Но этой ночью мужчина почти не спал, он был рассеянным и сонным. А потому о письме он вскоре забыл.

Начинался рабочий день.

В отделение зашла молодая женщина, это была коллега Виктора Петровича. Она сказала: «Здравствуйте», улыбнулась и скинула с плеч пальто с меховым воротником.

– Здравствуйте, – ответил Виктор Петрович, и потёр друг о друга вспотевшие руки. Волнение пробежало по его спине и ударило в голову.

Он хотел было вернуться в свой кабинет, сесть за рабочий стол и выпить кофе, пока работала не закипела полным ходом. Но передумал.

Виктор Петрович посмотрел на свою коллегу по имени Наташа и отметил, какая она красивая сегодня. Как и всегда. Но сказать этого вслух мужчина не мог.

– Кому я нужен? – думал он. – Старый одинокий скучный человек. Даже жена у…

В эту минуту Наташа почувствовала на себе взгляд Виктора Петровича, повернулась к нему лицом и вопросительно посмотрела на него наивными голубыми глазами.

– Что? – спросила она мягким голосом. В её глазах читался вопрос и интерес.

– Задумался, – ответил Виктор Петрович и поспешил отвести взгляд.

– Старый дурак, – думал он про себя.

– Вам очень идёт этот пиджак, – сказала Наташа, улыбнулась своим добрым светлым взглядом и пошла открывать отделение.

Виктор Петрович поднял на неё удивлённые глаза, потом перевёл их на пиджак. В эту минуту он заметил, что забыл заменить бейджик со своим именем, а старый оставил дома на прикроватной тумбочке в спальне.

Тогда Виктор Петрович вернулся в свой кабинет, нашёл клейкую ленту и отрезал от неё небольшой кусок. Он написал от руки своё имя на ней, после чего приклеил на пиджак.

– Ну хоть так, – подумал мужчина и сел на своё рабочее место.

Саша включила магнитофон. Она вставила кассету с записями песен «Отпетые мошенники» и нажала кнопку «play».

Уже неделю мама не разговаривала с ней. Всё из-за слов «когда ты умрёшь, я не приду к тебе на могилку». Вместе с мамой игнорировать девочку начал и старший брат Серёжа.

Сергей не разговаривал с сестрой потому, что таким образом он маму «защищал». А всё дело было в том, что мама любила делать в семье общественные «суды». И искала защиту в них.

Заключались «суды» в том, что если кто-то маму обижал или вёл себя так, как для неё было оскорбительно, она звала всех членов семьи в зал, эмоционально рассказывала о провинностях «подсудимого», о том, что она всё для него делала, а он не благодарный или поступил с ней плохо, предосудительно. Для того, чтобы втянуть в «суд» всех участников процесса, мама то и дело говорила, обращаясь по очереди лично к каждому, кроме виноватого:

– Серёжа, ну разве так можно с матерью?!

– Саша, вот он, твой «хороший» отец. Опять его защищать будешь?!

После такого «суда» всем членам семьи полагалось осуждать виноватого, чтобы не подвергнуть себя гневу «судьи». Но такая схема никогда не работала между Сашей и папой.

Саша и папа продолжали общаться и поддерживать друг друга, несмотря на любые обвинения.

Иван Андреевич был добрым и спокойным человеком. У него были ясные глаза и желание избегать конфликтов. Папа разговаривал медленно, задумчиво и любил помечтать.

– Моё любимое занятие, – делился он как-то с дочкой, – это погулять одному и подумать о жизни.

В подтверждение его любви думать о жизни у папы была собрала небольшая коллекция книг по философии, которую он время от времени читал. Один такой томик лежал на полке в туалете для приучения всех членов семьи к философии, так сказать.

Дни, когда Саша проходила через подобное «наказание» за свои провинности, давались девочке крайне тяжело. Она чувствовала себя в опасности. В такие дни в голове у неё играла самая настоящая война. Саша засыпала с тревогой и чувством того, насколько она отвратительная и недостойная любви. Это чувство мешало ей учиться и концентрироваться на других вещах.

