60 лет, должны были работать. Прошли переписи трудовых ресурсов, обошли каждый двор и всех трудоспособных поставили на учет. И вот здесь случилось то, что случилось. Староста увидел мою маму: молодая, красивая, 9 классов образования и решил взять её к себе на работу. Договорился с примарем. Бабушка, мать моей мамы, быстро собрала кое-какие вещи, и мама ночью ушла в Одессу. Пешком. Двое дядей её сопровождали. Тогда еще можно было пробраться в город без особых проблем, тем более женщине с детьми. Пацаны через двое суток вернулись, а мама так и скрывалась у родственников в Одессе, пока не пришли наши, весной 1944года.
Через некоторое время, к нам в дом буквально вломился староста с двумя румынскими жандармами и начал кричать: – «Почему твоя дочь не выходит на работу в примарию!?» Бабушка ответила, что дочка, как узнала, что её хотят взять на работу румыны – сразу ушла из дома – куда неизвестно. Как ни измывался над ней староста – так ничего и не добился. Уходя, он пообещал нам устроить «веселую жизнь». И слово свое сдержал….
Потом, пришли румынские солдаты и застрелили нашу привязанную на цепи собаку, на второй день, пока мы были на огороде, со двора увели дойную козу. Бабушка ходила к старосте, просила, мол, и так кушать нечего, а у нас маленький ребенок, хоть литр молока в день и то жизнь. Староста только смеялся и отсылал её к румынам – иди мол, спроси у них, только они давно твою козу съели. Потом переловили наших кур. В селе были установлены подворовые очереди на транспортные работы. Людям выпадало раз в неделю или в месяц, за чем-то ездить, что-то возить-грузить, а моих дядей посылали в поездки по два раза в неделю или раз, если далеко. В 1941 году, они, на волах с повозками, несколько недель собирали и свозили трупы румынских солдат на всем их пути от Днестра – до Одессы, и у самой Одессы. Их там столько наложили наши, что можно было бы, наверное, половину Румынии ими застелить. Потом – расстреливали евреев и коммунистов – собирали тела в большие ямы, засыпали землей, пересыпали хлорной известью. Дяди рассказывали, что местами земля ходила волнами – многих живьем бросали в те, огромные ямы. Так вот на все такие страшные и неприятные работы, староста старался послать моих дядей. Какие там «Дяди»! Одному 16, другому 14 лет! Иногда ночью он выставлял засады у нашего дома, надеясь, что мама придет проведать. Не дождался.
