Но Элиза начинала сходить с ума даже когда просто слышала где-либо тот же парфюм, что и у Вовы. Только на Вове он, конечно, лучше сидел в сочетании с запахом его тела, кожи, волос. Этот сладкий букет заставлял ее забыть обо всем на свете.

С Димой всё стало непросто. С одной стороны, она не могла больше находиться рядом с ним, чувствуя, как мучает и себя, и его. Постоянные сравнения со страстью, которая разгорелась неожиданно в ее сердце, не давали ей покоя. Всё ее раздражало. Всё в Диме неожиданно стало не так. Но одна только мысль о разрыве отношений уже причиняла ей невыносимую боль. Элиза понимала, что их очень многое связывает, какие-то более глубокие чувства, чем просто страсть, но и более спокойные, которые, оказалось, так легко перекричать бурной вспышкой эмоций.

Но разве можно просто взять и избавиться от тепла, которое так уютно тебя согревало несколько лет? Разве можно забыть все улыбки, которые вы дарили друг другу, нежные объятия, страстные поцелуи? Разве можно предать вечера, проведенные в объятиях, за просмотрами фильмов или игрой в приставку, прогулки в обнимку по парку, сотни совместных ужинов, тысячи минут на телефоне, и бесконечно повторяющиеся признания в любви, слова поддержки, отражающиеся эхом в сердце родного человека и возвращающиеся к тебе же?

Но дело было вовсе не в том, что Элиза это не ценила или хотела избавиться от этого. Напротив, она не могла и не хотела терять Диму, но чувствовала, что уже недостойна его любви. Как бы ей хотелось просто отмотать время назад, суметь отказать Вове, не прислушиваться к сердцу, как ни парадоксально это звучит. Ей не пришлось бы вырывать из сердца Диму.

Она не могла сказать ему, что предала его чувства, не могла причинить ему такую боль. Алкоголь, наркотики – всё это не могло быть оправданием. Скорее наоборот. Дима хоть и догадывался о случившейся непоправимой ошибке, все равно верил в лучшее. Он до последнего не хотел отпускать Элизу. Он готов был начать всё с нуля, но с ней же. Простить и забыть все нанесенные ему обиды.

И Элиза была готова к такому продолжению жизни, но только когда Димы не было рядом и она оставалась совсем одна. Но стоило появиться Вове, и она забывала вновь о своем спокойном счастье, потому что сердце непослушно билось сильнее и громче.

Элиза наконец добралась до дома. В этот раз, так же как и в последние несколько недель она вернулась не к Диме, а к себе домой. В общественном транспорте нечего больше делать, кроме как думать. Но в пустой квартире тоже негде было спрятаться от мыслей. Влюбленная в Вову, но любившая Диму. Всё, что ей сейчас хотелось это, чтобы ее любимый Дима был счастлив. Она видела, сколько боли она ему причиняет своими словами, своими постоянными бегствами и уединениями. Но что еще она могла сделать, чтобы он ее разлюбил и больше не страдал? Не писать, не отвечать больше, не звонить, не мучать его. Она без сил упала на колени посреди комнаты, рыдая, царапая грудь и сердце, загнав себя мыслями в истерический психоз. Ей нечем было дышать.

– Я ненавижу тебя, – обращалась она к самой себе, сквозь застилавшие взор слезы. – Ты убийца. Ты убила самое… прекрасное, что есть… в этом мире… – она еле выговаривала слова, потому что за потоком слез ей действительно нечем было дышать. – Любовь… Ты убила любовь.

Это и есть то самое наказание от Судьбы, о котором уже говорилось. Ее действительно тошнило от этих мыслей, она не смогла больше вдохнуть и рванулась в ванную промывать рот от скопившейся слизи из слез и презрения к самой себе. Но поток слез не остановила даже эта угроза умереть. Разве достоин жить человек, убившийся любовь? «Но ведь я его всё еще люблю. И он меня любит». Только почему-то стало так невыносимо находиться рядом. Почему так тяжело быть вместе?

Она не может столько страдать, это невозможно выносить. А ведь Дима страдает не меньше. Она виделась с ним недавно. Видела, как он похудел, мешки под глазами от бессонных ночей. Он тоже знает, что надо просто покончить с этими отношениями раз и навсегда. Но разве можно забыть и вырвать из сердца всё самое дорогое, что у тебя есть и было за последние годы?

