— Это уже чересчур, понимаешь? — прошептала Мусуме, всхлипывая. — Что мне теперь делать?
— А ты пробовала рассказывать учителям? — тихо спросила Кашико. — Или сразу завучу. Он ведь должны помочь!
— А что если они обвинят нас? — голос Мусуме едва не сорвался. — Что если они решат, что мы такие же, как те?
— Но… — Кашико ахнула. — Думаешь, нам не поверят?
— Конечно, нет, — прорыдала Мусуме. — Пусть мы их и не били, но мы были там, стояли и смотрели… Что же теперь будет?
— Мы ведь не такие, как те, — едва прошелестела Кашико. — Ну, да, сначала было весело посмеяться над теми лузерами, но то, что началось потом, — это ужасно. Может… Слушай, а что насчёт школьного совета? Может, им расскажем?
— Кидзугучи и остальные сами к ним пошли, — ответила Мусуме дрожавшим голосом. — Я видела, как они заходили в комнату совещаний — туда, где совет сейчас, ну, ты знаешь. Потом они вышли и в коридоре обсуждали, что им сказали, а я спряталась за угол, чтобы послушать. Короче, эта Сайко Мегами отказала им в помощи, представляешь? Она им сказала, вы, типа, слабаки, вот сами себя и защищайте. А если мы туда пойдём, что она нам скажет? Нас они вообще слушать не станут!
— Это точно, — Кашико глубоко вздохнула. — Какой ужас…
Вдруг послышался звук открывшейся двери, и девочки сразу же замолчали. До моих ушей донеслись голоса нескольких людей.
Я медленно распрямился и, потянувшись к сумке, достал учебник.
Я прекрасно понимал, о чём именно говорили эти девочки: у нас в школе, в старших классах, училось несколько не самых приятных человек. Дети богатых родителей, они привыкли, чтобы всё шло так, как хотят только они, и никак иначе. Они выбрали себе жертв — группку первоклассников, тех самых, которые приходили к совету и просили помощи. В тот день отсутствующую Куроко замещала Мегами, которая им отказала довольно в резкой форме, и бедняги ушли, так и не добившись ничего.
Эти унижаемые — несколько ребят-первоклассников, одним из которых был мой одноклассник Кидзугучи Умеджи, — пытались жаловаться учителям, но виновники, пользуясь властью и влиянием своих родителей, постоянно избегали наказания.
На первый взгляд, эта ситуация казалась безвыходной, но наверняка помочь им могли. Если бы кто-то сильный и смелый взялся за этих негодяев, то тогда…
Я замер и потёр подбородок.
Такой человек имелся, причём довольно близко.
В нашем классе училась девочка по имени Осоро Шидесу — отпрыск довольно бедной семьи, где было трое детей и мало денег. Она поступила в дорогую старшую школу на бесплатное обучение по спортивному гранту — она занималась несколькими видами единоборств. Однако уроки Осоро посещала редко, потому что работала в одном из тренировочных залов в соседнем крупном городе, поэтому её успеваемость была довольно низкой, но исключать её не торопились, так как она являлась призёром соревнований по боксу и муай-тай.
Эта девочка мало с кем общалась, что неудивительно: в школу она почти не ходила. Но как-то раз она пришла в школьный совет для того, чтобы официально отказаться от предложенного ей членства в клубе боевых искусств, и тогда я впервые разглядел её вблизи. Помню, меня крайне впечатлило её некрасивое, но волевое и решительное лицо с резкими чертами и разлатыми бровями, часто сдвинутыми у переносицы.
— Я не буду клоунессой на угоду школьному правлению и их пажам, — сурово обрубила Шидесу в ответ на вопрос Куроко о том, почему она не хотела вступать в клуб. — Драться я стану только тогда, когда найдутся люди, которым всерьёз понадобится моя помощь.
И она гордо вышла из зала заседаний, хлопнув за собой дверью.
После этого случая моё любопытство разыгралось, и, взломав электронный архив, я отыскал личное дело Осоро Шидесу. В анкете она указала, что выше всего ценит справедливость и её восстановление, при этом ненавидит издевательства.
