Вы не думайте, Аня, я никогда не буду злоупотреблять властью мужа или отца.
- Я никогда так не думала. Я всегда о Вас думаю только самое хорошее! - улыбнулась Аня.
- Как там Ваши родители, в Риме? - спросил Яков.
- Хорошо. - ответила Аня, - велят кланяться Вам. Напишите со мной для них письмо?
- С удовольствием, правда я не уверен, что им будет интересно. - усомнился Яков.
- Они обрадуются, не сомневайтесь. - мягко улыбнулась Аня. - Вы же теперь самый близкий мне человек.
Аня обвила мужа руками и целовала, вкладывая в поцелуи все эмоции сегодняшнего дня.
- Вы - радость моя… - зашептала Анна, целуя его колючие щеки.
Яков смутился, как всегда смущался от ее искренних признаний. Но это не помешало ему нежно зацеловать любимую в ответ.
Жизнь на новом месте потихоньку налаживалась.
Комментарий к Отцеубийцы
Всем доброго воскресного дня! Ужасно по всем соскучилась 🥰
========== Дети и золото ==========
Комментарий к Дети и золото
Добрый день! Спасибо всем, кто ждал! Читайте. 14 страниц приключений и любви.
Поездка Якова Платоновича растянулась на два дня. Он ездил в поселок Нерчинский Завод для ревизии политической тюрьмы. Анну Викторовну брать с собой Штольман не счел возможным, все-таки поездка в каторжный район не увеселительная прогулка. Анна вздохнула, и осталась дома. А он теперь скучал. Сердце то осталось вместе с ней.
Никогда не знаешь, чего ждать от политических заключенных, которые могли повести себя не совсем адекватно, особенно дамы. Жандармы иногда такие истории о их фортелях рассказывали. Тем более, что политические заключенные — это категория особая. Закон предписывал им иные условия содержания, нежели уголовным. Номинально обращение к этим арестантам было подчеркнуто уважительным: к ним строго обращались на “Вы”, под запретом были любые телесные наказания, а также политических заключенных не принуждали к каторжным работам. Наоборот, любой труд был воспрещен. Однако такое положение, на взгляд Штольмана, было печальнее. Никакой надежды на лучшее. Часто пожизненный срок (казнь заменяли на бессрочную каторгу), запрет на работу, запрет на выход с территории, окруженной высоким частоколом, подконтрольная цензору переписка (ни строчки о политических взглядах, об условиях заключения), ограниченный перечень разрешенных книг (в основном разрешенная художественная и религиозная литература). Кроме этого, политическим заключенным нельзя было сократить срок заключения или перевести на поселение. В результате изощренная пытка бездельем давала странные плоды – люди необратимо менялись, сходили с ума от ничегонеделания. Они были обречены на вечную праздность.
Еще издали Яков увидел высокий частокол из крепких бревен. Он окружал тюрьмы для заключенных, контору начальства и бараки охранников. Бревенчатые одноэтажные постройки и друг от друга изолировались высокими палисадами – этим достигалась полная изоляция как от внешнего мира, так и между тюрьмами. Политическую каторгу контролировала жандармерия и Штольман, как начальник каторжного района, осуществлял лишь внешнее управление – организация доставки провианта и других необходимых запасов, кадровое наполнение канцелярии и другие дела, не связанные с текущим надзором за политическими заключенными.
Поездка вышла лучше, чем он предполагал, политические заключенные, в отличие от уголовных, не выглядели истощенными, женщины были одеты в повседневное платье, а не арестантскую робу, в воздухе витал аромат чистоты, выпечки и дамских духов. При виде начальника каторги дамы, человек десять или двенадцать, устроили показательное выступление, имевшее целью подразнить начальство.
Якова Платоновича назвали хорошеньким благородием, звали присоединиться к их дамскому обществу за обедом и строили глазки.
- Так он женат, девочки, отбой - развязно сказала одна из арестанток, увидев кольцо на пальце.
Штольман лишь усмехнулся такой наглости.
Сев на скамейки возле корпусов, арестантки наотрез отказались заходить вовнутрь. Одна из них, сильная могучая особа держала речь перед жандармами. Дескать, они не сделают ни шагу. Если господа хотят загнать их обратно, то пусть несут на руках.
