Сколько лет проходит, а он до сих пор не понимает, где сворачивает не туда и кто так пагубно на неё влияет. В то, что это влияние — результат её постоянных визитов в тюрьму, он так и не верит. В его картину мира не вписывается осужденный серийный убийца, способный выступать ориентиром для девочки-подростка. Рейнард считает, что сам в те годы является для дочери отличным примером и единственным, кто может решать, куда и как должна идти её жизнь.

— Нашёл, конечно, о чём задуматься на ночь глядя, — он разговаривает сам с собой, стоя перед зеркалом в ванной комнате, и ерошит свои короткие волосы. В них давно уже пробивается седина, хотя ему всего-то сорок шесть лет. — Давно пора с этим покончить.

Удивительно, но в этом доме, за исключением много лет закрытой на замок комнаты, нет ни единого признака того, что когда-то Рейнард Гласк не живёт один. Из фотографий — лишь его собственные, из картин — только те, что когда-то дарят ему же в подарок или те, какие он вырывает на аукционах прямо из рук других коллекционеров. Он сам вовсе не коллекционер, ему всего лишь нравится побеждать. И ему плевать на то, что подобные победы — всего лишь блажь. Он может себе её позволить.

Мог. Сейчас ему приходится поумерить непредвиденные расходы. Ему и впрямь хочется раз и навсегда покончить с их с дочерью противостоянием — сделать так, что она никогда уже не оправится от своих травм. Такие люди не могут восстать из пепла дважды.

Ему жаль, что он может связаться с Кирой. Этот человек — неважно, кто он на самом деле — кажется ему идеальным вариантом. Аманда ничем не отличается от преступников — её методы не вызывают доверия, к тому же, она долгое время общается с опасным серийным убийцей. Рейнард считает, что её убийство ничем не будет отличаться от расправы этого маньяка над всеми остальными. Ему жаль, что никто не знает, кто такой этот Кира и где его искать.

Тем не менее, опуститься до обращения к простым наемным убийцам он не может. Для него это не сделка с совестью, но марать руки лишь из-за того, что он проигрывает первый раунд? Нет. Есть методы куда более действенные.

Следующим утром Рейнард Гласк оформляет сразу несколько курьерских доставок в пределах Токио и довольно усмехается себе под нос. Открыв ящик рабочего стола в своём домашнем кабинете, он натыкается на длинный, распечатанный список имен и не понимает, откуда тот берётся — он не просто не знает, чьи эти имена, но и не помнит за собой привычки заводить подобные списки. Ещё раз пробежавшись глазами по списку, Рейнард пожимает плечами и бросает бумагу в корзину.

Расположенная за стенкой книжного шкафа камера фиксирует каждое его движение.

***

Над Токио уже несколько часов как поднимается солнце, когда Аманда Гласк заходит в свой кабинет на двадцать седьмом этаже высотного здания и едва ли не кашляет от навязчивого аромата лилий. Ей хочется открыть все окна разом, лишь бы не чувствовать этого удушливого запаха, от которого её периодически подташнивает.

— Что это? — она выглядывает из кабинета и обращается к своему секретарю. Она уверена, что та понимает её и безо всяких уточнений.

— Утренняя доставка, мисс Гласк, — тут же отзывается девушка. — Имя отправителя не указано, я проверила несколько раз. С курьером тоже никаких сообщений не передавали. Мне унести цветы?

— Не стоит, — Аманда хмурится. — Я сама.

Букет из множества желтых тигровых лилий красуется на журнальном столике около дивана. Она не представляет, кто может подарить ей цветы — у Теру уже много лет как нет такой привычки, а мистер Койл едва ли станет пользоваться такими примитивными методами в их затяжной игре. К тому же, тот всегда подписывается, а в приложенном к цветам конверте лишь пригласительный билет на одну из художественных выставок последних лет.

Аманда терпеть не может художественные выставки. В ней нет тяги к искусству. И лилии она тоже недолюбливает.