Если бы Осоро ходила в школу почаще, она бы узнала о том, что здесь творилось, и защитила бы бедняг, но увы: с её графиком посещаемости это переходило в разряд фантастики. Если только кто-нибудь не рассказал бы ей об этом и не посоветовал бы вступиться за тех, над кем издевались…
Я помотал головой и начал листать учебник.
Ну уж нет. Из приюта я вынес один важный жизненный урок: лучше не высовываться и не лезть туда, куда не просят. Донкихотство ещё могло выйти мне боком, особенно учитывая то, что задиры все поголовно были из богатых и влиятельных семей, а я же являлся никому не нужным сиротой.
И если даже всё сработает, избалованные золотые детки могут узнать о том, что я причастен, и тогда мне конец.
Но не стоило забывать, что в мире компьютерных технологий я был практически богом. Почему бы не попытаться хотя бы установить на телефон новую улучшенную версию разработанного мною мощного анонимайзера, а потом отослать сообщение?..
Промучившись несколько минут, я всё же решил сфокусироваться на уроке и до обеда не вспоминал о несчастных обижаемых. А на большой перемене, стоя в очереди в кафетерии, я принял чёткое и окончательное решение не вмешиваться в конфликт между задирами и унижаемыми. Я планировал установить обновление программы-анонимайзера на телефон: она нужна была мне для достижения другой цели.
Сидя с Кушей за столом, я то и дело поглядывал по сторонам, пытаясь применить на практике сведения, выученные из книг о поведенческой психологии. Школьники куда проще взрослых — они более искренни по природе, более эмоциональны, менее сдержанны, поэтому разгадать их намного легче.
Вот, например, один из центральных столов. У одной девочки был день рождения, и она накрыла для всех в кафетерии, щедро угощая соучеников домашней выпечкой. Я знал именинницу — моя одноклассница Амаи Одаяка, член кулинарного клуба и настоящая кудесница на кухне. Её все считали доброй и милой, но лично мне так не казалось: у симпатяшки Одаяки был крутой нрав, и она могла вспылить из-за сущей ерунды, правда, предпочитала это делать так, чтобы её никто не видел, а жертвами выбирала занимавших положение ниже её. К примеру, я сам видел, как она накричала на Кидзугучи Умеджи — того самого первоклассника, который страдал от унижений. Он стоял, опустив голову, а она шипела на него, как раздраженная кошка, стараясь не слишком повышать голос, а рядом с ними на полу лежал перевёрнутый поднос — причина этого конфликта.
Я молча наблюдал за ними из-за угла с минуту, а затем подошёл ближе и тихо спросил, в чём дело. Амаи зло глянула на меня, а потом её глаза скользнули к красной повязке члена совета у меня на плече, и выражение лица девочки тут же изменилось. Она улыбнулась и, указав на поднос, вежливо объяснила, что Кидзугучи толкнул её. Я подошёл ближе, поднял поднос (кстати, абсолютно пустой), подал ей и попросил Умеджи извиниться. Тот глухо пробормотал: «Прошу прощения», а потом быстро ретировался, ссутулив плечи. Амаи взяла у меня поднос, поблагодарив улыбкой, я посторонился, и она пошла дальше по своим делам.
Эта небольшая, но довольно красноречивая сцена дала мне ясное представление о том, кто такая Амаи Одаяка на самом деле.
Но далеко не все школьники носили многослойные маски: некоторые из них вели себя вполне искренне, а многие и вовсе не могли контролировать себя постоянно; то и дело социальные роли слетали с них, как шелуха с луковиц.
— Набираешь материал? — спросил Куша, широко улыбаясь.
Я перевёл взгляд на него и против воли вздрогнул: на его зубах был виден соус карри — его любимого блюда.
— Вроде того, — я отвёл глаза в сторону и потянулся за салфеткой. — Сегодня после уроков займусь Мегами.
— Я тебя не тороплю, друг, — Куша набрал полную ложку карри и отправил её в рот, зажмурившись от удовольствия. — Я знаю: тебе можно верить.
— Ты не пожалеешь, — я ухмыльнулся, промокнув губы салфеткой.
Я знал, о чём говорил: после уроков я отправлялся в зал заседаний, где выполнял свою часть работы для совета, а потом уходил домой, так что у меня был шанс понаблюдать за Мегами и непосредственно, и через записи камеры.
