«Sooner or later i’ll be a traitor Sooner or later i will betray But even a traitor, sooner or later Is learning that love is finding a way»

12/2001

Аманда не помнит, когда в последний раз в своей жизни празднует рождество — кажется, лет в двенадцать, ещё в далеком детстве и в другой жизни. Той самой, о которой предпочитает не вспоминать. Для неё этот праздник — всего лишь пора ярких украшений на улицах и назойливых песен, звучащих со всех сторон. Она не чувствует в себе ни духа рождества, о котором любят говорить вокруг, ни желания приобщаться к японским традициям это рождество отмечать.

Она лениво листает страницы учебника, сидя на диване в своей съемной квартире. Здесь не найти ни единого украшения, а звенящая тишина здорово контрастирует с приглушенно звучащей откуда-то с улицы музыкой. Сегодня сочельник и снаружи народа даже больше обычного. Японцы считают своей обязанностью встречать рождество в каких-нибудь парках, кафе или ресторанах. Считают чуть ли не обязательным выбираться на свидания в это время года, словно считают рождество ещё одним днём влюблённых.

Аманда не особо-то их понимает. Точно так же, как не понимает, для чего они так активно изучают философию в департаменте права. От скучных трактатов древнегреческих философов её клонит в сон сильнее, чем от некоторых снотворных препаратов.

Из плена задумчивой полудремы её вырывает громкий, противный звук дверного звонка. Аманда никого не ждёт, но всё-таки оставляет учебник на диване и открывает дверь.

Поначалу она даже не замечает Теру за тем букетом, который он приносит с собой. Она успевает насчитать двадцать девять красных лилий, прежде чем он всё-таки проходит в квартиру. Лилии. Ей интересно, совпадение это он или всё-таки о чём-то догадывается. Она улыбается.

— С рождеством, — произносит он и вкладывает цветы в её руки. Улыбается в ответ.

Аманда выглядит совсем не празднично — её растрепавшаяся за день прическа и расстегнутая на пару пуговиц блузка плохо гармонируют с букетом. Тем не менее, она не отказывается. Ей нравится, что за те несколько месяцев, что они встречаются, Теру успевает привязаться к ней так сильно.

Тем проще ей будет сделать ему больно.

— Спасибо, — она проводит пальцами по покрытым пыльцой лепесткам и всё-таки откладывает букет на стоящий неподалеку столик. Займётся ими как-нибудь потом. — Если бы ты позвонил заранее, здесь появилось бы что-нибудь рождественское. А так… Могу предложить только вина или кофе, если ты не пьёшь. И себя.

В его глазах проскальзывает какое-то странное выражение. Она не может разобрать эмоций, но усмехается он именно так, как ей того хочется — воодушевленно. Может быть, в этом году ей стоит изменить сложившимся традициям и всё-таки отпраздновать рождество.

— Думаю, этого хватит, — приглушенно произносит Теру, притягивая её к себе. Сегодня запах его парфюма слышится ярче обычного, а у его поцелуев странный привкус клубники со сливками.

И ей даже нравится. Нравится как он прижимает её к себе; — так, словно где-то в глубине души хочет переломать ей кости — нравится как он пытается быть правильным и держаться, а потом всё равно углубляет поцелуй; нравится как он делает шаг вперёд и останавливается у самой стены. Ей нравится как он играет в хорошего.

Запуская пальцы в его длинные волосы, Аманда говорит себе, что так похожий на серийного убийцу человек не сможет быть хорошим, даже если очень постарается.

— Последний вариант нравится тебе сильнее остальных? — она усмехается и замечает как он на мгновение отводит взгляд. Только на мгновение. Прежде чем всё-таки разомкнуть их объятия, она почти касается губами его уха и тихо произносит ещё несколько слов. — Я не против.

Для букета всё-таки находится место — Аманда ставит его в единственную в квартире вазу в гостиной. Делает вид, что ценит такие подарки, несмотря на своё скептическое отношение к цветам, особенно — к лилиям. Большинство из тех, что ей дарят она старается оставить за пределами своей квартиры, а то и демонстративно возвращает дарителю. У неё дурная репутация.

