– Ты ещё кто такой? – с вызовом бросил Милевир. Ни он, ни его товарищи вставать не собирались.

– Это неважно, – спокойно ответил незнакомец. – Я лишь усталый путник, который, как и все здесь, хочет покоя. Так что прекращайте горланить и браниться, пока вас не вышвырнули отсюда. Сидите да празднуйте себе на здоровье, только другим не мешайте.

– А может, я тебе сначала рыло начищу, а потом уже буду праздновать? – один из товарищей Милевира вскочил на ноги и с вызовом посмотрел на обидчика.

Рослый анкиллирец никак не отреагировал на этот выпад. Бондарь тут же потянул своего дружка за рукав и усадил его обратно. Он что-то шепнул ему на ухо, а после кивком головы указал на гвардейский щит. Смутьян тут же умолк, а незнакомец хмыкнул в бороду, похлопал пьянчугу по плечу своей могучей ладонью и, как ни в чём не бывало, вернулся на своё место. Вечер вернулся в своё привычное русло, а скрипачи, сообразив, что ничего интересного уже не случится, вновь заиграли, и трактир тут же наполнили незатейливая мелодия и гул голосов.

– Право, не стоило, господин Тенкоррон! – Агата подошла к рослому анкиллирцу и наполнила его бокал. – Я на таких, как Милевир, управу знаю! Вы лучше сидите, отдыхайте, а не то они вас задирать начнут. А нам тут только драк не хватало!

– Я таких дома навидался, – не сводя глаз с пирующих, пробормотал Олаф. – Они непуганые, никто им слова поперёк вставить не может. Таким бы лучше всё сразу объяснить… Но устраивать потасовку я не стану, не волнуйтесь. Сам-то Милевир, похоже, не опасен, а вот эти четверо… Напрасно вы думаете, что они непричастны к войне. Другое дело, что ни в каких боях они не бывали, но вот этот, например, со шрамом на щеке, точно знаю: участвовал в нескольких нападениях на мастеровые гильдии в Аргосе. Его на родине разыскивают, вот они сюда и рванул… Бьюсь об заклад, что и остальные – не лучше. Нет у них никакой святой цели, и революцией они прикрываются лишь ради собственных нужд.

– Да что же это такое… – проворчала хозяйка. – Не трактир, а притон какой-то! И чего им у Форбольда не пьётся?

Олаф не ответил: он вернулся к своим размышлениям, однако по-прежнему не сводил взора с подозрительных гостей. Агата хлопотала у барной стойки, официанты сноровисто лавировали между столами, и их замысловатый танец под слаженную игру скрипачей преображал корчму, а посреди зала, вопреки предупреждениям отставного меледорского капитана, компания пьяных дебоширов неумолимо приближала трагическую развязку вечера. Поводом послужила малость: один из них, тот самый тип со шрамом, вновь затянул весьма фривольную песню, и теперь уже ни замечания Агаты, ни укоризненные взгляды гостей не могли его образумить. В пьяном угаре он не заметил, как перед ним выросла высокая фигура Олафа.

– Мы, кажется, договаривались… – спокойно, но с заметным нажимом проговорил отставной капитан, сжав кулаки.

Судьбе было угодно, чтобы эта короткая фраза запустила череду неизбежных событий, назревавших с самого начала вечера.

– А катись ты! – отмахнулся пьяница. Он хотел было положить свою изрядно опухшую рожу на ладонь, но его локоть соскочил с края, и дебошир, больно стукнувшись лбом о столешницу, пролил содержимое своей глиняной кружки прямо на сапоги Олафа.

– Слушай, ты! – рыкнул анкиллирец, потеряв терпение.

Договорить он не успел: смутьян размахнулся и ударил Олафа кулаком в щёку. Взвизгнула и умолкла скрипка. Милевир и его дружки вскочили со своих мест, и тотчас между революционерами и отставным капитаном возникла Агата, расставив руки в стороны.

– Так, спокойно, спокойно! Под моей крышей никаких разборок, ясно вам?

Тон хозяйки не допускал возражений, к тому же, подле неё обнаружился Себастьян, который многозначительно размял свою затёкшую шею и подтолкнул зачинщика к выходу своим внушительным пузом.

– Двор? – ехидно прищурился мужик со шрамом.

– Двор, – кивнул Олаф в ответ.

