– Ты тоже ничего не помнишь, как и они? – парнишка ухмыльнулся и наклонил голову набок, уставившись на предводителя. – Крепко же она всех приложила – успела, тварь, по всем пройтись. Да и мне досталось не слабо, хотя, если бы не это, то быть мне сейчас похожим на вас, – он указал большим пальцем через плечо на спину.
– Что ты несешь? А ну, выкладывай немедленно!
Тут Фес, словно верная и преданная собака, ожидавшая команды хозяина, рассказал ему в деталях и красках все, что произошло накануне, не упуская ничего. Его рассказ с каждым словом казался Железному Кулаку похожим на пьяный бред, дешевую и нереальную байку, которую задарма можно послушать в любом захудалом кабаке или какой-нибудь подворотне, полной попрошаек и прочего сброда. Слушая Феса, рыжебородый закипал все сильнее и сильнее, и казалось, что он вот-вот вспыхнет, как факел. И теперь же его меньше всего волновало, что его банда значительно уменьшилась, а заботило лишь то, кто приложил к этому руку.
– Я даже не знаю, что это вообще было, чем обладает та баба, что за магическая сила такая. На многое напарывался и многое мне известно, но только не та непонятная хрень. А что, если…
– Меня сейчас не интересует это, мне нужны имена тех тварей. Как их зовут? С остальным позже разберемся.
– Я расслышал только имя девки, некая Или, но это мало что говорит.
– Это говорит достаточно, и если у кого-то есть имя, то уже отыскать человека не проблема, а лишь вопрос времени. А уж я кого угодно хоть из-под земли достану за горло, можешь не сомневаться. Они пожалеют, что перешли мне дорогу, – прошипел Манрид, едва подавляя в себе разгорающуюся ярость. Слов на ветер он не привык бросать, особенно, если это касалось личных счетов с кем-то. – Ладно, надо поднимать всех и убираться отсюда.
– Едва ли они пришли в себя, – усмехнулся Костяной Фес, возвращаясь к оставленному занятию, – двое вообще даже имен своих вспомнить не могут до сих пор, а ты говоришь поднимать и вести их куда-то.
– Твою мать! – рыжебородый плюнул в сторону. – Мы тут перемерзнем, пока эти идиоты оклемаются, и времени на отдых у нас нет, и так достаточно провалялись здесь. Ноги-то у них не отказали, значит, шевелиться могут. Эй, тупицы! Советую вам собрать остатки мозгов и поднимать свои задницы – мы уходим отсюда!
Все карты оказались спутаны. Завтра утром Манрида будут ждать на одной старой заставе очень важные лица – на горизонте мелькало крупное дело, куш за которое был обещан немалый. Но теперь же рыжебородый точно знал, что они уже не успеют добраться в нужный час до места встречи, и второго такого предложения больше ни от кого не получат, а особенно – от тех серьезных людей. И виной всему была треклятая двоица, появившаяся из ниоткуда.
В мутных и преступивших закон слоях общества давно ползали слухи о неких Тенях, закрытой и странной организации, занимающейся практически всем, на что было наложено строжайшее табу на Кордее, включая осквернение тел черным колдовством. Эти скрытные личности будто везде были и нигде одновременно, и никто толком не знал, кто они и где обосновались. Кто-то болтал, что это даже не люди вовсе, а нечто, принявшее их облик. Даже те, с кем лично связывалось общество, кому удавалось вести с ними дела, и то не знали, как они выглядят, рассказывали только то, что глаза у них черные, как самый непроглядный мрак. Но обычно никто из некогда попавших в поле зрения Теней особо не распространялся о том, с кем говорили и что делали, только самые крохи, которые порождали еще больше слухов. Время от времени о приспешниках общества слышали то в одном месте, то в другом, и лишь богам было известно, кого они в следующий раз могут приобщить к своим делишкам, и что предложат за это. И они никогда не обращались к одному и тому же человеку дважды, да и такие единичные обращения были весьма и весьма редкими, поэтому-то многие и старались не упустить возможности заключить с ними договор и получить довольно щедрое вознаграждение за работу. Правда, то, за что платили Тени, нельзя было назвать легковыполнимым или приятным, большинство вещей выходили за все рамки любой морали, и, вероятно, потому общество выбирало самых отмороженных и беспринципных. Однажды некоему головорезу, которому посчастливилось спутаться с этой организацией, предложили три кошеля бриллиантов, на которые можно купить часть любой из провинций, и очень-очень редкое зельеце, способное менять личину, за сущий пустяк – его собственного новорожденного сына, которого пришлось бы выкрасть у матери. И он согласился без раздумий, ведь этого выродка он не выносил и не признавал, как и женщину, что обрюхатил. Ему пришлось немало повозиться с тем, чтобы найти их: в один день мать с ребенком просто исчезли из деревни, в которой жили. Найдя беглянку, отморозок, не долго думая, прирезал ее и забрал младенца, участь которого так и осталась для отца неизвестной. Но ему было все равно, что сделали с новорожденным, главное, карманы оказались набиты драгоценными камнями и можно было кутить хоть всю оставшуюся жизнь. Сами же Тени ревностно охраняли свои тайны и секреты от всех, кто не входил в их круг, и тщательно следили за тем, чтобы ни один чужак не посмел проникнуть в их ряды. И им это удавалось с большой ловкостью.
