А Хилберт ничего этого не хочет.

Задумавшись, я перестаю слышать продолжение разговора и вздрагиваю, когда доносятся до слуха приближающиеся шаги. Отшатываюсь от двери и бегу прочь, прежде чем она распахивается. За поворотом наталкиваюсь на сестру.

Она вновь вернулась сегодня под утро. Умоляла не говорить матери, что пропадала всю ночь вместе со своим Лукасом – Стражем из гарнизона, что расположен под Шадоуриком. Он красавец, конечно – но я не доверяю ему. А Эдит души в нём не чает. И даже отдала самое ценное ему, что выйдет ей боком, если тот не пожелает на ней жениться. Или не найдёт денег.

И вмиг мои самые страшные опасения подтверждаются. Глаза сестры припухшие от слёз, и видно: по дрожащими губам и бледному лицу, по тому, как стискивает она мои плечи ледяными пальцами – что она на грани постыдной истерики.

– Он бросил тебя, да? – невольно в голосе прорезается укор.

Дура. Сама виновата!

– Он дезертировал ночью. Из гарнизона сбежали несколько Стражей… и он….

Рыдания выплёскиваются из груди Эдит, и приходится быстро вести её в комнату. Пока не услышали мужчины.

От громкого стука двери я вздрагиваю всем телом, пытаясь вырваться из этой отвратительной жижи обиды и ненависти. Барахтаюсь, как мошка в капле воды.

– Я люблю тебя, Паулине, – слышу проникновенный шёпот. – Я заберу тебя у Маттейса.

– Не тебе с ним тягаться, Тейн. Он уже заявил права.

– Ещё посмотрим…

Жжение становится невыносимее. Я пытаюсь сбросить его, как колючий свитер, но не выходит. Силы утекают куда-то. В голове размеренно тикает, будто готовая взорваться тонной тротила бомба. Как остановить этот кошмар?!

Домой… как же хочется домой.

И неведомая мне шадрума проявляет милость, вызывая из глубин мозга картины привычного мира. Но это не воспоминания. Что-то другое.

– Откуда ты здесь? – это мой голос, почему-то полный возмущения и страха. – Тебя не должно здесь быть!

Меня толкают обратно в глубину вязкого, тошнотворно тёплого бреда. Прогоняют. Я задыхаюсь, но выплываю. И перед глазами вертятся лица родных людей. То гаснут, то становятся ярче. Картинка проявляется, как на фотоснимке, всё чётче.

Вижу маму, которая как будто говорит с кем-то по телефону, улыбаясь – наверное, со мной. Или уже нет? После из зеленоватой мути возникает наша с женихом квартира. Антон сидит за ноутбуком, что-то сосредоточенно читая с экрана. Я вижу его как будто со стороны: на этом месте зеркальная дверца шкафа – наверное, из-за неё. Разглядываю жениха, такого знакомого до каждой мелочи и не могу понять, что чувствую. Соскучилась? Рада? К нему подходит со спины девушка со светлыми, чуть встрёпанными волосами до плеч. Ставит на стол пустую чашку и обнимает его за шею, что-то спрашивая. Он разворачивается резко, вставая – сгребает её в нетерпеливые объятия. Разворачивает лицом ко мне – меня прежнюю. Так он не обнимал меня, наверное, уже пару лет как. Задирается длинная футболка, что на мне надета – или только на моём теле, внутри которого уже другая? – обнажаются бёдра до самых ягодиц. Она без белья. Видно, недавно только выбралась из постели. И с кем провела ночь, нетрудно догадаться.

Антон придавливает её к столешнице, ловит губы своими. Она лёгким жестом снимает с него очки и откладывает в сторону. Обнимает, раскинув колени, подпуская его ближе. Продолжая удерживать её одной рукой, жених резким движением стаскивает с бёдер домашние штаны и входит в неё быстрым толчком. Она откидывается на стол спиной, едва не опрокидывая дорогущий ноут. Выгибается. Я не слышу никаких звуков, но вижу по её приоткрытым губам, как срываются с них стоны при каждом его движении.

Прав был Алдрик: в этом бреду я видела свои страхи. Самые большие, что сидели занозами в душе с того мига, как она оказалась здесь, в чужом теле. Я боялась, что та, кто сбежала отсюда, украдёт мою жизнь. А может, уже украла? Сделав что-то, что я забывала делать. Исправив мои ошибки?