Она до сих пор не понимает, почему Теру соглашается. Когда она смотрит на него впервые и завороженно наблюдает за его схожестью с Ларри, то говорит себе, что с ним будет до ужаса сложно. Тогда ей кажется, что её характер и его приверженность правилам практически несовместимы. Тогда она уверена, что он будет относиться к ней точно так же, как и большинство однокурсников — как ко взбалмошной иностранке без грамма уважения к традиционной японской культуре.

Она ошибается. И сейчас, когда она ставит перед ним кофе, он смотрит на неё горящими, полными интереса и желания глазами. Этими до боли ей знакомыми карими глазами. Она не замечает как засматривается на них на несколько долгих секунд.

— Честно говоря, я думала, что в твоем расписании уже были планы на рождество, — Аманда всё-таки отвлекается от его глаз и крутит в руках бокал вина, который приносит с кухни для себя. — Кеичи говорил, что вы почти всей группой куда-то собирались. По крайней мере, он начал так говорить, когда ему в третий раз не удалось никого пригласить на свидание.

Вместо ответа он сам заглядывает ей в глаза. Что-то в его взгляде неумолимо меняется и она замечает это уже не в первый раз, но разобрать, что именно ей никак не удаётся.

— Тебя он тоже приглашал? — на этот раз Теру уже не играет в хорошего и опрокидывает её на диван, нависая над ней.

Его глаза странно блестят даже в тени его длинных темных волос. Она удивлена, что ей хватает ловкости отставить бокал в сторону раньше, чем всё вино расплескается по её белой блузке или светлому дивану.

Аманда не из тех, кого можно напугать таким поведением. Её подобным не получится даже смутить. Она вовсе не против заставить его нервничать, хотя этот его взгляд сегодня заставляет нервничать её.

Отчего-то ей кажется, что этот взгляд — куда лучший рождественский подарок, чем букет цветов.

— Да. Я даже подумывала согласиться — настолько отчаянным он выглядел, — ей не приходится врать, чтобы вынудить его мрачно сводить брови. — Ревнуешь? Никогда не подумала бы, что ты умеешь. Ты же всегда такой холодный и сдержанный.

Не всегда. За это время она куда лучше знакомится с его привычками и темпераментом. Эти сдержанность и холодность, эта его привычка следовать расписанию всегда и везде, его перфекционизм — всего лишь его способ сдерживать себя. Быть правильным. Аманда знает, что его можно заставить выйти за эти рамки. Точно так же, как сейчас.

— Ты делаешь со мной страшные вещи, Аманда, — говорит он совершенно серьезно. Выражение его глаз ни на мгновение не меняется. — Обычно я не позволяю себе так себя вести.

— Почему? — она приподнимается на локтях, чтобы выдохнуть эти слова ему в губы.

— Потому что умею держать себя в руках, — его дыхание становится чаще и тяжелее. — И предпочитаю не давать волю эмоциям.

Ей интересно, сколько ещё эмоций он может от неё скрывать. Ей хочется знать, сколько ещё раз она сумеет его спровоцировать.

— Сегодня же рождество, — Аманда ухмыляется и расстегивает верхнюю пуговицу на его рубашке. Нагло. — Самое время дать волю эмоциям. Хотя бы на одну ночь.

Теру смотрит на неё так внимательно и долго, что ей начинает казаться, что она выбирает не те слова. Ошибается и переходит ту границу, переходить которую ещё рано. Нет. Он целует её — крепко и глубоко, с такой силой прижимая к дивану, словно боится, что она куда-нибудь сбежит. И этот поцелуй ни капли не похож на те, к которым она успевает привыкнуть.

Этим рождественским вечером Теру впервые кажется ей совсем другим человеком.

***

02/2002

— Зачем ты это делаешь? — его голос звучит устало и мрачно — они заводят этот разговор уже не в первый раз, и вновь не приходят к общему знаменателю.

Аманда знает, что и не придут. Она смотрит на Теру и видит тяжелую усталость, что отражается в его глазах. В её собственных глазах отражается только злость. Сколько раз за эти девять месяцев она старается задеть его за живое? Сколько раз говорит себе, что на этот раз точно сумеет сделать ему больно, заставить её смотреть на неё с тем же отвращением и ужасом, с каким она сама когда-то смотрит на совсем другого человека? В какой-то момент она просто перестает считать.