— Ты, наверное, голодна. Будешь ужинать?

— Спасибо, Шисуи, — плотно смыкаю веки, дабы сдержать мешающие эмоции, и вымученно растягиваю кончики губ. Негоже плакать, Мидори…

Вкуснейший белый рис, рыба нескольких сортов, закуски-маринады, ароматный чай — щедр, как и всегда. Как в тот день, когда принёс потерявшую сознание девушку в своё поместье. Как всё то время, что позволял обманщице-служанке обедать той же едой, что и ты сам.

Юноша сидит напротив, уткнувшись в аккуратно расставленные тарелочки, поглядывая на меня только изредка. Не говорит ни слова, только смотрит: своими тёмными, как беззвёздное небо, очами, в которых сейчас плещется настоящая буря.

— Утром я отправляюсь на миссию, — вдруг молвит он: напрягшись всем телом, вперив взгляд в еду и тяжко вздохнув. Ты уже всё понимаешь, моё горькое наваждение.

— Удачи, — улыбка через силу. Выглядит ли она достаточно убедительно? Впрочем, важно ли это, когда сердце уже принялось предательски разгонять кровь: наверняка Шисуи всё слышит, он же шиноби. Кажется, теперь я знаю, как именно погибну. То будет Фугаку-сан или кто-нибудь другой?

Дальнейшая трапеза продолжается в давящей тишине.

***

До самой ночи я маялась разными домашними делами, дабы хоть как-то отвлечься. Шисуи вовсе не настаивал на этом, но и прерывать не стал: после ужина сразу скрылся в покоях, мотивируя тем, что желает отдохнуть перед сложным заданием. Закончив в третий раз натирать полы, я сдалась: уснуть сегодня явно не удастся. Позавидовав крепкому сну шиноби, двинулась вдоль энгавы, огибающей добрую половину поместья, чтобы дойти до полюбившегося мне садика: по сути своей ничем не отличающегося от схожего в особняке главы Учиха — те же неестественно низенькие посадки, крупные камни, крохотный пруд с кувшинками, небольшой мостик. Ничего же необычного, так почему ноги сами несут туда?

Однако, вопреки моему намерению насладиться чарующими видами в лунном свете, небесное тело скрылось за облаками, отчего весь двор заволокло пеленой мглы. На веранде же внезапно обнаружился ещё один наблюдатель красот природы.

— Не спится? — беззлобно интересуется он, даже не оборачиваясь. Ещё недавно донельзя напряжённый, сейчас Шисуи кажется на удивление умиротворённым и расслабленным.

— Да, — подхожу ближе, а затем и вовсе сажусь рядом, — А тебе? Скоро же… миссия, — зачем ляпнула такую глупость, Мидори? Знаешь же, что ему тяжело об этом говорить.

— До рассвета есть ещё время, решил немного насладиться ночной природой, — гневаться или расстраиваться, тем не менее, он не стал.

— Неужели ты можешь разглядеть что-либо, помимо тёмных пятен? Шаринган?

— Шаринган, — подтверждает он, уже зажёгши алые огоньки.

Едва заметное холодное сияние слабо освещает молодое лицо, отчего тени на нём кажутся нечёткими, невыразительными и весь облик юноши будто смазывается до смутных очертаний. Но очи его я вижу ясно: багряные, с чёрными символами, так ненавидимыми мною ранее, но сейчас почему-то создающими необъяснимый уют внутри — точно костёр, с трескающимися от жара поленьями, терпким ароматом жжённого дерева и запахом… леса. Да, Шисуи всегда пахнет лесом.

Он глядит на меня неотрывно: чарующе, маняще, словно гипнотизирует, как в самую первую встречу. Но сейчас предо мною — не чудовище, а заплутавшая душа, столь же утомлённая, как и моя собственная.

— Шисуи, я… — произношу, словно не осознавая, что хочу сказать дальше. Слова вертятся на языке, но застревают прямо в горле, неспособные вырваться, — Так устала{?}[Ранее Мидори не произносила этого вслух, только в мыслях.]… — наконец доканчиваю, уже не понимая: для чего, в сущности, начала говорить.

— Я знаю.

— Хах, слышала это раньше, — сам собой вспоминается тот случай: когда сорвалась на тебя и впервые показала истину. Я была так зла, не могла понять, что с тобою приключилось, гадала о причине беспросветной печали в глазах, уже тогда чувствуя, как медленно утекает твоя жизнь, хоть и не ведая о силе проклятья.

