— Ты же не собираешься убить своего Ямада? — спросил я, откинувшись на спинку кресла.

— Разумеется, нет, — Аято холодно улыбнулся. — Как ты мог такое подумать? Мне просто нужно удалить его из школы на время, пока Мида будет здесь работать, вот и всё.

— И как мы это осуществим? — я склонил голову набок. — Подговорим кого-нибудь поставить ему подножку на уроке физкультуры? Подстроим удар током на уроке домоводства?

Айши поморщился.

— Нет и нет, — ответил он, поправляя и без того идеальный манжет форменной рубашки. — Я не собираюсь причинять ему серьёзный вред. Нужно всего лишь изолировать его на неделю.

Я положил ногу на ногу и обвил руками колено. Становилось понятно, куда именно дует ветер, но как именно он собирался удалить Ямада, нанеся ему ровно столько ущерба, сколько необходимо для временного удаления, но при этом не убив его ненароком. Интересно, как такое возможно?

Подняв вопросительно брови, я склонил голову набок. Аято ухмыльнулся и, разведя руками в стороны, заговорил:

— Помнишь сентябрьский случай с Осана и Таро, когда мы пытались сначала рассорить их, чтобы подготовить моего семпая к разрыву с ней? Не так давно, на рождество, мы собрались всей семьёй, и тогда, за разговорами, я вспомнил о своём печальном детском опыте, о котором совершенно забыл. Как-то давно мы с родителями навещали бабушку — она живёт в деревне Итоки. Помню, тогда у неё в подсобном строении, где хранился садовый инвентарь, завелись крысы, и она решила расправиться с ними самым радикальным образом. Мне стало интересно посмотреть на крыс, поэтому я пробрался в сарай, но не нашёл там ничего интересного, кроме нескольких кусочков сахара, оставленных на столе. Как и все дети, я любил сладкое, поэтому, недолго думая, взял один кусочек и съел его. На вкус он был приятным: сладким, как и положено сахару. Но вот потом меня сильно тошнило, и мать повезла меня к другой бабушке — матери отца; она до сих пор работает главой кардиохирургического отделения в больнице города Шисута. Я сразу рассказал, что именно случилось, и меня тут же поместили в палату. Бабушка со стороны отца — Накаяма Каэде — занялась мной сразу, поворчав, что не стоило оставлять крысиный яд в том месте, где ребёнок мог его достать. Однако она не особо волновалась за меня, и вскорости узнал, почему: она сама объяснила мне это.

Он поднял руки кверху, потянулся с кошачьим изяществом и медленно опустился на пол, скрестив ноги по-турецки.

— Грызуны давно уже вредят человеку, так что последний много лет искал эффективное средство для борьбы с ними, — вымолвил он, неотрывно глядя на меня. — Современные крысиные яды выпускаются в форме брусочков, похожих на сахар. Они сладкие на вкус, а также действуют молниеносно и сильно. Но всегда существует опасность, что этот яд может попасть к человеку тем или иным способом. Например, как в моём случае: ребёнок, приняв средство за обычную сладость, мог съесть его. Или кто-либо случайно перепутает яд с рафинадом и положит его в коробку с безобидной надписью: «Сахар». Для таких случаев создателями отравы был предусмотрен один интересный компонент.

Айши уселся поудобнее и продолжил:

— У грызунов нет механизма рвоты. Если яд попадёт им в организм, то исторгнуться таким образом он не сможет. У людей же всё не так, поэтому в крысиную отраву добавляют так называемый эметик — сильнейшее рвотное, которое немедленно освобождает желудок человека, случайно проглотившего отраву. Таким образом крысиным ядом — если, конечно, это не старое средство вроде мышьяковых или цианидовых препаратов, — отравиться насмерть невозможно. Впрочем, ты и сам об этом прекрасно знаешь: если мне не изменяет память, именно ты, вернее, тогда ещё Масао, предложил мне воспользоваться таким методом, чтобы отвадить Таро от Осана.

Я потёр подбородок и кивнул, пробормотав:

— Так ты хочешь слегка притравить его…

— Совершенно верно, — Аято встал с пола. — И, пожалуй, для этого помощь Инфо-чан мне не понадобится.