Яков с интересом смотрел, как жандармы выпутаются из этой щекотливой ситуации (закон прямо запрещал применять силу и телесное наказание к политическим, тем более к женщинам). После череды пререканий жандармы уступили. Каждая из дам выбрала себе по конвойному, села на спину и, под смех и улюлюкание товарок, женщины позволили отнести себя “домой”.
- Часто они так развлекаются? - спросил Штольман начальника тюрьмы.
- Да частенько, Ваше Высокоблагородие - вздохнул майор Зуев. - Нам строго-настрого наказано обращаться с политическими достойно, они и пользуются. От долгого заключения и праздности дамы страдают неврозами и истерией.
- Лишить за непослушание прогулок на неделю, - приказал Штольман. А сам подумал:
- Черт знает что, развели балаган. Хорошо, что такого нет в Каре, и как хорошо, что этого безобразия не видит его скромная и чувствительная Анна Викторовна!
В присутствии начальника Нер-Заводской тюрьмы он осмотрел камеры, где содержались заключенные, разрешил арестантам письменно подать прошения по тем вопросам, которые их интересуют.
Сам Яков Платонович решил по приезду, после согласования вопроса с генерал-губернатором, составить записку на имя министра внутренних дел о реформировании условий содержания политических заключенных. Прежде всего, уравнения их с уголовными в некоторых значительных вопросах, вроде разрешения работать. Этим местам катастрофически не хватает квалифицированных рабочих рук, обученных грамоте людей. Политические заключенные вместо медленного разложения личности от безделья, могли бы приносить ощутимую пользу обществу.
***
По дороге домой, в Кару, Яков изучал документы, взятые с собой для ознакомления. У предшественника был огромный неразобранный архив, с которым арестованный Потулов не имел желания возиться. Письма, касающиеся иных тем заботливая рука канцеляриста подшивала в одну папку до лучших времен. Вдруг у кого возникнет желание разобраться? Одна из таких папок, касательно закрытого Сухарского прииска, попала на глаза Штольману.
Обер-полицеймейстеру, начальнику Нерченского Каторжного района Потулову Н.Г.
Настоящим доношу что на Сухарском прииске сильные ливни и разрушенный паводком мост не дают выехать за помощью. Золото вывезти не можем. Заканчивается провиант не только у заключенных, но и у конвойной команды. У части людей лихорадка ввиду отсутствия чистой питьевой воды. Назревает бунт заключенных. Прошу срочной помощи – отряд казаков, воды и провианта.
На письме резолюция Потулова: лишних людей нет, обстановка в других объектах тоже сложная, паводок во многих районах. Провиант и воду подвезти не можем, в случае бунта разрешаю применение оружия без предупреждения.
Донесение с телеграфного узла:
Настоящим доношу, что связь с Сухарским прииском прекратилась со 2 мая до настоящего времени.
Изучение Яковом Платоновичем следующих документов, относящихся к Сухарскому прииску, показало следующее:
По истечению двух месяцев, после спада большой воды тюрьма и прииск оказались сгоревшими. Экспедиция нашла на прииске и вокруг него множество обглоданных добела человеческих костей. Хранимое на прииске золото поисковики не нашли.
Единственная версия Якова была такова, что бунт таки вспыхнул, большая часть лагерной охраны и заключенных погибла от лихорадки, отсутствия питьевой воды, междоусобицы, остальные не смогли выбраться из таежных дебрей. Дело довершило таежное зверье.
Развалины Сухарского прииска остались головной болью каторжного района. Должным образом не законсервированный, он привлекал копателей и искателей кладов. С заброшенным прииском следовало разобраться.
Штольман знал, что с утра его уже ждут в управлении, но он не мог не заехать домой. Яков очень хотел увидеть Анну Викторовну, а заодно проверить как у нее дела. Сердце подсказывало, что все хорошо, но скучать он от этого не перестал. Прошло два дня. Весела ли вторая половинка? Ждет ли его? Яков всегда во всем сомневался… Вдруг и любимой вполне комфортно без него.
