Селена в опасности.

В кармане завибрировал телефон. Непослушными руками Роберт нажал на кнопку ответа и включил громкую связь.

— Нойзман?

— Штицхен, ты куда запропастился? — взволнованный голос коллеги вгрызался в уши.

— С шарлатаном разговаривал.

— Шли его, Штицхен. У нас новая жертва. Наши уже выезжают.

Роб мысленно застонал от бессилия. Только не сейчас.

Нужно взять себя в руки. Выпить обезболивающее.

Или выпить. Просто выпить.

Провалиться в сон, крепко прижав к себе Селену, чтобы точно знать, что ей ничего не угрожает.

Нойзман диктовал адрес, но Роберт его почти не слышал. Только последние цифры. Кажется, номер дома. Или офиса.

— Повтори, я не успел записать.

Нойзман послушно повторил.

Лучше бы он этого не делал, подарив Робу ещё хотя бы пару минут блаженного неведения.

Мотор надсадно взревел, машина резко вылетела на проезжую часть. Телефон с голосом бубнящего Нойзмана упал на пол, но Роб этого даже не заметил.

Он слишком хорошо знал этот адрес, чтобы медлить.

========== Часть 6 ==========

Роб не помнил, как добрался до нужного адреса.

Улицы. Перекрёстки. Пешеходы. Все слилось в единую серую массу, в которой изредка яркими точками мигали светофоры. Он реагировал на них инстинктивно, словно наблюдая за собой на экране телевизора.

В голове не было ни единой мысли, только пульсирующая боль.

Пустота.

Страх.

Бросив машину едва ли не на проезжей части, забежал в здание, сорвав предупреждающую ленту.

Повсюду суетились люди в форме. Роберт не узнавал их лиц, не обращал внимания на звания. Когда до цели оставалось пара лестничных пролётов, его окликнул знакомый голос.

— Штицхен!

Нойзман. Непривычно сосредоточенный и серьёзный.

— Погоди. Я пойду с тобой.

Вместо ответа Роб, не дожидаясь коллегу, продолжил свой путь, считая ступени. Чем ближе, тем сложнее давался каждый шаг. Ноги наливалась свинцом. Руки не слушались, дрожащими пальцами едва держась за перила.

Семнадцать, восемнадцать, девятнадцать.

Виски сдавливала мигрень. До темноты в глазах.

Двадцать, двадцать один.

Тошнота.

Двадцать два. Двадцать три. Двадцать… четыре.

Знакомая дверь с яркой начищенной латунной табличкой. Снова черно-желтая полосатая лента разрывается с неприятным хрустом. Одышка Нойзмана за спиной.

Кажется, Роберта пытались не пустить, но он едва ли обратил на это внимание, ткнув в лицо незадачливого полицая своим жетоном.

Пустой стол секретаря со стоящей на нем одинокой красной розой в высоком стакане. Всегда хаотично разбросанные папки с документами сложены в ровную стопку.

Шаг. Второй.

«Ну же, разбуди меня!» — Штицхен хватался за последнюю надежду, как утопающий за обломок лодки. Сейчас он сможет вынырнуть и вдохнуть ледяной ноябрьский воздух полной грудью. Плевать, что это может взорвать его легкие к чертям собачьим.

Ему нужен этот воздух, пахнущий ее парфюмом.

Дверь в ее кабинет распахнута. Внутри полумрак — плотные жалюзи закрыты.

Резко стало тихо, будто кто-то невидимый отключил звук. Только равнодушный ход часов отстукивал секунды.

Ослепительно белое пятно на полу приковывает взгляд.

Ещё шаг.

Селена лежит на животе, широко раскинув руки. Лицо скрыто волосами, рассыпанными по полу, плечам. Изящная туфелька на высокой шпильке почему-то отброшена в сторону, красным акцентом привлекая внимание.

Ещё ближе, ну же.

Из-под тела вытекла бордовая лужа крови. Она насквозь пропитала светлый ковер, въелась в дорогой шёлк блузки, распоротой на спине длинным бурым лезвием.

Насквозь.

Тотальную тишину его мира разорвал крик. Дикий, безудержный. Так кричат, когда нечего терять, когда неважно, что подумают другие. Когда этим криком хотят разодрать глотку в клочья, выплюнуть с ним внутренности вместе со всепоглощающей яростью и болью.

