Ну да. И машина крутая, и мужик ничего, а уж как он с ребенком… Сама бы увидела и позавидовала. Только нечему.

– У девочки не пневмония, конечно. Острый ринотрахеит, отек гортани. Очень вовремя вы приехали, очень, – молоденькая врач-терапевт с придыханием это все произносила, томно глядя на Эндриса.

И почему кошки в душе Сони вдруг яростно заскреблись? Глупые звери! Хватит с нее этих мужчин. Это сначала они все белые и пушистые. А потом из них вдруг вылезают Борисы.

– Госпитализация? Судя по тому, что вы мне тут сказали, в ней нет особого смысла. Антигистаминное сделайте, ингаляцию. Укол антибиотика, дальнейший курс ей назначат, со своим врачом я в ближайшее время свяжусь, он в отъезде. И оперативней, пожалуйста.

Последнее слово Эндрис произнес так недвусмысленно, что врачиха угасла, понуро выписывая назначения, и только бросила на Соню взгляд полный откровеннейшей неприязни. Надо же…

Возвращались они по накатанной колее, Соня откровенно дремала, мысли запутывались, куда-то не туда уползая. Время от времени открывая глаза, она любовалась мужским профилем. Шикарный нос у него. Такие на монетах надо чеканить, все точно оценят. С этой мыслью она и уснула.

Только и смогла, что пробормотать домашний адрес в полусне, как будто Эндрис был таксистом или ее персональным водителем.

Дома было непривычно пусто и гулко. А ведь они уезжали всего на две недели!

Соня когда-то любила эту квартиру: светлую, большую, с широкой лоджией, с окнами, выходящими на восток. Здесь она все когда-то делала сама, ну, выбирала: и светлый, серо-голубой ламинат, и кофейного цвета обои в спальню, и бирюзовые подушки на кухонный диван, и саму кухню хромово-каменную, холодную и монументальную.

Огромная кровать из натурального дерева, цвета слоновой кости, комод и встроенный шкаф к ней в комплект. Круглый светлый ковер на полу, его обожала Леся и искренне ненавидел Борис, у которого была аллергия на пыль. Ковер Соня демонстративно достала из шкафа в тот день, когда Борис после развода съехал в гостиницу (наверное).

Теперь вся эта некогда любимая и привычная обстановка, все эти невыносимо изящные статуэтки, тщательно выверенные цветочные композиции и тяжелые портьеры казались Соне пустыми и ненужными. Хотелось одним махом смести все в мусорные мешки и вынести на помойку, как и ушедшие ее нежные чувства к бывшему мужу. Сменить шторы. Кухонный гарнитур выкрасить в снежно-белый. Оштукатуренные стены обклеить обоями в цветочек. И люстру хрустальную в холле (назвать коридором пространство в двенадцать квадратов не поворачивался язык), которую выбирал Борис, тоже выкинуть, заменив лаконичным черным светильником.

Прежней Соне мучительно и безнадежно хотелось принести в этот дом если не уют и тепло, то хотя бы иллюзию. А теперь руки чесались все вымести, навести свой порядок и существовать.

Не до этого сейчас, конечно. Да и денег у нее на ремонт нет совсем. Соня ведь так и не работала ни разу в жизни. После института она сразу же забеременела, потом Борис сказал, что он зарабатывает достаточно, чтобы его жена могла заниматься домом и ребенком. А уж когда выяснилось, что Лесенька чрезвычайно умна для своих лет, про детский сад не шло уже и речи.

Они, впрочем, даже попытались, когда дочери было полтора года – социализация, коллектив, да и просто трехразовое полезное питание. Но в первый же день, глядя прямо в глаза воспитательнице, малютка Олесия серьезно заявила, что “старая собака Ольга Матвеевна” целый день сидела в телефоне, а еще у нее была в шкафчике красивая бутылочка. Воспитательница обиделась на “старую собаку”, вызванная заведующая нашла “бутылочку”, Борис долго смеялся, а потом сказал, что такой детский сад им не нужен.

Жена заикнулась было про няню, но муж не выносил чужих запахов в доме, к тому же у Леси есть мать. Она ведь сидит дома именно для того, чтобы этим домом заниматься. Соне пришлось согласиться. Она вообще не умела спорить с мужем.

До тех пор, пока он не выкинул ее картины, конечно.

Эта боль все еще Соню не отпустила.

Сняв обувь и развязав Лесин шарф, девушка молча прошла в детскую. Пустая белая стена и девственно чистый стол, раньше заваленный кистями и красками, снова резал глаза. Борис не пощадил ничего. Холсты, растворители, шпатели и грунтовки, масляная пастель и крафт-листы – все было безжалостно вынесено на помойку. Как сказал бывший муж: "До тех пор, пока Соня не повзрослеет".

Что ж, она повзрослела и очень быстро, правда?

В этой квартире, хранившей и моменты былого счастья, и шлейф громких скандалов, Соне теперь находиться не хотелось, но идти ей было некуда – не к родителям же, в самом деле? Они и рады принять, но у них две комнаты, в одной из которых живет Сонин младший брат-студент.

Медленно, будто сомнамбула, девушка открыла сумку, потом шкаф. Леся тихо прошлепала на кухню, хлопнув дверцей холодильника. Ну конечно! Ребенка нужно кормить, а продуктов дома нет. Только картошка в ящике под раковиной и куриное филе в морозилке. Вещи подождут.

– Лесенька, ты бы полежала, – ласково сказала Соня дочери, вспомнив вдруг, что Эндрис сунул ей пакет с лекарствами уже в дверях квартиры. Куда она его бросила? А, на обувнице. – Давай примем таблеточку и спать.

– Женщина, я вообще-то есть хочу, – буркнула девочка, в очередной раз заглядывая в холодильник, словно там за несколько мгновений что-то изменилось. – Мне нужна энергия, чтобы выздороветь.

Соня выразительно сморщила нос и извлекла из морозилки ледяную куриную тушку и упаковку зеленой фасоли.

– Суп сварю, – сообщила она.

– А побыстрее?

– Яичница? – нет, наверное, это не самая хорошая идея. Сколько лет этим яйцам? Через пару дней они точно станут прошлогодними.

Ничего не поделаешь, придется заказать еду в кафе. Тут даже Борис бы ее не осудил. Хотя… муж в очередной раз прочел бы ей лекцию о том, что в общепите готовят из самых дешевых продуктов не первой свежести и, конечно, немытыми руками. Как будто в холодильнике все идеально свежее!

Денег на карте было немного, но на еду хватило. Карбонара для Сони, пюре с котлетой и морс для Леси и еще кусок чизкейка для минимальной суммы заказа. Может, дочь и поест, она ведь любит сладкое. И не думать, не думать, что сказал бы муж, между прочим, бывший. Теперь он ничего не имел права ей запрещать!

– Я буду спать с тобой! – строго сказала Леся.

Соня кивнула. Кровать большая, тесно им не будет.

Опять же Борис запрещал дочери спать в родительской кровати. Леся спала с мамой только в те дни, когда ее отец был в командировках.

Наверное, это было правильно. Он вообще говорил очень правильные и логичные вещи. Ребенку так точно не место в постели супругов. Но теперь нет супруга, и место вакантно. Вот и отлично.

С Борисом Соня спать не любила: муж похрапывал, бормотал во сне, но самое ужасное – плотно закрывал окна и двери, так что его свободолюбивая жена ночью задыхалась. Ей нравилось просыпаться от солнечных лучей, скользящих по лицу, от шума дождя летом, от карканья ворон, даже от ледяного холода. Но окна в спальне всегда были зашторены и даже летом форточки открывались лишь днем. Последние годы Соня частенько спала в маленькой постельке в обнимку с дочерью, что Бориса крайне бесило. Не это ли было первым камнем, разрушившим такой прочный в начале брак?

С Лесей спалось преотлично, несмотря на то, что девочка раскидывалась звездой, пиналась и ворочалась. Ночью Соня даже вставала, закрывала-таки форточку и убирала Леськины пятки с подушки. И тем не менее – выспалась и вскочила в великолепном настроении. Даже завтрак приготовила – нажарила картошки. Не полезно, но ужасно вкусно.

И первый же вопрос дочери разрушил очарование дня.

– Мама, а Дед Мороз к нам придет? Принесет тебе и мне подарки?

К вопросу об отце Соня была хоть немного, но готова. Придумала, что ответить: папа в командировке, он обязательно приедет чуть позже. А к бабушке с дедом мы сами заявимся, как только ты выздоровеешь окончательно.