Его жизненный уклад был достаточно понятен. Долгое время в нём вообще не было ничего, кроме работы. С небольшими отступлениями.

А потом появилась Селена. Такая же любительница всё упорядочить и держать под контролем. Она очень органично вписалась в его жизнь, сделав её ярче, расставив по полочкам всё, что Роб предпочитал держать где-то на задворках души, глубоко закопав под маской замкнутости и равнодушия.

Только вот теперь после неё остался полный бардак. Едва ли не впервые. Но его нельзя прибрать и спрятать, развесить по вешалкам, разложить по местам.

— Смотри.

Роб заглянул в коробку и увидел несколько рисунков.

Первый — тёмный, набросанный наспех хаотичными линиями, изображающий высокий кованый забор и мрачное здание в отдалении. Оно терялось в языках пламени, с остервенением вдавленных в бумагу карандашом.

Второй рисунок был сделан красками, кажется, акварелью. Спокойные, приятные тона, много зелени и голубое небо. Замок на холме. Яркие кляксы бабочек и цветов, выведенных рукой дилетанта, рисующего редко, но с удовольствием.

И, наконец, третий. Наброски множества лиц, большинство из которых были ему неизвестны. Но среди них он узнал Селену и Берта. Себя. Того парня из сна, Лиама. Девушку, которую видел только на фотографии. Мэри, кажется. Погибшую от рук маньяка.

Голова снова раскалывалась. Чем больше Роб смотрел на эти рисунки, тем сильнее сдавливало виски.

Он словно сходил с ума, беспомощно пытаясь ухватиться за остатки разума.

— Объяснишь? — Штицхен отложил листы, стараясь не смотреть на Берта.

Он кивнул.

— Я обещал ей.

Рассказ Берта был долгим. Когда он закончил, ноябрьское солнце спряталось за горизонт, окрасив небо и дома багряным закатом. В комнате стало темно, только фонарь напротив окна освещал его лицо. Пепельница на столе переполнилась, а принесённая Бертом бутылка виски опустела. Роб тряхнул бокал, и осиротевшие кубики льда звонко ударились друг о друга.

Штицхен ни разу не перебил рассказчика. Слушал молча, взвешивая каждое предложение и находя его феноменальным бредом. Но бредом в своём роде восхитительным, настолько невозможным, что практически ему верил. Спустя пару бокалов речь Берта стала тише, и Роб словно видел собственными глазами то, о чём он рассказывал.

Тотспел с его дьявольским отелем, точкой невозврата и безумными жителями.

Долина Наваждения, эльфийские уши и кровожадные дикари. Война, на которой он погиб от руки человека, сидящего напротив. Война, на которой он убил его же.

Королевство Теней, где все они были героями сказок, собранными безумным Тарологом для финальной битвы.

Только полный безумец мог придумать этот абсурд, и только круглый дурак мог поверить в него.

Но Роб верил и не чувствовал себя дураком. Наоборот, внутри него поселилась твёрдая уверенность, что теперь всё становится на свои места. Он ещё не распознал природу этой уверенности, но с каждым словом Берта всё более ясно понимал: всё, случившееся с ним и Селеной в последние дни, все бессмысленные жертвы и её смерть — последствия этого невероятного путешествия.

— Так кто же в результате был этим Тарологом? — Роберт, наконец, решился разорвать затянувшуюся паузу.

— Никто, кроме Селены, так и не узнал. У меня есть предположение, что это сама Селена. Одна из её ипостасей, её внутренняя борьба. Так же как и Прима, которой в реальной жизни не нашлось. Она никому так и не рассказала. Да и кому было, если кроме меня об этом никто не помнил? Мы просто вернулись в точку, с которой всё началось. Будто ничего и не было.

— А Лилит? Существовала ли она в том же Тотспеле, или это тоже одна из её… личностей?

— Тут сложнее. Тотспел был первым миром, и мы фактически заняли место его персонажей. Мне по дефолту досталось любить Лилит, я помнил всё, что с ней связано. Просто в один момент начал жить свою жизнь, но больше в ней ничего не решал. Решала она.

