-Это были невыносимые звуки - добавила Янтарна, - я никогда раньше такого не слышала.
-Я пыталась позвать Землю- прошептала Тая, сглатывая набегающие слезы- пыталась, хоть как-то очистить эту грязь… Но не смогла. Ее было очень много… А Земля… она не могла больше дышать… Не могла…
-А потом эти твари учуяли нас - мрачно сказала Янтарна. - И напали. Они бросались, как голодные собаки на кости. Я и не думала, что они… могут нас тронуть, оказалось да. Мы пытались отбиться, и если бы не Худая…
-Худая? - удивился Мухомор.
-Да - подтвердил Василий, обнимая, прильнувшую к нему жену - оказалось эта дрянь боится козьего голоса. К слову сказать - усмехнувшись, добавил он, - Худая так визжала, что я сам малец струхнул.
Все облегченно рассмеялись, откидывая неприятные воспоминания.
-Ну, а потом - продолжила Тая, вытерев слезы - мы драпанули со всех ног от этого поля.
-И что дальше будем делать - спросил Мухомор у присутствующих.
-Бороться - твердо ответила Тая. - Да, сейчас мы не знаем как справиться с этой напастью, но я должна найти выход и помочь нашей земле. Есть у меня прикидкам одна. Янтарна говорит, что видела чёрного старика, который Прохора увёл, возле своего поля, и аккурат после него беды начались. Затем он в нашей деревне побывал, и вы в Тумане сгинули.
- А я слышал у Еремея пасечника на лугу странное творится стало, травы горят будто их щелоком заливают и пчелы дохнуть стали, а он того старика тоже видел-сказал Парамон.
- Значит, это он вредитель. Надо его найти.
Не только найти, но и уничтожить - добавила Янтарна, резко вставая на ноги. Мы знаем, что он Прохора к Холмам повел, туда и отправимся. Давайте ложиться. Об остальном подумаем завтра, на свежую голову.
Утро вечера мудренее - поддержал ее Парамон. Наспех доделав необходимое, друзья разбрелись по лежанкам и вскоре крепко спали.
Вот погас последний уголек потушенного костра и ночь опустилась на лес плотным покрывалом. Глухо перекрикивались ночные птицы, вышедшие на охоту, шуршали, спасаясь от них мыши - полевки. Одуряюще пахли ночные фиалки. На небе светила полная луна. На поляну, озаренная лунным светом, вышла женщина. Она была прекрасна и нежна как первая улыбка матери. Оглядевшись вокруг, женщина подошла к спящей Тае и легко подняв ее на руки, бережно поцеловала в лоб.
-Теперь ты знаешь - печально улыбнувшись, прошептала она. И опустив шкодницу, исчезла.
Глава 11. Замороченные
Не сказать, что путь-дорожка ложилась скатеркою под ноги, однако ж за первый день Хлын с Прошкой прошагали довольно много. Жара парила несусветная, рубаха прилипла неприятным, влажным полотном к спине, постоянно напитываясь текущими ручейками пота. Казалось по телу бегают насекомые, заставляя постоянно чесаться. Лямка, переброшенной наискосок котомки, отчаянно натирала, да так,что к вечеру на плече образовался пузырь. Даже лапти, верные друзья, лично плетенные в начале лета, и подшитые кожей для надежы, казалось, протестовали против этого пути. Левый постоянно пытался сбежать с ноги, невзирая на тесно примотанные оборы, а в правый закатывались мелкие камешки и сор. Как бы то ни было Прохор на подобные неудобства внимания не обращал. Перед глазами у него маячила картинка веселой свадьбы. Гудят рожки, звенят колокольцы. Скоморохи пляшут день и ночь, заражая весельем гостей. А в центре двора, за столами накрытыми скатертью с красными петухами сидят они. Молодые. И в глазах Прасковеи, видится Прохору шальной блеск счастья.
- Люблю - шепчет Прасковеюшка, сжимая в своих нежных ладонях руку Прохора.
- И я - хочется ответить парню, но губы почему-то немеют, запирая заветные слова внутри.
Хлын гнал вперед как одержимый. На постой они остановились лишь однажды, когда изнурительная жара достигла своего пика. В лесу, стояла небывалая тишина. Не выдержав зноя попрятались не только птицы, но и насекомые. Лишь где-то вдалеке слышались голоса то зарянок, то рябчиков.
-Отдохнем - недовольно бросил Хлын и Прохор повалился на траву как подкошенный. - На, держи, - старик протянул кусок хлеба с мясом и жбан с квасом.
