Поза застывшего в недоумении профессора с бокалом в руке и открытым ртом выглядела не столько смешной, сколько глупой, и в глазах человека не было ни грамма смеха.

Потребовалось какое-то время, чтобы Владимир Николаевич обрёл дар речи. Как только это произошло, профессор преобразился настолько, что невозможно было узнать. Взгляд обрёл дерзость, губы, сжавшись, не хотели размыкаться. отчего лицо приняло вид угрозы.

– Вы, девушка, в своём уме?

– В своём, – без тени смущения ответила гостья.

– Успокойся, Володя, – вынуждена была прервать диалог Екатерина Алексеевна. – Дай гостье высказаться до конца.

Зная мужа, как никто другой, та понимала – одно слово и его невозможно будет остановить.

– Да о чём тут говорить, Катя!? Бред! Провокация! Да, я помню Женю Вознесенскую, несколько раз выезжала с нами в экспедиции. Но это все!

– Не волнуйтесь вы так, Владимир Николаевич, – предприняла попытку успокоить профессора гостья. – Я никоим образом не собираюсь претендовать на роль дочери. К тому же в истории этой вашей вины нет никакой. Мама до последнего держала беременность в секрете, чтобы не поставить под удар вашу карьеру.

– Какая к чёрту карьера!? – взорвался Исаев.

– Владимир, успокойся.

Схватив мужа за руку, Екатерина Алексеевна попыталась призвать того к сдержанности, но глава семейства к тому времени был неуправляем.

– Подожди, Катя!

Плеснув в рюмку коньяка, Владимир Николаевич опрокинул содержимое в рот. После чего глянул на незнакомку так, будто принимал экзамен.

– Вы утверждаете, что, будучи студенткой нашего университета, ваша мама вступила в интимную связь с преподавателем, то бишь, со мной, в результате чего родилась девочка, которую впоследствии назвали Лизой? То есть, вы?

– Володя, веди себя достойно.

Екатерина Алексеевна готова была пойти на крайнюю меру, но терялась какую.

– Как я могу вести себя достойно, – сдерживая рвущийся наружу гнев, процедил, словно выкрикнул Владимир Николаевич. – В дом мой приходит непонятно кто с заявлением, что она моя дочь? Надеюсь, я правильно изложил, ничего не перепутал?

– Ничего, – не моргнув глазом, ответила Лиза

– Владимир, прекрати! – повысив голос, Екатерина Алексеевна, что было сил дёрнула мужа за рукав. – Во-первых, перестань дерзить. Во-вторых, криком не докажешь. Прошло много времени. Ты мог не знать, что у тебя есть дочь.

– Что?! – крик профессора был похож на рёв раненого медведя. – Какая к чёрту дочь?! Меня только что обвинили в измене. Ты же вместо того, чтобы возмутиться, призываешь к спокойствию.

– Да, призываю. В жизни всякое случается. Радоваться надо, а не вопить.

– Чему радоваться?

– Тому, что у тебя появилась дочь, к тому же приятной наружности.

Взгляды Екатерины Алексеевны и Лизы встретились.

Если первая в силу своего женского опыта и не думала отводить глаза, то вторая не продержалась и мгновения.

– Благодарю, – произнесла гостья, отведя глаза в сторону.

Столь неожиданно проявленное со стороны хозяйки дома благородство отрезвляюще подействовало и на главу семейства. Вздохнув, при этом сникнув до неузнаваемости, Владимир Николаевич, по привычке растопырив пальцы как грабли, провёл теми по волосам.

– Так! Всё! Я должен. Нет. Я обязан со всей присущей мне ответственностью заявить о том, что никогда ни в какие интимные связи с другими женщинами не вступал и вступать не собираюсь. Потому, вывод может быть один, коли не было измены, детей тоже не могло быть. Я ясно излагаю?

– Ясно, – с теплотой во взгляде и абсолютным спокойствием в голосе проговорила Екатерина Алексеевна. – Но Лиза здесь и это факт.

– Вижу, что здесь, но она не моя дочь.

– Тогда, чья?

– А мне почём знать? Главное, что не моя.

Екатерина Алексеевна взяла в руки заварочный чайник.

– Выпей чая. Пока будешь приходить в себя, я позволю себе сказать несколько слов. Только прошу, не воспринимай как обвинение. Я, как и Лиза, без претензий. Бог с ней, с изменой.

