Ей все было чужим. Ни одного знакомого лица! Хмурые люди, вечный ветер, бедная непритязательная обстановка и взгляды. Чиновники, арестанты, прохожие… Ей казалось, что все смотрят на них с Яковом, и взгляды эти были отнюдь не дружелюбными. Люди смотрели подобострастно и боязливо. И сам ее муж весь подобрался и выглядел строже чем обычно. Суровым. Казалось, Яков Платонович весь закаменел, надев на лицо строгую непроницаемую маску.
Как же она будет тут жить? Сможет ли она создать и сохранить в их маленькой семье атмосферу добра, любви и принятия? Будет ли сам Яков любить ее? А вдруг его служба окажется такой тяжелой, что он будет тяготится своей женой? Устанет и от нее, и от хлопот с нею связанных? Она смотрела на Якова Платоновича, и он казался ей совсем другим.
По дороге сюда он был мягким, добрым, постоянно улыбался и нежно целовал ее. Их путешествие на фоне суровой Карской действительности казалось волшебной сказкой, медовым месяцем перед долгими трудностями.
Сейчас же Яков Платонович выглядел совсем чужим и холодным. Аня никогда его таким не видела. Она постаралась взять себя в руки и не паниковать понапрасну, держать лицо.
Штольман из полученной в Сретенске телеграммы Варфоломеева сделал вывод, что на местных чиновников нельзя полагаться и лучше с самого начала быть от них независимым. Поэтому с самого начала он держался официально и сухо.
Встречающих проняло. Глаза чиновников беспокойно забегали, голоса стали подобострастными, движения суетливыми. Штольману не понравилось ничего из увиденного. Грязь, отсутствие дисциплины, помятые лица со следами беспробудного пьянства. Яков Платонович разозлился, твердо пообещав себе навести в этом диком уголке порядок. Но душа у него была не на месте. После долгой дороги увидеть на въезде в поселок висельников - это что-то из ряда вон, неудивительно, что Анне стало нехорошо.
Резиденция главной тюремной администрации находилась на золотом прииске Усть-Кара, в десяти верстах от Кары; там тоже было несколько тюремных зданий, где содержались каторжники, работающие на золотом руднике. Пятью верстами далее располагался еще один рудник — Верхняя Кара, также с мастерскими и тюрьмой. В каждом поселке на много верст вокруг тюрьмы и каторги. Хмурые неулыбчивые люди. Бедность. Мерзлая черная земля без единой снежинки.
Куда же они с Анной Викторовной попали? Одно дело читать сухие отчеты о каторге на бумаге, а другое дело было увидеть все это воочию. Серость и уныние.
Сможет ли Анна простить его, что он притащил ее сюда, в эту глушь? Не возненавидит ли она своего супруга? Когда Яков искоса посмотрел на нее, Анна стояла испуганной нахохленной птичкой и робко разглядывала окружающих.
Ну ничего, все образуется! - мысленно бодрился Штольман.
Раскисать было никак нельзя.
Выслушав встречающих, Яков изъявил желание немедленно ехать далее, к главной тюремной администрации, от сопровождения местных чиновников он отказался. Яков быстро раздал указания, обозначив сроки первой проверки. Наконец, супруги снова сели в карету почтовой службы и отправились еще далее, в Усть-Кару, на основное место службы Якова и туда, где для них был приготовлен дом. Большой багаж отправили вдогонку.
Супруги Штольман ехали около часа. Вечер выдался очень темным. Узкая дорога вела по берегу реки вдоль каменного обрыва. В провожатые Яков взял двух верховых казаков с факелами. Они с Анной опять сидели вдвоем. Слова не шли, оба обдумывали увиденное. Поговорить можно было и позднее. Наконец, Яков несмело взял жену за руку, напоминая о том, что он рядом, а она облегченно положила голову ему на плечо.
- Все образуется, вот увидите, Анна Викторовна. - негромко сказал Яков.
Анна против обыкновения молчала, и он опасался, что супруга находится просто в не проходящем шоке от увиденного.
В Усть-Каре их сегодня не ждали и большой дом, предназначенный для начальника каторги, оказался не совсем готов. Пришлось срочно искать ночлег.