Подарок находит своё место в мусорном ведре — к счастью, в самом отдаленном от её кабинета. Комбинация из выбранных цветов и билета наводит её лишь на мысли об отце. Он единственный может похвастаться таким отвратительным вкусом и неудачной ставкой на её поклонников. Она готова поспорить, что таким образом он пытается продолжить гнуть свою линию — выставить её бесчувственной тварью, готовой разбивать сердца несчастных мужчин.

Её отец часто судит людей по себе.

Аманда надеется, что не наступает на те же грабли, когда отправляет ему небольшой подарок. Его, в отличие от лилий, доставляют вовсе не курьером.

========== 33 ==========

Комментарий к 33

Scarlet Dorn — True Love is Mad

Осторожнее — кинки, бладплей и прочие непотребства.

«Oh RomeoJuliet’s blood will flowFrom balconies on highDrawn to the earth, not skyOh, flightless crowClipped your wings long ago»

05/2008

Витиеватые линии шрама складываются в с годами смазавшийся узор — в композицию из десятка крупных лилий. Этими бледными цветами усыпана вся её спина, и даже кое-где выступающие позвонки по сей день кажутся со стороны частью созданной кем-то картины. Проводя по шрамам пальцами, Теру мрачно усмехается. Он знает, кто оставляет Аманде этот шрам и знает, что от того человека больше не остаётся и следа. Он сам занимает его место — в её сознании, в её душе, в её сердце. Становится важнее и ярче него.

Она едва заметно подрагивает от его прикосновений — таких пока ещё легких. Таких простых. Сегодня Аманда сама вкладывает в его руки поблескивающий в тусклом свете приглушенного потолочного светильника скальпель. Она называет этот инструмент иначе, но Теру не видит особой разницы. Ей хочется избавиться от всего, что ещё остаётся в ней от терзающего её прошлого. Он не против. Ему самому хочется разорвать эту последнюю связующую их нить. Хочется остаться единственным, кто сводит её с ума.

— И ты уверена, что я достоин? — он ведёт ладонью по её шее, скользит по острым ключицам и почти что обнимает её со спины. От её распущенных, перекинутых через правое плечо волос слышится едва различимый, но такой знакомый аромат её странного парфюма. Сегодня он слышит в нём одни только чернила.

— Я могу передумать, если ты будешь задавать так много вопросов, Теру, — Аманда улыбается и прикрывает глаза. Он знает, что она не передумает. Уже никогда.

Она кажется такой хрупкой, когда сидит на кровати обнаженной, повернувшись к нему спиной. Одна только мысль о том, насколько она ему доверяет, заставляет его дыхание сбиваться с ритма. Наверное, он сходит с ума, когда соглашается. Наверное, ему стоит остановиться и задуматься, к чему это приведёт их обоих. Подумать о том, могут ли они зайти ещё дальше, чем заходят уже не единожды. Наверное, он должен воззвать к голосу разума и убедить Аманду в том, что ей вовсе не обязательно калечить себя ради него. Наверное, но ему совершенно не хочется.

Рядом с ней он не чувствует себя тем спокойным и разумным человеком, каким хочет быть в глазах большинства — он чувствует себя свободным. Разве можно чувствовать себя иначе, оказавшись к Господу так близко? Нельзя, он прекрасно знает, что нельзя.

Дрожь пробивает всё её тело от макушки до кончиков пальцев, когда он касается острым лезвием её кожи. Ведет его ниже и правее, с точностью до миллиметра повторяя контур первого лепестка. Кровь алыми каплями стекает вниз, оставляя яркие следы на коже, пачкает рукава его белой рубашки и бьёт в нос назойливым запахом металла. Теру чувствует, как медленно теряет связь с реальностью — он понятия не имеет, насколько ему нравится вид и запах крови. Её крови.

— Аманда, — он шепчет её имя, потому что она не разрешает ему звать её иначе. Ему вовсе не жаль. Её имя звучит даже лучше.

Лезвие легко скользит по коже, рассекая линии старого шрама одну за другой. Теру не художник и никогда не замечает за собой тяги к искусству, но сейчас ему кажется, что он не против им стать. Его пальцы перепачканы в крови и от её запаха уже никуда не скрыться; он даже не замечает как оказывается к Аманде ближе, как пачкает в крови всю свою рубашку и концы длинных волос.