Кивнув мне на прощание, он развернулся и вышел из кабинета. Я медленно выдохнул и потёр ладони друг о друга. Бедняга Таро: его ждёт не самый приятный опыт. Зная Аято, несчастному Ямада этого не избежать: Айши отличался исконно японской тщательностью и исполнительностью.

Что ж, от этого не умирают. Всё лучше, чем убийство очередной несчастной дамочки, которой не посчастливилось влюбиться в объект страсти психопата.

Но не стоит рефлексировать по этому поводу: всё сложилось так, как сложилось; хорошо, что пострадает только желудок Ямада, который впоследствии, надеюсь, полностью восстановится.

А мне, пожалуй, пора: большая перемена вскоре закончится, а старине Масао важно сохранить свою репутацию примерного школьника.

Предварительно проверив камеру в научном клубе и удостоверившись, что в помещении никого не было, я встал с кресла и направился к выходу.

Масао.

Я хорошо плавал.

Когда-то в той жизни, в Сенагава, приёмные родители каждый год брали меня с собой в отпуск на Окинаву. Там я моментально научился держаться на воде, а потом смог развивать нешуточную скорость. Плавание оказалось чуть ли не единственным видом спорта, в котором я проявлял успехи, и приёмная семья даже подумывала отдать меня в специализированную секцию, но не получилось.

Однако я наслаждался пребыванием в воде. И нырять я тоже научился: мне нравилось интересное ощущение, когда плотная солёная вода как бы выталкивала тело прочь, на поверхность.

Похожее чувство, только намного сильнее и неприятнее, я испытывал каждый раз, когда выходил из владений Инфо. Не ласковая морская вода, а что-то куда более холодное, тёмное, густое, словно желе, вытолкнуло меня прочь, и я с радостью вдохнул полной грудью свежий воздух, гоняемый по помещению научного клуба системой кондиционирования, придуманной Кушей.

Интересно, что Инфо затеял на этот раз?

Пусть делает, что хочет, лишь бы другим людям не пришлось страдать…

Выйдя из помещения научного клуба, я торопливо направился к лестнице: мне нужно было спешить, так как ровно через три минуты начинался следующий урок.

И я успел, пусть и за считанные секунды до прихода учителя.

***

Рутины всякого рода являлись основой жизни в нашей стране. Мои соотечественники плохо справлялись с экспромтом и предпочитали планировать всё заранее. У каждого японца имелся свой распорядок дня, и от последнего редко отступали.

Фред Джонс, проживший в Японии почти половину жизни, так и не усвоил этот элемент нашего менталитета, не смог перенять привычку планировать. Он терпеть не мог это, никогда не вёл ежедневника и предпочитал действовать по наитию или обстоятельствам. Человеку с его характером это давалось легко: он был находчив, легко ориентировался в незнакомой обстановке и неплохо соображал.

А вот я в этом аспекте не отходил от образа примерного японца: мне нравились планы и рутины, и на душе становилось легче, когда я чётко осознавал, что именно буду делать в течение ближайшего промежутка времени.

Может быть, эти рутины помогали мне сбежать от реальности и переключить мозги сугубо в бытовую и приземлённую сферу… Не знаю.

В общем, обычно вторую половину субботы и частично воскресенье я посвящал уборке. Привычные действия приносили покой в душу, а результат, который был виден сразу, радовал и глаз, и мою педантичную натуру.

Вторую часть выходного я проводил на работе в лаборатории по ремонту тонкой техники, и тут тоже было без сюрпризов: нужно было прийти, сделать всю работу, которая накопилась, убраться, перекинуться с хозяином лаборатории Ватанабэ-саном парой слов о ценах на продукты, политическом курсе Правительства, погоде, а потом получить расчёт за день и отправиться домой.

И пусть многие иностранцы, такие, как, к примеру, тот же Фред Джонс, считали предсказуемость скучной, я против неё ничуть не возражал.

И потому в понедельник, седьмого января, я привычно шёл в школу. Накануне мне удалось приобрести в торговом центре подарок для Куроко — её день рождения приходился на эту пятницу. Также я присмотрел кое-что для Даку Ацу — он готовился отмечать свой праздник ровно через неделю, и я числился в списке приглашённых — мы с ним подробно обсудили этот вопрос вчера вечером, переписываясь с помощью программы-мессенджера. И я подозревал, что, скорее всего, окажусь единственным гостем.