Одним единственным лучиком света оставался папа. Он продолжал любить дочь, относиться к ней хорошо и внимательно, но осуждал сам поступок. Папа всегда выслушивал позицию Саши, не перебивал и даже, казалось, понимал её. За этот единственный луч света в тёмном царстве осуждения девочка была привязана к папе особенно сильно. И всегда оправдывала его, когда «суды» вершились над ним.

Саша сделала музыку потише и прислушалась к звукам за дверью своей комнаты. Она теперь делала это часто, потому что ждала чего-то плохого. Что её будут громко обсуждать в зале или по телефону со всеми на свете.

Так и оказалось.

– Ты понимаешь, Лен, ну что это такое. Мать вообще не жалеет. А если я умру завтра! Вот она меня сама в могилу и сведёт. Ты меня точно понимаешь! – говорила Ольга Владимировна своей подруге по телефону и, казалось, смакует собственное несчастье.

Жар ударил в лицо Саше. Сердце забилось бешено. Девочка схватила сумочку и кофту, выбежала из комнаты и со всей силы хлопнула дверью. Она вбежала в зал, где мама говорила по телефону, и закричала:

– Да сколько можно! Как уже меня это достало! Ты ужасная, ты ненавидишь меня! Вот лучше я сама умру! Это ты меня в могилу сведёшь!

Перед глазами пелена. Ярость, обида, стыд! Никогда, никогда в жизни она не будет больше разговаривать с мамой, даже если та захочет! Она уйдёт навсегда! Или умрёт! Зачем такому плохому человеку, как она, жить на свете?!

Саша схватила в прихожей сапоги и куртку, открыла входную дверь и кинула свои вещи на пол в тамбур. Выбежала следом и хлопнула за собой дверью. Та с грохотом ударилась и задребезжала. Саша второпях обулась, накинула куртку и вышла в подъезд. Куда идти, девочка не знала. Ей было страшно, ведь идти некуда. А вдруг назад не пустят? Что с ней будет тогда? Снова ночевать у Ланы? Но папа не может не пустить назад…

В это время мама смотрела дочке вслед. И когда та вышла из квартиры, мама сказала вслух:

– Она что, дурная?

После чего продолжила говорить в трубку:

– Лен, ты слышала, слышала? Как она мне тут орала!

Несколько минут Саша соображала, куда пойти. Наконец она решила идти к школе в надежде встретить там кого-то из своих. Но школьный двор оказался пуст.

На улице холодно. Сердце девочки сжимается от одной мысли, что домой идти всё равно придётся. Но сейчас она хочет найти место, где её любят и не осуждают. Где её понимают и принимают.

Делать нечего, и Саша решает идти к Лане. От школьного двора до Ланы довольно далеко, а Саша без шапки. Её короткая куртка едва прикрывает живот, девочка чувствует, как мёрзнет копчик. Она идёт быстрым шагом, погрузившись в свои мысли. Холод не сильно смущает её, важнее то, что она выглядит круто. Кто вообще носит шапки, кроме старушек в тридцать?

Лана живёт в новом районе на окраине города. Из окна её дома виднеется продуктовый магазинчик и пустырь. Саша подходит к дому подруги и останавливается возле домофона. Набирает номер квартиры и заходит внутрь. В подъезде тепло.

– Есть будешь? – спрашивает Лана подругу, когда та заходит в квартиру.

– А что есть?

– Папа картошку потушил с мясом, я сейчас сама поем.

– Я тоже буду, – отвечает Саша.

Девочки садятся за кухонный стол и начинают есть.

– Вкусно, – говорит Саша.

– Так вкусно только папа может. Мама картошку не тушит у нас. Папа говорит, что сначала надо сковородку раскалить, а когда продукты закинул, то сделать огонь потише. Тогда будет вкусно.

Слова Ланы производят на Сашу впечатление. Вот, значит, как надо. Девочка решает это запомнить.

После еды подруги остаются на кухне и заваривают чай.

– Тебе нравится жить? – спрашивает вдруг Саша.

– Нормально в целом. А что?

В этот момент на кухню заходит мама Ланы. Она здоровается с Сашей и говорит дочке:

– Зайчик, идите в твою комнату.

Её слова режут Саше слух. Зайчик… Невероятно, что кто-то называет своего ребёнка ласковыми словами. Саша смущается.