И сейчас закрыть бы глаза, чтобы не видеть, как мой жених имеет другую. Нет, меня, конечно – думает, что меня. Но я ведь всё понимала. Но, к счастью, всё начало расплываться. И тут я снова увидела себя. Только другую – ту, которой стала. Паулине стояла передо мной, одетая в то самое красное свадебное платье, от которого слепило глаза – до того ярким оно казалось в окружении бесцветной пыльной пустоши.

И со спины к ней приближались помалу те самые твари, похожие и на льва – гибким, покрытым короткой шерстью телами, и на дракона – тяжёлым хвостом и гребнем вдоль позвоночника. И на буйвола – рогатой головой, вытянутой мордой, наполненной, правда, острыми зубами. Они обступали её, не пытаясь напасть, не стараясь убить, а подчиняясь.

– Ты не вернёшься, – проговорила девушка. – Ты никогда не узнаешь путь. Забудь.

Я и хотела бы что-то ответить, но губы как будто слиплись. Из горла полился только хрип, от которого содрогалось что-то в голове. И лишь через несколько мгновений я поняла, что меня просто трясут за плечи. Нещадно, пытаясь скорее привести в чувство.

– Мейси! – встревоженный голос прорвался сквозь глухие пробки тишины в ушах. – Она не приходит в себя! Так долго. Мениэр…

В тоне девушки слышатся подступающие слёзы и мольба. Как будто кто-то и правда может ей помочь. Кажется, она напугана. Её тревога касается меня острыми иголками, щекотно впивается в грудь, заставляя дышать чаще.

– Отойдите, – веский приказ оборвал тонкую ниточку чужой заботы, что коснулась меня. Горячие ладони обхватили лицо. – Вы хорошо её отмыли? Везде?

Даже в таком состоянии, когда я зависла в мутной неопределённости между бредом и явью, стало вдруг стыдно. Проверять будет?

– Конечно, мениэр, – снова испуг, чистый страх и повиновение.

– Паулине! – дыхание коснулось лба. – Вы меня слышите?

Я заворочалась вяло, пытаясь вывернуться из крепких рук. Но чем дольше они держали меня, тем яснее становилось в голове. Я снова там, куда попала против воли. Обнимает душная сырость со всех сторон, будто вокруг – остывающая баня, в которую кто-то пустил сквозняк. Я затряслась крупной дрожью, одетая только в тонкую сорочку, которая неприятно раздражала слишком восприимчивую кожу.

– Принесу ещё одеяло, – растерянный женский голос отдалился.

– Паулине, – снова позвал меня мужчина.

Провёл ладонями по щекам – необычайно мягко. Склонился ближе – я ощутила тепло его кожи. И запах, тонкий, тревожащий обоняние: мягких волос, какого-то травяного питья и усталости. Осени. Хотелось ощутить его сильнее, будто только он вытягивал меня обратно в реальность. Я приподняла голову и слепо ткнулась губами, вдыхая этот запах, чувствуя подбородком колючую щетину. Натолкнулась на горячий, чуть приоткрытый рот – и дыхание моё на миг сплелось с чужим. Мужчина отшатнулся, выпуская моё лицо из рук. Я снова упала затылком в подушку и открыла глаза: Хилберт стоял, нависнув надо мной, загораживая свет, что нехотя струился от зажжённых на комоде свечей. Он озадаченно хмурился, ведя большим пальцем по нижней губе.

– Очнулись, – буркнул. – И не можете обойтись без провокаций. Как вы себя чувствуете?

Я усмехнулась коротко. Мне было плевать на его негодование. Но оказалось приятно видеть лёгкую растерянность йонкера, смятение в его глазах. И странно было осознавать, что он не злится. Скорее, вяло сердится.

– Это странно, что я очнулась, правда? – и хотелось бы, чтобы мой голос звучал твёрдо и уверенно, да сухая хрипота мешала. – И на что я могла вас спровоцировать?

Лаура встала у постели, сжимая в руках принесённое шерстяное одеяло с длинной бахромой и, видно, не могла понять, нужно оно теперь или нет.

– На очередную стычку, конечно, – Хилберт махнул на дверь, взглянув на служанку, и та, коротко вздохнув, вышла.

– Я не понимала, что делаю.

– Думается, понимали. Впрочем, ладно, – он взял с высокой тумбы у изголовья кровати вытянутый глиняный стакан и подал мне.