Кое-кто поспешил покинуть корчму: назревала драка, и уставшие окрестные жители предпочли разойтись по домам. Впрочем, были и те, у кого предстоящее зрелище вызывало нездоровый интерес. Когда шестеро мужчин под пристальными взглядами посетителей молча вышли наружу, за ними юркнула фигура в чёрном. Она растворилась в ночи прежде, чем кто-нибудь успел обратить на неё внимание.

Олаф потянулся и вдохнул полной грудью. Стылый воздух настойчиво пах хвоей. Стоял исход зимы. По ночам она всё ещё тщилась вернуть свои утраченные позиции, но то были потуги раненого зверя, стремительно терявшего силу. Последние заморозки оседали инеем на пожухлой прошлогодней траве, тонкой коркой льда застывали на кадке с водой для лошадей, но даже сейчас, посреди ночи, ощущалось возрастающее могущество весны. Жизнь возвращалась под своды Нариктирской чащи.

– Эй, хватит прохлаждаться!

Грубый голос пьяницы вернул анкиллирского капитана к реальности. Милевир и его дружки стояли поодаль. Задира со шрамом на щеке хрустнул костяшками пальцев и ринулся на Олафа.

– Да! Задай ему, Хеллас! – сипло прокричал кто-то из шумной компании.

Впрочем, потасовка оказалась недолгой. Олаф Тенкоррон, или Железный Молот, а именно под этим прозвищем его знали многие, в обычной жизни был довольно общителен и доброжелателен. Язык не поворачивался назвать его вспыльчивым, но тем опаснее был его гнев, взращиваемый до поры до времени перед тем, как выплеснуться наружу потоком брани и рукоприкладством. Он происходил из знатного рода Тенкорронов, стоявших у самых истоков Меледорского Кодекса. Матушка Олафа – Валерия Тенкоррон – до недавнего времени была Верховным Судьей Сантрума[4]. Многие его родственники и предки в своё время были выдающимися прокурорами, следователями и даже сенаторами. А вот отец капитана был послом далёкого северного народа криттов, который предпочёл остаться на юге, повинуясь зову сердца, и, в конце концов, взял в жёны анкиллирскую судью. Вскоре он обзавёлся славным крепким сыном, унаследовавшим выдающийся рост и силу своего родителя, а вместе с ними – буйный нрав и пристрастие к горячительным напиткам, от которого Олаф с переменным успехом пытался избавиться.

У Хелласа не было шансов: какое-то время мужчины обменивались осторожными выпадами, но поняв, что это предел для нетрезвого соперника, капитан решил заканчивать. Пара могучих ударов сделали своё дело, и пьянчуга повалился навзничь, не демонстрируя ни малейшего желания подняться на ноги.

– Ну, довольны? Можем расходиться? – невозмутимо осведомился Олаф, обведя бондаря и его товарищей пристальным взглядом.

Кто-то из прихвостней Милевира оттащил бессвязно бормочущего Хелласа прочь. Другой презрительно плюнул под ноги анкиллирскому капитану и воскликнул:

– Эх, братцы, чего мы этого скота боимся-то? Нас четверо, а он один. Ай да, наваляем ему, чтобы неповадно было земляков истязать! Он же из коршунов этих, из меледорской гвардии!

Этому кличу вняли все. Алкоголь ли говорил в отчаянных революционерах, или в глубине их душ и правда ютилась толика искренности, а может, и то, и другое в какой-то мере, но наблюдательный пьяница был прав: даже без Хелласа они могли легко справиться с Олафом вчетвером.

Капитан негромко выругался, стиснул зубы и приготовился к схватке. Теперь его дела обстояли худо. Анкиллирские революционеры накинулись на Олафа всем скопом. Они довольно уверенно повалили его на холодную землю и принялись одаривать немилосердными ударами тяжёлых сапог. Капитану удалось ухватить одного из нападавших за ногу и опрокинуть. Олаф зарычал, словно зверь, навалился на несчастного всем своим весом и, схватив его за волосы, больно стукнул пьяницу головой о рубочную колоду. Тот сразу притих.

– Пошли прочь! – проорал он, а после медленно, сгибаясь под непрекращающимся градом ударов, поднялся на ноги.

В этот миг чей-то кулак врезался ему в челюсть. Тут же задний дворик корчмы поплыл у него перед глазами, а к горлу подступила тошнота.

– Давай, давай! Бей гада! – услышал капитан рядом, а затем в свете двух лун, беспристрастно взиравших на потасовку сверху, блеснуло лезвие ножа.