Путники наскоро подкрепились, и завалились спать, пережидая зной. Ветерок нехотя гулял по кронам деревьев, но вниз спускаться и не думал. Гудела, потрескивая земля впитывая жар, постукивали жуки-щелкуны. Прохора сморил тяжелый, липкий, послеобеденный сон. Снова снилась свадьба, звенело веселье, выплескивалось через край, пока не стало совсем уж дурным. Бесновались гости, заливали вином белоснежные скатерти, кричали хульные слова, перемежая их грубым хохотом. В воздухе висел тяжелый смрад вина и немытых, людских тел. И лишь невеста была символом чистоты в этой грязи. Спокойная, красивая, она горделиво улыбалась, оглядывая окружающих.
-Ну что, нравится тебе наша свадьба Прохор Несторович? Ты ее так себе представлял? А я ведь, не хотела идти за тебя. Не чета ты мне, Прошка - сын молочника! Не чета! - кричала Прасковея и глаза ее блестели шальной, веселой злобой.
От этих слов начинала болеть голова. Казалось кто-то дергает сильной рукой за волосы, стремясь выдрать их с корнем. “Не чета” - звенело в ушах, перемежаясь с издевательским хохотом. Морочило и гудело в голове роем пчел. Прохор стонал и крутился на земле, переваливаясь с боку на бок, не имея сил вырваться из сна.
Сон Хлына тоже был неспокоен. Мнилось, что вернулся он в детство. В холодную, неустроенную избу храмового служки. По темным рассохшимся полам, гуляет сквозняк. Печь треснула и не держит в себе долго тепла. На неструганном столе лежит четвертушка каравая, накрытая тряпицей. Хлыну пять, и ему постоянно хочется есть. Но мать настрого запретила брать хлеб. Голодная пятница. Поесть можно будет только завтра. В углу в серой дерюге из нечесаной шерсти, на коленях стоит отец. Он худой и мосластый. Ранняя лысина уже выкосила половину черепа. Оставшиеся волосья отец заплетает в тощую косицу, которая придает ему вид одновременно смешной и убогий. Он занят важным делом. Кладет сорок поклонов в честь Великого Голодного Дня. Звонко стучит лоб, соприкасаясь с полом. Невнятно бубнит отец. Мать ходит мимо, отпихивая Хлына, если тот попадается ей под ноги. Мальчику скучно и холодно, но он даже не пытается привлечь внимание взрослых. Внезапно под столом, что-то мелькает. Свернулось в комочек и катится к печке. Хлыну любопытно и он ползет следом. За кутом грязно, но тепло. Стоит кадушка откуда пахнет прелым овсом. А рядом с ней маленький сгорбленный старичок. Смотреть на него и смешно и боязно.
-Ох ты, дитя горькое, при живых-то родителях. - причитает старичок. - Голодное, холодное, не обихоженое. Ну ничего, сейчас я тебя покормлю. Есть у меня медок свежий, сам собирал. Держи, кушай - говорит дедушка, протягивая кусок медовых сот. У Хлына слюнки текут от такого богатства.
-Как же дедушка,- пугливо шепчет он и по спине будто чем влажным проводят- намедни мамка есть запретила. Сказала до утрени ни-ни.
-Это взрослые пусть брюхо праздным держат, а мальца голодным держать не дам - говорит старичок. - Бери коли дают, да лопай.
Хлын ест жадно, облизывая пальцы, ест и тогда когда мать увидев его начинает истошно кричать и когда отец бросив его на лавку, отвешивает оплеуху за оплеухой. И даже когда колени начинают гореть от рассыпанных на полу камней, на которых он стоит ночь кряду, он продолжает облизывать липкие, грязные пальцы понимая, что теперь ему еще долго придется ходить голодным.
Наконец дневная жара спала и путники наскоро попив, продолжили свой путь. Хлын шел не разбирая дороги. Несколько раз он доставал непонятную плоскую штуку, смотрел в нее, кивал и быстро прятал. Прохор хотел было спросить, что это, но каждый раз, открывая рот, он забывал вопрос. Наутро после первой совместной ночевки, Хлын дал выпить парню настой из самолично собранных трав, пообещав, что после него усталость пройдет и дорога будет быстрой и легкой. И он оказался прав. С каждым шагом идти становилось все легче и легче, и вскоре парень уже не видел ни дороги, ни леса. Ему казалось, что все вокруг заполнено легкой серебристой дымкой из которой время от времени появляются, то Прасковея, то отец, то Хлын. Так пролетали день за днем. Утром Хлын поил Прошку отваром и тот совершенно не замечал как пролетает время, просто падая и засыпая как только старик прикажет.
