— Держись, Штицхен. Все только начинается.

***

В их квартире ещё никогда не было так оглушающе пусто. Словно из неё ушло что-то незримое, неосязаемое.

Из неё ушла она.

Селена.

Ее недопитый утренний кофе на столе. Скомканное полотенце в ванной, пахнущее ее шампунем. Пижама, небрежно сброшенная на спинку стула.

Роб прошёлся по комнатам, не включая свет. Только фары проезжающих под окнами машин отбрасывали тени сквозь распахнутые шторы.

Все было так, будто она вернётся.

Привычно широко откроет все двери, ругаясь на их скрип. Селена терпеть не могла закрытые пространства.

Будет ворчать, что он не заправил постель и неправильно поставил туфли в прихожей. А он затащит ее на эти самые разобранные простыни и одеяла и не отпустит до самого утра.

А потом у неё обязательно сбежит кофе, и она будет винить в этом кофеварку, не отвлекаясь от кучи важных сообщений в телефоне.

А ещё… неважно, что ещё. Этого все равно больше никогда не будет.

Не раздеваясь, Роб лёг на ее сторону кровати, уткнувшись в подушку. Она пахла ею. Ее духами, ее кожей. Казалось, будто сама Селена обнимает его.

В последний раз.

А он умирает рядом с ней. А лучше бы вместо неё.

В полумраке комнаты ярко загорелся дисплей телефона.

Сообщение от Нойзмана.

Холод вдоль позвоночника, парализующий с ног до головы. Роб выдохнул, не в силах отвести взгляд от экрана.

Нойзман нарушил все должностные инструкции, но не смог оставить его в неведении.

Может быть, в неведении было лучше.

Одно короткое слово, переворачивающее мир, и без того расколотый на мелкие кусочки.

«Самоубийство».

========== Часть 7 ==========

— Мой Румпельштицхен.

Шёпот во сне больше не был зловещим. Знакомый, родной голос Селены в темноте казался настоящим, словно она пыталась разбудить его. Но просыпаться не хотелось.

Роб выставил вперёд руки, надеясь найти хоть что-то в кромешной темноте, но пальцы касались лишь пустоты. Тоска, прожигающая душу насквозь, становилась невыносимой.

— Зачем ты это сделала?

Он спросил от безысходности, не ожидая ответа. Но даже сейчас Селена удивила его.

— Так было нужно.

— Это все, что ты можешь сказать?

Она появилась из тьмы внезапно, будто кто-то неведомый включил мощный прожектор. Роберт всматривался в ее образ, запоминая каждую деталь, чтобы навсегда оставить его в памяти.

Как будто он сможет забыть…

Селена коснулась его лица тёплыми ладонями.

— Ты обязательно меня поймёшь. Все поймёшь.

Невесомый поцелуй в висок хуже выстрела. Он заставляет поверить в реальность происходящего. Заставляет желать лишь одного — остаться в этом сне навсегда. Держать ее за руку. Дышать ею.

— Оглянись.

Штицхен послушался. Мрак расступился, обнажая стены, увешанные портретами, высокую лестницу с полированными перилами. Огромные витражные окна пропускали робкие лучи солнца, в неверном свете которых лицо Селены напоминало одно из десятков лиц, нарисованных на холстах.

— Лилит!

По ступеням спускался бледный светловолосый мужчина в странном старомодном наряде. Селена улыбнулась и кивнула ему.

— Здравствуй, Лиам.

Роберт переводил взгляд с Селены на того, кого она назвала Лиамом, и обратно. Он ничего не понимал, но впитывал каждое мгновение, проведённое в этом странном сне.

— Лилит? — Штицхен не узнавал свой голос. Горло саднило, как если бы он простудился.

Селена грустно улыбнулась, соглашаясь.

— Да. Но я наконец-то могу назвать своё настоящее имя, и ты меня услышишь.

— О чем ты?

Селена подошла к Лиаму и взяла его под руку. Он смотрел сквозь Роберта, будто и вовсе не видел его.

— Однажды ты сказал мне «люби меня настоящего, а не прошлого», — Селена отдалялась, растворяясь в мрачной тишине, — пожалуйста, люби меня настоящую, Роб. Что бы ни случилось.