Казак из сопровождения сообщил, что недавно недалеко от административного здания построили маленький домик. Чиновник, для которого он был предназначен, туда еще не переехал. В домике ночевали только двое сторожей. Это были мальчики, дети каторжан. Яков приказал ехать к этому дому, чтобы остановиться там на ночь.
Казаки разбудили сторожей, мальчишек лет четырнадцати, Петьку и Мишку.
Яков велел казакам занести в дом ручную кладь, дорожную постель и провиант.
- Готово, Ваше Высокоблагородие! - отчитался казак.
Анна быстро отыскала фонарь, свечи и самовар, чтобы по-домашнему поужинать. Она распорядилась отнести их дорожную постель в одну из трех комнат, из коих и состояло жилище. Супруги надеялись относительно комфортно расположиться на ночь и хоть немного отдохнуть перед завтрашним большим переездом в их новый дом.
Яков отправил казаков и кучера обратно в Кару, строго наказав не болтать никому в Усть-Каре о приезде начальника каторги.
Пока Анна Викторовна хозяйничала, мальчики ловко поставили самовар и быстро вскипятили воды.
Супруги угостили юных сторожей своими дорожными припасами. Яков наблюдал, как Аня своими ласковыми сострадательными глазами смотрит на мальчишек, не знавших прежде ни конфет, ни яблок, с каким желанием и радушием потчует их пирогами, яйцами и колбасой. Он был вовсе не против, его беспокоило лишь ее горячее желание помочь каждому, кто встретился им на пути. Не перегорит ли ее горячее сердечко в суровой действительности этих мест? (Эти дети действительно никогда не ели ни яблок, ни конфет, ни колбасы. В Забайкалье плодовые не растут, из-за отсутствия снега зимой вымерзает корневая, за редкими исключениями, фрукты у каторжан были в большом дефиците, дети арестантов была одной из самых незащищенных групп населения. - прим.авт.)
Супруги уже собирались отправляться ко сну, они очень утомились событиями этого непростого дня и ошеломившей их Карой. Однако не успели этого сделать. Вскоре присутствующих обеспокоил сильный стук в дверь. Сиплый голос настойчиво просил отворить, барабаня что есть силы.
Мальчики, было уснувшие, тут же проснулись.
- Да кто там? - громко и недовольно спросил Штольман, подходя к двери, но не открывая ее.
Кто может их беспокоить в такой час?
Человек за дверью очень просился в дом.
Петька и Мишка подошли поближе и через дверь переговаривались с нежданным гостем.
- Дядя Ваня, - шмыгая носом сказал Петька, - сегодня к нам никак нельзя на ночлег, дом занят графом и графиней от генерал-губернатора.
- Петька, вот мне как раз таки граф и нужен. Я хочу потолковать с ним немедленно. - без обиняков заявил голос за дверью.
У Якова мелькнула мысль, что ввиду его безусловно нежелательного для местных чиновников появления, визит ночного гостя мог означать для них с Анной Викторовной неприятности.
Между тем визитер барабанил все сильнее. Дверь трещала.
- Анна Викторовна, обернулся он к жене, идите пожалуйста в комнату и запритесь там. - сказал Штольман и достал револьвер.
- Яков Платонович, человек за дверью не опасен. Он пришел за помощью. - сказала Анна.
- Я в этом полностью не уверен. Я два раза повторять Вам не буду. - сухо бросил Штольман.
Анна предпочла не услышать столь некорректную просьбу супруга и подошла чуть ближе к двери.
- Дядя Ваня в тюрьме сидел, - проговорился Миша, - он два дня как в бегах. У нас и ночевал.
Только беглого каторжника на ночь глядя им не хватало!
- Анна Викторовна? - покосился на жену Штольман, и, видя, что супруга находится у самой входной двери, резко и неожиданно схватил Анну за локоть, довел до комнаты, завел, и закрыл дверь перед ее изумленным, растерянным и испуганным лицом.
Пусть лучше обижается на меня. - мелькнула мысль у Якова, поворачивающего ключ в замке, - зато в безопасности.
(Штольман - домостроевец? Дыа😄)
Яков отпер входную дверь, держа револьвер в руке. В их маленький дом ввалился бородатый мужик огромного роста в халате каторжника.