— Мидори, я… — нарушает собеседник затянувшееся безмолвие, — Не хочу уходить, — внезапное откровение под покровом сумрака, от которого сделалось дурно, — Знать, что после моего ухода мы больше не встретимся и ты… погибнешь.

— Тс-с… — приближаюсь непозволительно близко, прикладывая палец к сомкнувшимся губам, успокаивая: и его, и себя, — Я — не Норика, я обязательно вернусь. Не вини себя ещё и в моей смерти.

Всегда пытаешься справиться со всем в одиночку, не показываешь слабостей, но несёшь непосильное для юных лет бремя. Так позволь же хотя бы немного облегчить твою тяжкую ношу, Шисуи.

— Но я… — пытается возразить, а я лишь повторяю действие, — Ощущать себя настолько беспомощным и бесполезным… непривычно. Знаешь, я могу пересечь континент меньше, чем за неделю? — хочет отшутиться, но боль прорывается сквозь иронию, — А спасти тебя… не могу.

— Такова судьба, Шисуи, нам ничего с этим не сделать, — говорю тихо и размеренно, будто проникая сказанным глубоко в его сознание, — Но зато, — провожу по крепкой груди, сокрытой одним лишь тонким домашним одеянием, — Это избавит тебя от хиганбаны, а меня — от цикла воскрешений. Навсегда.

Его очи так и мечутся, говоря: «Что, если не получится? Что, если ты не успеешь»? Да я и сама не могу знать наверняка: боги способны подтолкнуть на нужный шаг, но действовать за нас они не в силах. Но вдруг взор Шисуи меняется: столь легко и быстро, точно не было всех этих сомнений.

— Если у тебя не выйдет, покажи мне свои воспоминания снова. Уверен, что приму верное решение.

— Верное… решение? — кровь в жилах застыла, когда смысл его речей настиг меня: он хочет пожертвовать собою прежде, чем сойдёт с ума, — Шисуи, нет, нет! Не делай этого! Не на…

Не успеваю я толком приняться отговаривать, как он, ведомый не то порывом бурлящих эмоций, не то твёрдой решимостью воина, целует меня. Совсем не так, как вчера. Не так, как целовал, будучи одержимым монстром. Страстно и напористо, словно не терпит возражений, но в то же время трепетно.

— Ты не долж… ах!

Пальцы сильнее зарываются в мои волосы, рукой он проводит по небольшому обнажённому участку шеи, а затем касается её уже губами, чтобы после вернуться к моим устам. Новый поцелуй оказывается более пылким: уносящим куда-то очень и очень далеко… И я сдаюсь, поняв, что никто уже не сможет изменить его решения.

— Ты… не против? — несмело спрашивает он.

— Всё хорошо, Шисуи, — только и успеваю ответить, когда юноша подхватывает на руки.

Он никогда не говорил, что любит меня. Да и о какой, собственно, любви могла идти речь, если большую часть времени я провела с краснооким демоном, что видел лишь оболочку? Но сейчас Шисуи нуждался во мне, как я нуждалась в нём. Мы упивались друг другом, словно тонули вместе, погружаясь на самое-самое дно. Одежды пали жертвой безудержной страсти, пальцы блуждали по оголённому телу — хаотично, но в то же время самозабвенно, — поцелуи распаляли, разжигая ещё большее вожделение, хотя, казалось, куда сильнее? Отчаяние, неизвестность подстёгивали, заставляя раствориться в накрывающих ощущениях без остатка.

— Можно?…

— Да…

Он и раньше овладевал мною: жадно, до исступления, словно пытался поглотить полностью. Сейчас он тоже был ненасытен, но по-другому. Нетерпеливо, но вместе с тем бережно. Резко, но до безумия приятно. Уверенно направляя меня, но порой и сам теряясь…

А если завтра этот мир подойдёт к своему концу? Но наш — не «если» — он закончится, сгорит ярким огнём, а пепел разнесётся по ветру: и мы оба это понимали. У меня не было плана. У меня его, в сущности, никогда не было, но на сей раз желание действовать по наитию отдавалось липким страхом внутри. И перед лицом грядущего хотелось насладиться той минутой близости, что была нам дана.

========== (28) Петля 13. Хаори, что хранит твоё тепло ==========

Комментарий к (28) Петля 13. Хаори, что хранит твоё тепло

произведение создано исключительно в развлекательных целях. Все права на локации, мир и персонажей «Наруто» принадлежат оригинальному правообладателю. Данная работа — художественный вымысел, который не может быть применим к настоящей жизни. История не содержит рекомендаций или призывов к каким-либо действиям.