– Екатерина!

– Тема закрыта.

– Что значит закрыта?

– А то и значит, что речь пойдёт о том, о чём мы оба стараемся не говорить, в то же время раз за разом возвращаемся к мысли – какой бы выглядела наша жизнь, подумай мы в своё время о детях. Так случилось, что Бог не услышал мои молитвы, не дал нам возможность стать отцом и матерью. Так какого лешего рвать нервы сейчас, когда обнаружилось, что у тебя, а значит, и у меня есть дочь. Радоваться надо.

– Так рад. Так рад. Дух захватывает, – в который раз пыхнул гневом Владимир Николаевич. – Только от духа этого ощущение такое, словно все находящиеся в этой комнате, включая меня самого, сошли с ума.

– Разговор не об этом, – глянув на незнакомку, Екатерина Алексеевна вдруг сделалась мрачнее тучи, – вы Елизавета… Извините, не знаю вашего отчества.

– Владимировна.

– Что? – вскочив, Владимир Николаевич выглядел настолько сломленным, что уже был не в состоянии контролировать собственные действия. – Значит так, уважаемая. Или вы говорите, зачем вам понадобилось разыгрывать весь этот спектакль, или я буду вынужден попросить покинуть наш дом?!

Гостья, поднявшись с места, без тени смущения проследовала к выходу.

Она уже была вне комнаты, когда, развернувшись, произнесла: «Вы правы. Мне не нужно было приходить. Прошу простить за столь необдуманный поступок».

Ещё не стих, ищущий приюта звук хлопнувшей двери, а Екатерина Алексеевна уже была на пороге гостиной.

– Так нельзя, Владимир. Надо было разобраться до конца.

– В чём разобраться? В том, что особа эта не моя дочь?

– Не знаю. Лично мне Лиза понравилась. К тому же она может быть замужем, и наверняка у неё есть дети. А коли есть дети, есть риск, что ты в течение одного дня можешь стать и отцом, и дедом.

– Екатерина! – сжав кулаки так, что прожилки между пальцами стали белыми, Владимир Николаевич переживал очередной шквал негодования. – Ты поверила во всю эту чушь?

– Нет, конечно. И знаешь, почему?

– Почему?

– Потому что слишком хорошо знаю тебя. Когда эта девушка появилась в нашем доме, я сразу поняла, что у неё к нам есть какое-то дело. Какое? Мы должны были догадаться.

– Основание?

– Женское чутьё.

Расположившись напротив, Екатерина Алексеевна, затаив дыхание, глянула мужу в глаза.

– Ты обратил внимание, как она вела себя, когда вошла? Как снимала шубу, шарф? Со стороны казалось, что ведёт естественно и даже несколько самоуверенно, но я видела взор. Он метался из стороны в сторону. Ощущение было такое, словно человек произносил заученный текст, при этом думал о чём-то другом. Дочери, впервые увидевшие отца, так не ведут. Отцовство было предлогом. Главным было желание познакомиться с нами и попытаться понять, что мы за люди. Уверяю тебя, всё то, что здесь происходило – спектакль. Роль, которую отвела себе Лиза, была сыграна из рук вон плохо. Хотя…

Екатерина Алексеевна задумалась.

– А может, я и не права. Она ведь заставила тебя заволноваться? Заставила. Так что ещё неизвестно, кто из нас хороший актёр, а кто плохой зритель.

– Что касается меня, то я не играл.

– Было видно невооружённым глазом.

– В таком случае зачем подзуживала?

– Хотела заставить заволноваться Лизу. Дама особенная. Такие на пустяки не размениваются, потому должно было проявиться что-то, что открыло бы нам глаза.

– С чего ты взяла, что она особенная?

– Милый мой! – придав лицу как можно больше снисхождения, Екатерина Алексеевна даже не попыталась спрятать лукавство, – то, что не видите вы мужчины, мы женщины замечаем с первого взгляда. Одни манеры чего стоят! Ты не заметил, а я определила – девушка из интеллигентной семьи. Движения рук, осанка. Слова и те произносила внятно настолько, что был понятен каждый звук. Но больше всего мне понравилось достоинство.

– Тебя послушать, француженка – баронесса, – усмешка Владимира Николаевича выглядела скорее удивлённой, чем цепляющей за самолюбие.