Северьянов пожал плечами.

— Я не большой любитель оперы. Предпочитаю драматический театр.

— Здесь нередко играют спектакли.

— Верно.

Вдруг выражение его лица изменилось. Он смотрел через плечо Кэролайн.

Она невольно оглянулась и увидела Мари-Элен, пристально смотревшую на них. По спине Кэролайн пробежали мурашки.

— Это моя жена, — сказал князь.

— Я догадалась. — Кэролайн чувствовала, что Мари-Элен сверлит ее взглядом. Девушка заметила, как холоден и недоброжелателен взгляд княгини. Ей стало не по себе — Она на редкость красива. Ваша дочь похожа на нее.

— Да, похожа. — Князь помолчал — Я не останусь на второй акт. Мне нужно поработать.

— Жаль. Майоне превосходен.

— Это вы превосходны, Кэролайн. Вечернее платье очень вам к лицу. — Он поклонился и вскоре исчез в толпе.

Кэролайн смотрела ему вслед, и сердце у нее гулко билось. Ничего не значащий комплимент — и она уже потеряла покой! Нет, чувства к нему и его интерес к ней не сулят ничего хорошего.

Отыскивая взглядом Энтони, Кэролайн вдруг оказалась лицом к лицу с женой Северьянова.

Мари-Элен холодно улыбалась.

— С кем имею удовольствие познакомиться? — надменно осведомилась она.

Девушка присела в реверансе.

— Кэролайн Браун, княгиня.

— Как вы познакомились с моим мужем? — властно осведомилась Мари-Элен. Кэролайн вспыхнула.

— Он… Мой отец — книготорговец. Специализируется на антикварных изданиях. Князь просил разыскать для него экземпляр Бартоломью и «Так и не так» Абеляра. — Кэролайн вся горела, чувствуя стыд и вину. Одно дело — знать понаслышке, что у Северьянова есть жена, с которой он не живет, и совсем другое — разговаривать с ней. Ведь она целовалась с ее мужем!

Мари-Элен, откинув голову, рассмеялась.

— Дочь книготорговца! — Смеясь, она покачала головой. — Боже мой, Ники совсем потерял голову. О чем он только думает?

Кэролайн, ошеломленная грубостью Мари-Элен, не нашлась, что ответить. Та, отвернувшись от нее, смешалась с толпой.

«О Господи! Что я наделала? И что, скажите на милость, делать теперь?»

Мидлендс был построен в начале правления безумного короля Георга III. Усадьбу окружали большие зеленые газоны, буйная вьющаяся зелень обвивала стены дома, а поодаль виднелись лесистые холмы Воздух был свеж и чист, над головой простиралось бескрайнее голубое небо. Сегодня Эдит Оусли исполнилось семьдесят пять. Она предпочитала Мидлендс всем другим своим поместьям и за последние десять лет проводила время в основном здесь. Но сегодня виконтесса не чувствовала ни умиротворения, ни радости. Окружающая Эдит красота оставляла ее равнодушной. Она была подавлена.

Виконтесса отложила лондонскую газету. Сегодня даже этот остроумный Коппервилл, статьями которого она обычно зачитывалась, не исправил ей настроения. Она сидела в саду позади дома, кутаясь в легкую шаль, и невесело размышляла в своей быстро промелькнувшей жизни. Что же теперь у нее осталось?

Рано или поздно она умрет — и все унаследует этот тщеславный болван Томас.

В воспоминаниях промелькнул образ Маргарет — такой, какой Эдит видела ее последний раз тринадцать лет назад, в холодный зимний день: бледная, белокурая, озаренная внутренней красотой. Эдит закрыла глаза. С тех пор не было и дня, чтобы она не жалела о своем жестоком решении. Вот если бы Маргарет не сбежала тогда с этим безмозглым Брауном, черт бы его побрал!

Виконтесса вздохнула. Она всегда отличалась неколебимой твердостью характера, поэтому пережила предательство Маргарет и ее смерть. Так же, как тридцать лет назад пережила смерть своего мужа Сеймора, тоже изрядного болвана. Эдит решила больше не выходить замуж, хотя, наделенная красотой и богатством, имела множество поклонников. Она отвергла их всех. Виконтесса наслаждалась своей вновь обретенной свободой. Впрочем, она никогда не позволяла Сеймору ни в чем ограничивать ее. Мужу казалось, что он во всем разбирается лучше других, однако на самом деле он легко поддавался влиянию. Эдит позволяла ему думать, будто всем управляет он сам! Наверное, она по-своему даже любила нежного и доброго Сеймора, безумно влюбленного в нее.

Эдит старалась не вспоминать о прошлом, но каждый день рождения пробуждал воспоминания. Скоро на празднество явятся Томас, его дура-жена и избалованные сыновья, хотя Эдит уже много лет назад сказала, что глупо праздновать завершение еще одного года жизни. Сама того не желая, она снова вспомнила Маргарет, а также ее дочь. Сейчас девушке уже восемнадцать.

Да, восемнадцать лет, и она не замужем. Живет над книжной лавкой своего безмозглого отца, загубившего жизнь Маргарет.

Эдит взяла со столика томик в красивом кожаном переплете — лучшие произведения ЭдмондаБерка. Этот подарок от Кэролайн она получила по почте сегодня утром. Маргарет, должно быть, рассказывала дочери, что Эдит очень любит читать — причем не какую-нибудь чушь, заметьте, а исключительно умные книги, заставляющие думать. Виконтесса читала постоянно и так же постоянно знакомилась с периодическими изданиями и газетами. А Берка она любила.

Кэролайн ни разу не забыла о ее дне рождения. Как когда-то и Маргарет.

Эдит прищурилась, заметив темный экипаж на дороге, вьющейся по склону холма. Он свернул в Мидлендс. Это наверняка Томас со своей дурочкой Доротеей и двумя мальчишками, похожими как две капли воды на своего папашу. Эдит вздохнула и поднялась. Два коккер-спаниеля, спавших у ее ног, запрыгали возле виконтессы, виляя хвостами. И тут же к Эдит подбежали трое слуг. Дворецкий осведомился, не желает ли она чего-нибудь. Эдит жестом отпустила его.

— Если не можешь сделать меня шестидесятипятилетней, уходи, Уинслоу. Пора встречать гостей. — Она бросила на дворецкого сердитый взгляд. Он был ее ровесником, если не старше.

Для женщины такого возраста у Эдит была легкая, решительная походка. Виконтесса считала, что сохранить бодрость ей помогла привычка дважды в день и в дождь, и в снег ездить верхом. Она любила ходить и редко пользовалась тростью.

Мысли о прошлом не покидали ее. Вспоминать о прошлом слишком больно. К тому же ее постоянно преследовала мысль, что все сложилось бы иначе, если бы ей удалось разлучить Джорджа Брауна с дочерью. Это было одно из самых серьезных поражений в жизни Эдит.

Стоя на ступенях парадного крыльца, виконтесса ждала гостей. Наконец экипаж подъехал, распахнулась дверца, и вышла Доротея. Томас никогда не отличался хорошими манерами, и у него не хватило ума предложить жене руку. Но чему удивляться? Он похож на свою мать Джорджию. У той тоже были куриные мозги. Джорджия на праздник не приехала. Она из тех женщин, у которых всегда болит то одно, то другое. Эдит, конечно, догадывалась, в чем дело. Джорджия побаивалась мать и предпочитала держаться подальше от нее. Эдит относилась к этому спокойно.

Маргарет была единственной умницей в семье — по крайней мере так считала виконтесса до того злосчастного дня, когда дочь сбежала из дома.

Эдит нахмурилась, увидев, как Томас вылезает из экипажа. Он, кажется, еще потолстел. Виконтессу раздражали люди, неспособные отказываться от лишнего куска. Сама она сохранила прежнюю стройность и осанку. «Интересно, что сделает Томас, когда я скажу, как решила распорядиться своим состоянием?» — Эдит улыбнулась.

— Бабушка! — Томас озарился улыбкой и бросился к Эдит. — С днем рождения!

— Не стоит напоминать мне о возрасте, — сердито бросила виконтесса, высвобождаясь из его объятий.

— Извини. Но ты выглядишь чудесно! — Томас обернулся к жене. — Поцелуй бабушку, Дотти!

— Хватит подлизываться! — раздраженно сказала Эдит, позволив робкой Дороти приложиться к своей щеке, и тут же забыла о ней. — Дай-ка мне взглянуть на мальчиков.

Томас подвел своих смущенных отпрысков шести и семи лет от роду, явно расположенных к полноте.

— Поздравьте прабабушку с днем рождения, — проговорил он.

— С днем рождения, мадам. — Генри поцеловал руку Эдит.