Штицхен не чувствовал чужих рук, грубо оттаскивающих его от Селены. Не замечал никого, кроме нее. Не слышал ни слова от окружающих его полицейских. Не видел ничего, кроме крохотных часиков на тонком бледном запястье.

Стрелки замерли ровно в полдень.

— Штицхен.

Нойзман грузно присел перед Робертом на корточки и положил руку ему на плечо. Роб с удивлением обнаружил, что стоит на коленях.

— Пойдём.

— Нет.

Способность дышать возвращалась постепенно.

Вдох. Выдох.

Роб поднялся и, наконец, смог оглядеться. Его появление вызвало переполох, но сейчас коллеги смотрели на него с сожалением и сочувствием. Большинство из них покинуло кабинет, оставив Роберта наедине с криминалистами. Лицо Штицхена вспыхнуло — он не нуждался в жалости.

Силой заставляя себя не смотреть на тело Селены, он обратился к судмедэкспертам, которые снова смогли приступить к работе.

— Когда это произошло?

Собственный голос показался ему чужим.

— Около полудня. Удар в живот острым предметом, после чего она упала лицом вниз, прошив себя насквозь.

Штицхена передернуло.

Он старался не думать о том, что они сейчас говорят о Селене. О его Селене. О женщине, которая ещё утром обнимала его во сне.

Он подумает об этом позже.

В одиночестве.

— Почему вызвали наш отдел?

— Чемерица. При ее использовании, тем более таким способом, есть характерные особенности, проявляющиеся практически сразу. Труп обнаружили быстро, мы уже давно здесь, и сразу заметили, что что-то не так. Поэтому федералы вызвали вас, раз уж работаете вместе.

— Кто ее нашёл?

— Курьер. Он всегда привозит документы в офис, его ждали, но так как секретаря не было, прошёл в кабинет сам.

На этом вежливость экспертизы закончилась, и Роба настойчиво попросили выйти, пообещав обговорить все детали позже.

Он не сопротивлялся, понимая, что у него ещё будет возможность… возможность чего? Попрощаться. Увидеть.

Он был почти уверен, что всё происходящее — дурной сон. Штицхен был ярым скептиком и не верил во всякую чертовщину, но сейчас он ждал одного — пробуждения.

Однако кошмар не спешил заканчиваться.

Роб сел за стол Амели и откинулся на спинку удобного офисного стула. Он запретил себе думать о происходящем, запретил себе чувствовать хоть что-то. Сердце колотилось в груди, но внешне он был практически спокоен. Выдавали только руки, нервно теребящие пуговицу на рубашке. Пальцы не слушались, подрагивали.

Роберт видел через открытую дверь, как тело Селены перевернули, словно куклу. Лица, прикрытого спутанными волосами, было не разглядеть, но и этого было достаточно.

Штицхен дрожал. Внутри разрасталась зияющая чёрная пустота, не позволяющая забыть, что перед ним — не очередная жертва маньяка, а его единственный близкий человек. Ощущение потери и беспомощности вгрызалось в глаза, щипало в носу. Роб запрокинул голову, как в детстве, но слёзы предательски текли по вискам. Немой крик раздирал легкие, но он не мог позволить себе поддаться ему.

Слух уловил звук застёгивающейся молнии. Роб не стал смотреть, как тело Селены в чёрном мешке выносят из кабинета. Зажмурился, стиснув челюсти так, что заскрипели зубы.

— Штицхен.

Мистер Уолдорф опоздал. Концерт окончен, актёры уходят за кулисы. На сцене остался только разбитый манекен.

— Насколько близко ты был знаком с погибшей?

— Достаточно.

— Насколько?

— Мы жили вместе.

Роберт надеялся, что этих слов хватит, чтобы начальник отвязался от него хотя бы с этими вопросами. Штицхен прекрасно понимал, что впереди ещё много допросов, бесед.

Пересудов, сплетен.

— Я отстраняю тебя от этого дела, — тон Уолдорфа был непоколебим.

Плевать.

Какая разница, если ничего изменить нельзя. Сил спорить все равно не осталось. А с остальным он разберётся позже.

— Хорошо.

Шеф понимающе улыбнулся, хотя наверняка ожидал, что Роб будет сопротивляться. В его взгляде не было ни капли самодовольства или иронии, только бесконечное сочувствие. По-отечески сжав плечо Роба, он тихо шепнул: