Никто и никогда не оказывал на меня такого влияния. Как будто я вижу ее впервые в жизни и понимаю, насколько она прекрасна.

Локоны цвета шелковистых вороньих перьев выбиваются из ее прически, спадая с макушки, и впервые мне хочется прикоснуться к кому-то, пропустить волосы между пальцами и почувствовать, так ли они гладки, как кажутся.

Каждый изгиб, дуга и изгиб ее тела подчеркнуты в этот час, обтягивающий свитер подчеркивает покатость ее груди и мягкость живота. Голод закипает в моем нутре при виде темно-зеленой юбки, обтягивающей ее бедра, черных колготок, натянутых на бледные ноги, и я хочу увидеть, насколько шелковистой является ее кожа под ними.

Может быть, это потому, что мои голые руки уже касались ее, обхватывали ее руки в попытке утешить. Я знаю, какова на ощупь ее обнаженная плоть под моей ладонью, и я хочу большего.

Впиться зубами в кожу. Смотреть, как она розовеет. Чтобы она кровоточила.

— Он вернулся, и он придет за мной, — бормочет она, наклоняя голову в мою сторону и глядя на меня своими большими зелеными глазами, которые сидят пустыми.

Обычно они полны энергии, чувств.

Все, что я хочу сделать, это наполнить их снова. Вылить все эмоции, которые обычно переполняют ее, обратно в ее тело, потому что она не должна выглядеть так.

Пустая и полая.

В ее сознании выстроены стены, защитный механизм, чтобы спрятаться от вещей, которые ее пугают. Возможно, они были у нее всю жизнь. Я не удивлюсь, если именно это помогло ей пройти через систему приемных семей.

Но она научилась так хорошо прятаться за ними, что уже не может найти себя. Вот почему ей трудно смотреть на себя в зеркало.

— Мой отец все еще в тюрьме, дорогой фантом. — В моем голосе звучит горечь, когда я подхожу ближе к ее сидящей раме. — Даже если бы это было не так, твой страх перед ним излишен.

Мертвые глаза блуждают по моему телу, прежде чем она насмешливо покачивает плечами. — Это говорит его сын.

Я не хочу задаваться вопросом, почему только она вызывает во мне это извержение энергии. Почему это расплавленное огненное чувство прокачивается по моим венам при ее ответе. Мои брови сгибаются в глубокую V-образную складку.

— Так ты теперь проклинаешь меня? За отца, у которого у меня не было выбора при рождении? Я никогда не думал, что ты такая же, как все они, эти овцы, — я наклоняю голову к окну, — которые будут питаться любыми обрывками информации, брошенными им на пути, правдивыми или нет?

— Не вкладывай слова в мои уста, Тэтчер. — Ее челюсть сжалась. Эта горькая, холодная версия Маленькой Мисс Смерть тревожит меня. А я никогда не тревожусь.

— Ты его сын. Тебе нечего бояться, кроме неловкого воссоединения. Я — девушка, которая отправила его в тюрьму.

Ее правда пронеслась между нами. Последствия того, что мой отец сделал с ее матерью той ночью, непосредственно привели к его аресту. После многих лет, проведенных под полицейским радаром, Скарлетт Эббот стала его погибелью.

Я позволил ей стать его гибелью.

Она пережила его. Видела все, что он сделал с ее матерью. Видела меня. Я никогда не понимал, почему Фиби Эббот была единственной женщиной, которую мой отец не расчленил. У Генри была особая рутина, но не в тот момент.

Его арестовали вскоре после того, как нашли ее в доме. После того, как она все рассказала полиции. Все, что ожидало меня, она никогда не говорила им, что я был там. — Я не боюсь. — Она выдохнула. — Я знала, что в конце концов он придет за мной и уже давно была готова.

Ложь.

Она в ужасе от моего отца. Я почувствовал это по ее плечам несколько минут назад, по тому, как ее тело содрогнулось в моей хватке, и она отсоединилась от своего тела. Тактика, которую разум заставляет делать тело при повторном переживании тяжелой травмы.

Это распространенный симптом посттравматического стрессового расстройства.

И я видел, как она физически отключилась после того, как увидела эту ногу. Я видел, как ее разум защищался единственным известным ему способом — отключиться и спрятаться, пока все монстры не исчезли, пока тишина, которую она нашла в шкафу, не вернулась, и она смогла выйти. Больше не прятаться.

Несколько шагов вперед — и я оказываюсь рядом с ней, мои пальцы тянутся к зеленой шелковой ленте в ее волосах. Я чувствую, как у нее замирает грудь от моей близости, а руки сжимаются в маленькие кулачки.

— Вот почему ты убегаешь в эти пыльные места, не так ли? Тебе не нужно прятаться от того, что тебя в них пугает. — Я наклоняю голову, не понимая, зачем я спрашиваю вслух, если знаю ответ.

Тепло распространяется по ее лицу, розовый цвет обжигает ее щеки, и я вижу, как эмоции снова вспыхивают в ее глазах, чистые, нефильтрованные эмоции, изливающиеся только для меня. Из-за меня.

Что-то постоянное поселяется в моей груди, решение, которое, как мне кажется, я сделаю все, чтобы Лира больше никогда не заходила в это темное место внутри ее головы одна.

— Это забытые места. Я — забытая. Это единственные места, где я чувствую, что мне место.

Мой большой палец проводит по шву ткани, зацепляя один из ее локонов, и я чувствую, какой он гладкий под моим прикосновением. Такая теплая, такая ее.

— Он не придет за тобой, Лира. Генри все еще за тюремной решеткой, и если бы это было не так, уверяю тебя, он никогда бы и близко не подошел к тебе. — Мои пальцы спускаются от ее волос к изгибу шеи. — Ни одной царапины на этой бледной коже.

Дрожь, которую я чувствую в своей руке, пробегает по ее телу, она наклоняет голову, чтобы дать мне доступ к ее нежному горлу, отдаваясь мне так свободно, без особых усилий.

— Как ты можешь быть так уверен?

— Единственный человек, который может заставить тебя истекать кровью это я, — пробормотал я. — Твои страдания. Твой страх. Твоя кровь. Это все мое, детка.

Мой большой палец скользит по трепету ее пульса, чувствуя, как он подскакивает от моего прикосновения. Вся она так реагирует на меня; вплоть до вен и артерий под ее плотью, они движутся для меня. Ее сердце бьется только для меня.

— Ты хочешь построить свои стены, дорогой фантом? Защитить себя внутри этих призрачных пространств? Это прекрасно, — говорю я ей с кивком, мой большой палец глубоко вдавливается в ее шею. — Но прежде чем закрыть двери, убедись, что я внутри. Ты можешь закрыться от всего мира, но не от меня. Никогда.

Дрожащий вздох вырывается из ее губ, ее тело наклоняется к моему прикосновению.

— Никогда ты, — тихо шепчет она, — Никогда, мой ангел.

Я вскидываю бровь, пытливо глядя на нее. — Это не мое имя.

— Это то, кем ты являешься в моей голове.

Ангел. Она шутит?

Ее тело непринужденно поворачивается, пока она не оказывается лицом ко мне, ее ноги свисают через край мраморного сиденья. Ее колени находятся в нескольких сантиметрах от моих, моя рука все еще лежит на ее горле.

Я смотрю, как ее палец нерешительно тянется вперед, проводя по ткани моего загорелого пиджака. Он пробегает вверх и вниз так бесстрастно, что даже не кажется, что она двигается.

— Ангел смерти, — бормочет она. — Божественное существо, которое, как считается, успокаивает души и сопровождает их в другое измерение.

Я надеялся, что где-то по пути она выкинет из головы то, что я сделал для ее матери. Но, видимо, в отличие от меня, Лира помнит все из своего детства. Особенно ту ночь.

Монеты, чтобы заплатить паромщику.

Традиция семьи Пирсон, о которой мне рассказывали с раннего детства, одно из единственных воспоминаний, которое я мог вспомнить. Всех, кто носил мою фамилию, хоронили с монетами над глазами, чтобы наше богатство не осталось незамеченным в загробной жизни, куда бы нас ни отправили.

Я бросил монеты в могилу собственной матери, перед тем как помочь отцу похоронить ее. Женщину, которую я едва помнил. Не знал, была ли она невнимательной или любящей, как звучал ее голос, какую одежду она носила.

Может быть, это было то, что осталось от моей совести, желание сделать доброе дело для Фиби Эббот. Но что бы это ни было, мой отец давно подавил это желание. Желание помочь кому-то еще перебраться через реку Стикс покинуло меня, вернувшись только тогда, когда я встретил парней.