Пискнув, Даня чиркнула поврежденной ладонью по стене, чтобы удержаться, и в полусогнутом положении кинулась за братом. Судя по всему, злосчастные десять тысяч ей придется вернуть.

Ее комната не могла похвастаться выдающимися размерами, но вместить пару человек уж точно была способна. Поэтому Даня совершенно не ожидала, что Кира, вместо того чтобы пройти вглубь к самому дивану, остановится чуть ли не на входе. Она врезалась в него, но тот даже не заметил удара. Любопытство приглушило беспокойство, и девушка выглянула из-за спины юноши. Что-то ведь заставило брата, решительно настроенного карать, остановиться как вкопанного.

Диванные подушки, до этого вполне неплохо смягчившие неуклюжее падение полуночной парочки, теперь стояли прислоненные к стене. Постель была заправлена, а сверху на покрывале лежали сложенными футболка и штаны Киры. Сам же Яков не только успел заглянуть в шкаф и натянуть свои собственные брюки и облегающую черную футболку, но и привести в божеский вид распушившуюся после сна шевелюру.

Раздумывая, сколько тонн светлых волос придется снять со своей оставленной без присмотра расчески, Даня пригляделась к мальчишке повнимательнее. Яков, сложив на груди руки, стоял посреди ее комнаты. И как стоял! Это точно была одна из тех поз, которые украшают обложки журналов и от которых читатели, застрявшие в пубертатном периоде, покрываются бисеринками пота и страдают непрошеными сновидениями, а более взрослая аудитория тайком покусывает ногти и утихомиривает свое возбуждение в служебных туалетах.

Тонкие прядки в беспорядке прикрывали правую сторону лица Якова. Взгляд зеленых глаз медленно и надменно переводился с одного нарушителя спокойствия на другого. Именно. Судя по атмосфере, нарушителями были именно Кира и Даня. Спокойствия Его Королевского Светлейшего Превосходнейшего Величества.

Острый подбородок вздернулся еще выше. Навыком впечатывать окружающих в дно ямы Принцесса владела отменно. Даня не знала, как себя почувствовал Кира. Себя же ощутила червяком, копошащимся у подножия очень высокого пьедестала. Она даже не сразу поняла, что внимание Якова сосредоточенно вовсе не на ней, а целиком и полностью на ее брате.

Яков смотрел на Киру примерно с таким выражением: «и что же ты мне скажешь, смерд?»

– Проваливай. – Замешательство Киры отразилось только в голосе. Он стал сиплым.

В ответ презрительный хмык.

– И кто же собирается меня выставить?

– Я говорю тебе валить! Я ее брат!

Если бы у Дани получилось избавиться от оторопелости, она наверняка бы рванула на себе пару нелишних локонов. Дерзость Принцессы не просто ошеломляла, она, блин, сбивала с ног, как ледяная струя из раскуроченного пожарного гидранта.

Усмешка. Яков изящно качнул головой, мягкие волосы скользнули по его лицу. Шаг навстречу им. Высунув язык, он приподнял кончиком верхнюю губу и таким образом издал еще один смешок. Киру пробрала дрожь. Даня видела, как брата тряхануло от макушки до самых пяток.

– Загвоздка есть, братец. – Яков остановился прямо напротив Киры. Он был чуть ниже Даниного брата, что не мешало ему продолжать глядеть на него сверху вниз. Бледный палец с аккуратным полумесяцем ноготка уперся в подбородок Киры так, что тому пришлось приподнять голову. – Я – не твой гость. А ее.

Киру будто молнией шарахнуло. Он отпрянул. Даня едва успела отскочить с его пути. Тяжело дыша, юноша принялся остервенело проводить ладонью по лицу, словно что-то стирая: с подбородка, с щек, с губ. За всем этим бесстрастно следил Яков.

«Надо это прекратить. – Даня царапнула себя по поврежденной ладони. – Принцессе и правда пора убираться к чертям отсюда».

– Ты зря решил за ней ухлестывать, пацан. – Руки Киры продолжала сотрясать мелкая дрожь. Он в последний раз провел рукой по губам и злобно уставился на Якова. – Ты же должен понимать, что за красивой внешностью может скрываться куча мерзости.