Манриду тоже предложили довольно ценную и лакомую награду в виде весьма внушительной суммы, да такой, что позволила бы рыжебородому почувствовать себя каким-нибудь герцогом. Однако о том, за что собирались заплатить Тени, предстояло узнать лишь на встрече, которой, увы, уже было не суждено произойти.
– Ну, и что теперь? На заставу нам уже не успеть, будь мы даже на лошадях, – недовольно прошипел Фес, поднимаясь с пола. Оправившись, он уставился на главаря, ожидая решения.
– Сам знаю! – рыкнул Железный Кулак, брызнув слюной. – Что б всех! И ждать не станут ведь. Теперь они найдут других людей, а мы так и останемся в дерьме и с дырявыми карманами.
Костяной Фес понял, что впервые за все время у Манрида не было никакого плана, и что он, похоже, вообще не думал, что они будут делать в случае, если все сорвется. Его глаза были попросту ослеплены деньгами, которых он еще даже не видел, и уже вряд ли когда-то увидит, учитывая все паршивое положение дел. Железный Кулак был далеко не идиотом или безрассудным дураком, он умел все просчитать, но столь заманчивое предложение от какого-то малоизвестного общества, похоже, сумело затмить его рассудок, заставив забыть обо всем на свете. И эта неожиданная разборка никак не выходила из головы паренька, вернее, та самая чертовка, что своей силой смогла вырубить его и всех остальных. Колдовство? Магия? Что это было, вообще? Фес терялся в догадках, но понимал, что едва ли способен раскусить этот орешек, потому что сила, что обладала та незнакомка, не имела ничего общего с теми, о которых он знал, и которые лично встречал. Даже в многочисленных помятых и практически осыпающихся от древности свитках бывшего ненавистного «учителя» о подобном не описывалось, а уж в его обители было собрано столько всего, даже в главном Королевском Книгохранилище нельзя отыскать тех редких сведений, что имелись у Тавана Желтоглазого. Однако этот старик, провонявший временем, землей и горькими травами, никогда не делился ни с кем тем, что прятал в своей обители, хотя многие к нему обращались и предлагали взамен не менее ценное. Но он лишь злобно таращился на пришлых незваных визитеров исподлобья и посылал их ко всем демонам и сущностям Бездны, и закрывал перед чужаками двери.