— Но ведь все уже случилось! — Роберт в отчаянии попытался шагнуть к ней, удержать, но Селена уходила вслед за Лиамом, только лишь оглянувшись на мгновение.

— Что бы ни случилось.

Все снова погрузилось в темноту, в которой Штицхен не мог разглядеть даже своих ладоней, крепко сжатых в кулак. Ногти больно впивались в кожу, но это не отрезвляло. Наоборот, боль прорывалась наружу яростью, затягивающей, словно трясина. Роб пытался бежать, но ноги не слушались, завязнув в этом эфемерном болоте. Руки висели плетьми, не давая ни единого шанса на спасение.

— Селена!

Все закончилось так же резко, как и началось. Штицхен распахнул глаза, понимая, что кошмар закончился.

Он долго лежал, глядя в белеющий потолок. Чувствовал, как по лицу стекают солёные капли, но нисколько не стеснялся их. Ему казалось, что кто-то невидимый вынул его сердце и разорвал на куски, оставив после себя зияющую кровоточащую рану.

Штицхен не верил, что Селена могла убить себя. Только не она. Слишком много всякого дерьма случалось в жизни этой женщины, чтобы в одночасье лишить ее сил двигаться дальше. Тем более, что ничего ведь и не произошло.

Ничего, касающегося ее напрямую.

Мысли не давали спать. Не позволяли находиться на одном месте, заставляя суетливо вышагивать по комнатам.

Рассвет застал Штицхена все в той же спальне. Он не надеялся найти успокоение, но зачем-то открыл шкаф и, перебирая вешалки с платьями, вспоминал. Вспоминал то, что теперь осталось дорого только его сердцу.

Их первая встреча. Селена, чопорная, неприступная, такая деловая в своём красном брючном костюме. Злится на секретаршу за холодный кофе и не сданный вовремя документ. Ей глубоко плевать на проблемы отдела по борьбе с наркотиками и самого Штицхена. Она соглашается на операцию по поимке варщика только для того, чтобы детектив от неё быстрее отвязался.

Черт его знает, как Роб решился позвонить ей и пригласить на кофе. Придумал благовидный предлог, но все равно ожидал услышать отказ. Но она согласилась. Было непривычно видеть ее в хорошем расположении духа. И в платье. Простом, лёгком, светлом. Она напомнила тогда ему лесную нимфу, кажется, из называют дриадами. Или драядами. Что-то такое.

А потом были другие. Другие платья. Дни, вечера. Ночи. Только вот в их жизни больше не было никаких других. Как-то быстро она осталась на ночь и больше не покинула его квартиры. Уже тогда Роберту казалось, что он знает Селену очень долго, и она вовсе не та ледяная стерва, какой показалась сначала. Маленькая девочка внутри неё покорила его своей непосредственностью, озорством. Иногда он чувствовал себя занудным стариком рядом с ней, но она только смеялась и называла его душнилой. Заставляла смотреть мелодрамы, под которые он засыпал, а она из вредности съедала его любимое фисташковое мороженое. Хотя сама обожала шоколадное…

Бессмысленный немой крик.

Штицхен в исступлении сгрёб вещи Селены и, прижимая их к груди, лелеял каждое воспоминание. Не стесняясь своей одинокой сентиментальности. Не скрывая от самого себя своей боли. Как когда-то мальчишкой часами мог сидеть, уткнувшись в старый мамин свитер.

Почему его близкие люди оставляют после себя только ненужные тряпки и пустоту в душе?

Ответа он не знал. Да и не хотел знать. Рядом с Селеной мир казался огромным и ярким, как она сама. Сейчас же он сжался до маленькой точки, заключённой в четырёх безжизненных стенах. Наверное, должно пройти немало времени, прежде чем непонятное чувство, щемящее в груди, отступит и позволит свободно дышать.

***

Роб рано появился на работе. Спокойный внешне. Как всегда, в идеально выглаженной рубашке. Будто ничего не случилось.

Только потухший взгляд и усталость на лице говорили сами за себя.

В кабинете ещё никого не было. Не теряя времени, Штицхен быстро отсканировал все документы и фото, касающиеся чемеричного маньяка. Едва Роб сложил все папки на столе Нойзмана, в кабинет заглянул мистер Уолдорф.

— Ты как? — Спросил он вместо приветствия.

Роберт неопределённо пожал плечами.