– Кира. – Даня наконец очнулась – во многом благодаря осознанию того, что брат так и не удосужился вникнуть в объяснения и все еще считает Якова ее очередным увлечением. – Я же сказала, что это временная рабо…

– Она таксебешная девчонка. Бросила нас на семь лет. – Тоном Киры можно было замораживать континенты. – Своих братьев. С чокнутой матерью. Дане вообще никто не интересен. Она расчетливая и безумно злая. И сделает все, чтобы добиться своего. Окрутила обеспеченного мужика, который собирался увезти ее заграницу и оплатить учебу в Кембриджском университете. И даже гарантировал ей работу. Только вот мы, младшие братишки, пару месяцев назад грохнули все ее планы. Пришлось за нами присматривать. И теперь мы ее бесим. Та еще семейка. Эй, пацан, оно тебе надо? С такой связыва?..

Кира подавился, потому что Даня вцепилась в ворот его рубашки так сильно, что с другой стороны ткань впилась в шею. Взглянув в наполненные яростью глаза сестры, Кира судорожно вздохнул и продолжил, практически выплевывая слова сквозь сжатые зубы:

– Ничего у вас не получится. Она никому не доверится. А знаешь, почему?

– Как насчет заткнуться, Кира? – зашипела Даня, сильнее сжимая ворот рубашки брата и притягивая его к себе.

Брат издал что-то похожее на всхлип. А потом выпалил:

– Потому что наша мама ненавидела ее. И порезала ей ноги. Ножом.

Задохнувшись, Даня оттолкнула Киру от себя.

«Черт… черт… черт…», – билось в ее голове.

Оправив ворот, Кира сделал глубокий вдох и холодно посмотрел на Якова. Все то время, пока длилось откровение, Яков не двигался. У него даже выражение лица не менялось.

– Понятно теперь? – Кира кивнул на дверь. – Мы тут грязноваты. А ты ведь не хочешь запачкаться? Просто отвали от моей сестры.

Яков медленно перевел взгляд на Даню. Та смотрела в стену.

– Хочешь, чтобы я отвалил? – сухо уточнил он, возвращая внимание Кире.

– Да, – несколько раздражено подтвердил Кира. – Хочу.

– М-м… – Яков поднял руку к лицу и принялся щелкать ногтем большого пальца о ноготь среднего, будто выковыривая грязь.

– Так ты отвалишь от Дани? – нетерпеливо спросил Кира.

Яков оторвался от созерцания собственных ногтей и глянул на сердитого юношу исподлобья.

– Неа.

Слезы не уймут боль. Они лишь мешают слушать.

Бесполезность слез Даня заметила года в четыре. Не малюсеньких капелек, томно скользящих по гладкой коже щек, а надрывных рыданий, от которых рвется грудная клетка и саднит горло, лицо приобретает оттенок седалища бабуина, а по губам расползается мутная вязкая смесь из соплей и горячих глазных выделений. От собственных воплей закладывает уши. И не хватает воздуха для вдоха. Отчаяние и горе ребенка.

В четыре года Дане и правда было немаловажно показать, насколько ей плохо. Ударилась пальчиком – рыдание. Кругляш мороженого случайно выпал из волшебного золотистого рожка – мировое горе и вселенская печаль. Облаял пес – страх и снова горький плач.

Слезы, слезы, слезы.

Обратите на нее внимание. Пожалейте. Приласкайте.

Все поменялось одним поздним вечером, когда Арсений Эдуардович Шацкий уронил свою четырехлетнюю дочь Даниэлу в лужу. Не специально. Просто заплетающиеся ноги в какой-то миг перестали его слушаться, и он, запнувшись, рухнул на асфальт. Даня, до этого момента доверчиво прижимающаяся к отцовской груди, шлепнулась прямо в середину холодной грязной лужи. Когда она была на руках отца, все эти наполненные жидкостью ямки казались ей зеркальными кляксами.

И вот она угодила в одну из них.

Коротенькое голубое платьице с ромашками и края тонкого теплого шарфика вмиг впитали в себя пугающую черную жижу. По округлому детскому лицу стекали капли, а на приютившейся на ободке белой розочке, удерживающем тонкие каштановые волосы, расплывались пятна.

Даня вовсе не собиралась осуществлять приземление до самого дома, и поэтому рухнула в воду попой. Смачно и с брызгами.

Переулок был пустынен. Некому было наблюдать за разворачивающимся действом. Хотя какие уж тут действия? Плашмя лежащий мужчина в темно-коричневом жакете, с энтузиазмом обнимающийся с мокрым асфальтом, словно он, а не кости, придавал его телу цельность. А рядом – маленькая девочка, обвернутая полосатым шарфиком. Сидит в луже и увлажняет свои розовые щечки первыми слезами.