– Замолчи! Его счастье дороже! Дороже твоего! – приказала она себе, спустившись на плиточный пол ванны. Вода текла мощным потоком из крана, но не заглушала ее всхлипов. – Надо сделать это самой. Надо просто перестать отвечать ему. Хватит показывать свои чувства, даже те крохи, что ты еще давала. Надо держать свою любовь в себе, раз ты не смогла ею правильно распорядиться.

И сковав свое сердце металлическими цепями, она закрылась от Димы полностью. Но какая роковая ошибка?! Почему не от Вовы? Потому что Вову она видела каждый день, от него нельзя было просто так сбежать. И Вова продолжал проводить с ней весело время, хотя и чисто по-дружески. Рядом с ним ей было легко, спокойно и хотелось жить. Но Вова не любил ее, он не дарил ей тепла, заботы, нежности. Нет, тут не было даже намека на способность понять, готовность поддержать или хотя бы просто выслушать. Ни намека на те душевные чувства, что пронизывали отношения Элизы и Димы. Но, тем не менее, эта неутоленная безответная страсть облегчила первые месяцы без Димы. У нее был персональный мучитель, на котором были сконцентрированы все мысли.

Каждые выходные подобны передышке для ее измученного сердца. Ей легко и спокойно, пока она не видит Вову. Кажется даже, что он ей совсем не нужен и что в нем, вообще, такого?! Вопрос, на который она никогда не сможет дать ответ.

Элиза понимала, что ей больше всего на свете требовалось сейчас только спокойствие и умиротворение. Она решила, что ей нужен отпуск, чтобы подольше не видеть своего мучителя.

Первые дни отпуска она все еще просыпалась и засыпала с мыслью о нем. Но не покидавшие ее тревоги и бесконечные мысли шептали о том, как было бы прекрасно снова наслаждаться спокойным счастьем с Димой. Забыть безответную любовь было не так уж сложно, когда находишься за тысячи километров от источника своих переживаний, когда никто и ничто не напоминает о прошлом и нет никакой возможности даже намеренно воскресить свои страдания, отправив скучающее сообщение. И Вова как будто почувствовал это. Как только она вернулась из отпуска, он тут же позвал ее провести время вместе и, наконец, попробовать нормальную кислоту.

Словно собака на сене. Она ему не нужна, но и отпускать он ее не хочет. Хотя Элиза предпочитала, как и прежде, тешить себя безосновательной мыслью, что он просто боится признать, что не может жить без нее.

Элиза, конечно, согласилась на предложение Вовы. Подходя к той самой двери, в которую она уже не раз входила, она вдруг почувствовала непрошеное волнение. Она даже не успела дотянуться до кнопки звонка, как ей открыли. Конечно, слышали, как она звонила в домофон, и знали, что она уже подходит. Открыл совсем не тот, кого она ожидала увидеть. Она пришла к Вове, а дверь открыл его друг.

– Привет, – сказал Макс. Вова спустя секунду тоже подошел и поздоровался. Она думала, что они будут только вдвоем. Она протянула Вове пол-литровую бутылку виски Red Label. Наркотики в обмен на алкоголь. Бартер. По стоимости неравнозначный. Одна доза ЛСД намного дешевле виски. Но зато наркотики не так просто достать.

– О, Макс, может, все-таки останешься, – Вова помахал бутылкой перед лицом Макса. «Значит, Макс все же уедет».

Пока Макс собирался и быстро убирался в квартире (к слову, это его квартира, а Вова, просто живет с ним на «льготных» дружеских условиях), она сделала себе чай, перекусила и осталась в ожидании сидеть на кухне напротив Вовы. Они почти не разговаривали, как всегда, он копался в планшете, иногда показывая ей какие-то ролики или вычитывая какие-нибудь фразы.

– Ну что, может, тебе прям щас дать, что ждать-то, пока Макс уйдет, – предложил Вова.

– Не, Вов, подожди, – крикнул Макс из коридора, – я сейчас пропылесошу быстренько, – звук пылесоса, мне кажется, будет далеко не самым приятным ощущением.