Иногда Фес хотел, чтобы тот день, когда он совсем мальчишкой оказался на пороге пристанища Тавана, изменился, и перед ним тоже захлопнулись бы двери. Но его впустили тогда, как желанного гостя, которого долго ждали. И если бы Костяной знал заранее, что его ждет в стенах Оплота Ночи – так звалось бывшее святилище, где обосновался Желтоглазый, – то ни за что не переступил его порог, и даже не приблизился к нему. Однако чему суждено было случиться, случилось, и угрюмое каменное пристанище чернокнижника стало для тогда еще наивного и юного Клефеса темницей на многие зимы. И то, что теперь красовалось у него на спине, являлось делом рук Тавана, его диких экспериментов, которые едва не убили Феса. Придя проситься в ученики, он стал узником и жертвой. Не сразу, нет. Какое-то время старец присматривался с шустрому и нахальному мальчугану, стремившемуся овладеть темным искусством, будто играл в понятную лишь ему одному игру. В самом начале он даже обучал, посвящал в некоторые хитрости и тонкости своего мастерства любопытного юнца, давал пользоваться своей библиотекой и даже позволял изучать самые редкие книги и письмена. Иногда Желтоглазый разрешал мальчику наблюдать за тем, как смешиваются травы и настои, как они превращаются в смертельные зелья и яды через невнятно звучащие заклинания, что нашептывал чернушник. Но в какой-то момент и без того уже захлопнувшаяся ловушка закрылась на крепкий замок, и Фес в одно мгновение превратился в пленника жестокого и равнодушного к чужим страдания и мучениям безумца. И никакие мольбы на него не действовали, никакие слезы не смогли разжалобить сухое и черствое сердце, а плакал юный Клефес в первое время много, что, скорее, раздражало чернокнижника. Но он не спешил избавляться от шумного ребенка, ведь на него, на зарытую глубоко внутрь энергию у Желтоглазого имелось столько планов на тот момент, и было бы глупо с его стороны не воспользоваться таким «подарком судьбы». Потенциал в Фесе оказался настолько велик, что его хватало практически на все немыслимые опыты с заклятиями и колдовством, над которыми Таван просиживал долгие месяцы и годы в прошлом, тщательно подбирая формулы. Этот на вид хрупкий мальчишка оказался сильнее и выносливее всех тех несчастных, что попали в Оплот Ночи до него за многие утекшие луны, и их участь нельзя было назвать завидной. Все они едва выдерживали месяц-два, потом умирали: кто от заклинаний, кто от ядов, кто сходил с ума и сводил счеты с жизнью любыми доступными способами. Но с Фесом все сложилось иначе, и старик даже удивлялся порой, откуда в щуплом двенадцатилетнем юнце столько стойкости и живучести. Таван стал буквально одержим желанием разгадать этот самый секрет, посчитав, что в его сети попался не просто очередной пленник и материал для опытов, а нечто совершенно особенное. Он чувствовал, что не ошибся в мальчишке, не ошибся в том, что ощутил в день его появления на пороге пристанища – голос в голове не обманул. Иногда Фес слышал, как Желтоглазый невнятно бурчал себе под нос о какой-то силе и источнике, о том, что «надо ее вытащить наружу» – эти слова особенно запомнились Клефесу, но тогда он не понимал, о чем болтал чернокнижник. Однако вскоре все открылось, и эксперименты и издевательства стали более изощренные и жестокие, они несколько раз подводили Костяного к той самой последней черте, переступив которую уже можно не вернуться назад в подлунный мир. И то, что сейчас красовалось на спине у Феса, как раз было одним из тех ужасов, что сотворил чернокнижник, а если точнее – последним. Неизвестная печать, вырезанная изогнутым ритуальным ножом прямо на коже, и оставившая после себя ужасные раны в самом начале и грубые рубцы потом, которые иногда кровоточили, будто никогда до конца так и не заживали, содержала в себе странную силу. Однако о ее природе Клефесу так ничего и не удалось узнать: проведя не один год в заточении, в один подходящий момент, когда пришел в себя и оклемался, он сбежал из Оплота Ночи. Сделать это было непросто, ведь за ним постоянно наблюдал Желтоглазый, и жуткий символ причинял нестерпимую боль, от которой хотелось выть и кричать. Его тело прожигало насквозь незримым пламенем, пекло кожу, внутренности, жар почти всегда окутывал Феса, от чего его трясло в лихорадке. И все же он нашел в себе силы суметь ускользнуть и покинуть логово чернокнижника, хоть и был вымотан, изранен, полураздет. Тогда ему не представлялось важным, куда пойдет, встретится ли кто на пути, заберет ли его тело с дороги какой-нибудь случайный странник, упади он замертво, а важно было, что он наконец вернул себе свободу. Минуло уже десять лет с того дня, Клефес даже научился использовать силу печати, хоть по-прежнему не знал до конца, что она в себе таит, но то самое чудовищное мгновение оставалось по-прежнему свежим в памяти Костяного Феса, точно все это произошло только вчера.