– Море под коровой! – приветствовала мать Мирава.

Огневида поставила ведро и подождала, пока дочь подойдет поклониться и обнять ее. Огневида очень любила Мираву и гордилась, какой умницей и красавицей та выросла, лишь сожалела, что никак Макошь не даст ей детей.

– Нынче десятый день, как Ольрад с теми русами уехал, – рассказывала Мирава, когда мать провела ее в дом и усадила. – С князем Амундом. Уж дня три-четыре как должен был вернуться, а ни его нет, ни вести нет. Не знаю, что и думать. Озора уж смеется, не увез ли его Амунд с собой. Волею-то он не уедет от меня, ни слова не сказавши, да как бы… неволей не увезли, – с трудом выговорила она, сама не веря, что такое несчастье может с ней случиться. – Где ж его искать потом…

Сидя друг против друга у стола, они с Огневидой сами были как две суденицы, молодая и старая – почти одно лицо, только одно постаревшее, а другое свежее, румяное. Огневида родила старшую дочь еще совсем молодой, но за двадцать с лишним лет она обрела тот безвозрастный облик, в котором женщины живут многие десятилетия, до самой смерти. А в ясных чертах Миравы еще виднелась та юная девушка, которой она была не так давно. Глаза Огневиды, такие же большие и глубокие, как у дочери, теперь таились в сети морщин и были полуприкрыты – ее взгляд напоминал меч, который не следует без нужды извлекать из ножен. Даже самые простые ее движения источали силу: она была из тех «знающих», кому ведомы связи всемирья; казалось, ее загорелые руки когда угодно могут потянуть за невидимую нить, чтобы вызвать в мире любое желательное ей действие.

В оконце с отодвинутой заслонкой вдруг с шумом ворвался крупный черный ворон – Мирава вздрогнула от неожиданности, – слетел на стол и бросил что-то между сидящими женщинами. Вытаращив глаза, Мирава увидела тонкий медный браслет с узором «в зубчик». Браслет прокатился по столу и упал прямо перед нею, а ворон, сидя посреди стола, вертел головой, горделиво поглядывая умным черным глазом то на одну, то на другую.

Огневида расхохоталась:

– Вот тебе и подарочек!

Мирава, придя в себя от этого неожиданного явления, тоже усмехнулась.

– Встрешник! Что ты опять затеял! Откуда принес?

Она протянула руку, и ворон потерся об нее головой. Встрешник уже много лет жил у Огневиды, и в округе верили, что именно он приносит хозяйке вести с того света. В нем видели могущественный дух, а он и правда отличался от обычных птиц. Нередко утаскивал у людей мелкие вещи – украшения, ножи, иногда куски пищи, – и приносил своей хозяйке. Огневида охотно отдавала бы их назад, но мало кто являлся за пропажей: люди верили, что через Встрешника Темный Свет берет выкуп, откупая человека от болезни или иного несчастья.

– Чье же это?

– И не знаю, – Огневида протянула руку к браслету, повертела. Был он давно не чищен и потускнел. – У нас вроде ни у кого нет такого. Видно, далеко летал. Хочешь, возьми, – она подтолкнула браслет к Мираве.

– Да на что мне, – та отодвинула браслет. – Пусть Заранке в приданое будет. Мне только бы узнать, что с Ольрадом. Я для чего пришла… У нас толки идут между бабами – воевода наш молодой, Ярдар, ездил к тебе вроде гадать, а что узнал – не говорит никому.

– Ко мне? – Огневида широко раскрыла глаза.

– Ну да. Утром уехал, а воротился глухой ночью, уж и ждать перестали, ворота затворили. А что проведал – молчит. Озора не знает. Дивея, если спрашивают, только губы вот так поджимает, а не говорит ничего. Мне мнится, он и ей не сказал. У нас все тревожатся: видно, такие худые вести, что сказать страшно. Годома на днях к полуночи видела, будто меж двор шаталась белая свинья без головы и мычала…

– Мычала? – Огневида подняла брови и фыркнула от смеха. – Свинья у нее мычала?

– Вот так. Будто, значит, к беде. Все толкуют: не будет ли нам от тех русов, что прошли, какой беды? Что ты нагадала-то? – Мирава наклонилась через стол, заглядывая в лицо матери. – Хоть мне скажи. Если нельзя, я никому не передам. Но у меня еще и муж пропал… ни днем, ни ночью мне покоя нет, извелась уже.

– Я нагадала? – Огневида засмеялась. Смех у нее был звонкий, и, когда она широко раскрывала глаза, лицо ее делалось совсем молодым, и даже тонкие морщины казались не признаком старости, а чем-то вроде лучей. – Сказал он, стало быть, что ко мне ездил?

– Ну а к кому же? Где у нас тут другая ведуница, чтоб тебе в версту?

– А вон там, – Огневида опять засмеялась и показала в стену избы. – Крапиву рубит для кур.

Мирава прислушалась: через оконце долетал стук сечки по дну корыта. Так близко она знала только одну «ведуницу».

– Заранка, что ли?

– Допряма так[21]! Меня дома не случилось, он на Заранку и наскочил. Сама она ему щепки бросала.

У Миравы округлились глаза. Она знала, что сестра уже года три-четыре возглавляет девичьи гадания на Карачун и на Ярилин день: кому замуж идти, кому еще посидеть, кому помереть. Но чтобы она взялась гадать мужчине, воеводе, да еще о судьбе всей Веденецкой волости! Это было почти так же нелепо, как если бы она нанялась в оружники.

– Блуд ее взял, что ли… – растерянно пробормотала Мирава. – И чего она нагадала?

– Да ничего хорошего, – Огневида подперла щеку рукой и снова стала похожа на старуху в ее платке, закрывавшем лоб. – Хотел он о доле своей знать, а доля все больше черных перьев накидала ему.

У Миравы вытянулось лицо: ей на ум опять пришел Ольрад и его долгая поездка.

– Да и то еще не беда, – продолжала Огневида. – Заранка-то взялась ему долю выправить, новую напрясть, поровнее.

Мирава широко раскрыла глаза, будто спрашивая: как? Но Огневида не успела ничего сказать: за дверью послышался шум, топоток, отворилась дверь, проснулась Заранка, потом, увидев внутри двух женщин, обернулась и вытолкала прочь нечто округлое, бурое и щетинистое.

– Поди прочь! – бормотала она в досаде, отталкивая упрямую свинью, которая непременно хотела пройти за нею следом. – На дворе погуляй. Там обожди! Да иди же!

Встрешник прошелся по столу, важно покачиваясь, и издал короткий хриплый смешок: дескать, а мне можно! Мирава закрыла рот рукой: еще не хватало, если бы Заранкина Мышка забралась на стол! У нее самой в девичестве был только пес, Ежик, и его она забрала с собой, когда вышла замуж; сейчас он был уже немолод и больше дремал в тени возле избы, однако каждый вечер сам отправлялся на пастбище, сам находил в стаде хозяйскую корову и пригонял домой.

Наконец Заранка отпихнула упрямую свинью, затворила дверь и подошла к Мираве, на ходу вытирая руки о серый передник из гребенины. Огневида сидя смотрела, как они обнимаются: если бы она не знала точно, что родила их обеих, то и не догадалась бы, что они сестры. Совершенно разное выражение скрадывало сходство черт.

– Что у вас тут за чудеса? – спросила Мирава, снова усевшись. – Ты сама гадала Ярдару? А он сказал, к матери ездил.

– Он и ездил к матери, – Заранка взглянула на Огневиду. – Да она в Ржавец уехала.

С самыми близкими она не могла вести себя так же, как с чужими, и держалась более спокойно и открыто, но и сейчас в ее лице, в голосе, в темно-голубых глазах угадывалась никогда ее не покидавшая самоуверенность.

– Как же у тебя смелости хватило ему гадать?

– Мудреное ли дело? – Заранка двинула плечом. – У меня есть кого о подмоге попросить.

– И что у вас вышло?

Заранка не ответила сразу, а вопросительно взглянула на мать.

– Расскажи, расскажи, – Огневида кивнула, дескать, дело сделано, что теперь таить?

– Я… – Заранка широко раскрыла глаза и вдохнула. – Я, Миравушка, сдается, с вами скоро буду жить. В Тархан-городце.

– Как это? – Мирава тоже посмотрела на мать.

Ей подумалось, что Огневида почему-то больше не хочет держать у себя Заранку и та пойдет жить к сестре и зятю.

– Я ему пообещала добрую долю приманить и привязать. Но только если он меня в жены возьмет.

– Ярдар? – Мирава знала, что ни о каком другом мужчине они не говорили, но все же не верила, что речь идет о нем. – В жены – тебя?