Роб снова умолк, борясь с некстати пробудившейся ревностью. Он одёрнул себя — не стоит отожествлять Селену и Лилит, как одного человека, Селена лишь примерила её роль на некоторое время. И всё равно выбрала его, оставив Берту место рядом с собой в качестве друга.

— Почему вернулись не все?

Берт грустно улыбнулся.

— Кто же знает? Лиам погиб в Зачарованном Лесу, а Деймон просто исчез. Мы наводили справки, искали их. В реальном мире Лиам был племянником Жозефины, кстати. Но ни его, ни Деймона так и не нашли. Возможно, последний всё же жив, так как в Королевстве Теней он выжил.

Объяснения Берта не добавили картине ясности. Штицхен, отбросив рациональность, пытался принять всё за истину, ощущая, что в этом иллюзорном пазле не хватает деталек.

— Стоп. Пропавший племянник.

Неловким движением он достал из своего портфеля документы, скопированные тайком от коллег. Откинув фото нескольких жертв, он зачитал протокол, посвящённый женщине, погибшей около месяца назад.

— Жозефина. Жозефина Солсбери?

Берт кивнул.

— Её убили месяц назад.

— Селена сразу догадалась. Она звонила мне утром, перед тем как… — его голос дрогнул.

— И всё же, почему таро? Что оно обозначало?

Берт, махнув рукой, протянул ему своё письмо. В этом жесте было столько немой боли, что Роб невольно посочувствовал ему.

«Берт, прости меня, я не справилась. И ты читаешь это только потому, что меня уже нет в живых. Я знаю, что Роб сидит рядом и не верит тебе. Но он обязательно всё поймет. Я надеюсь на это.

Я не хотела тебя пугать и рассказывать всё. То есть, абсолютно всё.

Прими это как данность и расскажи ему, что знаешь. Только, пожалуйста, без твоих шуточек».

Несколько строчек наглухо зачеркнуты.

«А впрочем, чёрт с ними. Ты всё равно не удержишься и доведёшь Штицхена до белого каления.

Жертв больше не будет, обещаю. Я — последняя. У меня нет своей карты, да и не могло быть. Таро — это лишь приманка для меня, напоминание, что ещё ничего не закончилось. И закончится только тогда, когда я решусь это остановить.

И если ты это читаешь, значит, я решилась. Мне проще уйти самой, чем ждать, пока убийца доберётся до вас с Робом, ведь вы последние, кто пережил миры Таролога. Кто пережил реальность.

Надеюсь, в одном из них я встречу Лиама и мы вместе будем ждать вас. И да, пообещай мне, что ждать придётся долго.

Приглядывай за Штицхеном. Он, конечно, сильный и со всем справится (Роб, я знаю, что Берт наверняка даст тебе это прочитать, поэтому ты обязан жить дальше, понял?), но вместе вам будет легче. Вы смогли стать друзьями там, сможете и здесь».

На этом письмо обрывалось. Вполне в духе Селены, она часто заканчивала разговор прежде, чем успевала проявить сентиментальность. Но зато успела покомандовать — даже с того света.

Роб почти физически ощутил её присутствие. Как если бы она стояла за его спиной, положив руки ему на плечи и уткнувшись носом в макушку. Руки задрожали, и Штицхен отбросил лист от себя.

Прежде, чем успеет проявить сентиментальность, да.

— То есть это всё? Почему она так выгораживает убийцу? Может быть, это Деймон? Он же…

Роберт не стал продолжать, опасаясь не справиться с эмоциями. Он знал, что Деймон — первая любовь Селены. Человек, уничтоживший её, растоптавший её чувства. Человек, из-за которого она стала той, кем была.

В какой-то мере он даже был благодарен ему. Всё могло быть совершенно иначе, если бы он не оставил Селену. В конце концов, в жизни каждой девочки должен быть мудак, после которого она обязательно станет сильной женщиной.

Берт смотрел на Штицхена скептически, позволяя ему самому обдумать всё, что написала Селена. Для себя он, кажется, уже всё решил, но не спешил делиться с Робертом своими мыслями.

— Не думаю, что это Деймон. Она бы сказала, поверь. Ей было проще уничтожить его и остаться рядом с тобой.

— Таролог?

Ответить Берт не успел. В открытую форточку завизжала сигнализация и Роб, пошатнувшись от резкого подъёма, кинулся к окну.