Первым поднялся со своей скамьи и взял слово старейшина хазарской общины Вениамин:
– Великий князь русский Игорь, разделяем твою скорбь по убиенным воинам. Нам близка твоя забота о людях под открытым небом накануне зимы. Не откажем в посильной помощи для покрытия вреда, чтобы печаль по умершим, раненым и пострадавшим не омрачила наши добрые отношения, не навредила взаимовыгодному торгу. Просим проявить добрую волю, передать узников из твоей темницы на суд кагана. Но избавь нас от пил с топорами, валки и рубки древес для установки изб и прочей работы черни. И обозов тоже. Возьми обустройство несчастных на себя при наших разумных расходах.
Вениамин не разделял предложение князя и был краток, дабы подчеркнуть твердость своей позиции, ранее доведенной им до местных властей, как не подлежащей обсуждению и пересмотру.
После Вениамина высказался Илларион, представляющий интересы императора и патриарха:
– Напомню тебе, Великий князь русский: ромейские купцы непричастны к похищению росов, сей грех совершен купцами другой земли. Мое приглашение на встречу с тобой большая честь для меня, только на этот раз, к моей глубокой печали, приглашение можно расценить как оскорбление вселенского императора, вселенского патриарха и вселенской церкви…
Игорь не удержался, встрял в разговор, перебив его:
– Устраняешь себя от подмоги несчастным моравам? Положи-ка, Илларион, на одну чашу весь невольников, похищенных хазарскими купцами, на другую – моравских невольников, обращенных в рабство вашим моравским помазанником и присоединенных вашим проповедником к воровскому полону. Какая чаша весь перетянет? – Игорь покачал ладонями перед собой. – Вторая чаша будет не легче.
Еси посчитал за оскорбление мое приглашение – не приходил бы к князю русскому. Послал бы приглашение императору с патриархом решить это дело без твоей подмоги. Не знаю, как без совета с ними поступить с моравами: то ли отправить в ромейское рабство – да только Русь рабство не приемлет, мы с вами на земле божьих детей, а не божьих рабов, то ли позволить им избрать Русь своей родиной, потребовав от моравского короля разъяснить, как его подданные оказались в хазарском невольничьем полоне на моей земле. Моравы даже в худшем положении, чем мои люди. Я за своих в ответе, их не брошу. Но как быть с моравами, составляющими треть всего полона? Их гнали в ромейское рабство по моей земле. Кто за них в ответе, ежели не ты, как представитель императора и патриарха?
Тебя, отче, как представителя императора и патриарха, спрашиваю: их гнали в рабство по моей земле с участием проповедника патриарха. Его первее всего хотел бы положить на вечевую плаху, ибо даже в разговоре со мной оправдывал рабство, угрожал, слал проклятия, ссылался к тому же на Праведника – не кощунственно ли то по отношению к твоему Господу, радеющему за спасение людей от грехов их? Мне ли тебя учить его писанию?! Или я его с другим богом спутал?! Ваш ирландский проповедник в отличие от хазарских купцов не признал свою вину, обвинял и оскорблял князя русского на его же земле, шел по ней как враг, пойман как враг и вел себя как враг, не имея покаяния.
Мой совет тебе, Илларион: приглашение на встречу не держать за оскорбление, патриарх вряд ли одобрит тебя за устранение от разговора по поводу роли патриаршьего проповедника в судьбе несчастных моравов, оказавшихся в одном полоне с моими невольниками. Решай сам, как поступить, – не могу тебя удерживать и неволить, хотя буду сожалеть, что так поступил.
С ирландским проповедником определюсь своим судом, попрошу волхва собрать вече, представлю народу и твоей общине в том виде, какой есть ромейский проповедник.
Но ты, уважаемый Илларион, и ты, уважаемый Вениамин, не забывайте, что на вече вскроется злодейство ваших людей, можем не избежать погромов, наш народ близко к сердцу принимает неправду рабства и человекоубийства и под стать тому отвечает.
Речь моя не о погромах, попытаемся упредить, а о спасении моравов, как верно сказал Вениамин, находящихся под открытым небом накануне зимы. Как с ними поступим: заморозим? Неужто служитель Господа безучастен к нагим, больным и голодным моравам? Вряд ли моравский король будет ласков с патриархом, еси они замерзнут от стужи или вымрут от голода.
Выслушав князя, Илларион продолжил:
– Осуждаю проповедника за сопровождение моравов, осужденных королем в рабство на земле самого Господа. Опустился до взаимства вместо того, чтобы нести свет веры, на что и послан. Однако, опять же вслед за Вениамином, вопрошаю: мы, представители двух великих держав, не окажемся ли твоими рабами, пойдя на лесоповал или замес глины для самана и печей вместе с императором с каганом? Не подозреваю Великого князя русского в попытке выставить моего императора своим рабом, но любой недруг, тешащийся расстроить сложившиеся добрые отношения, может счесть за скрытое в твоем предложении унижение нас и наших правителей, спровоцировать войну. Вместо злата и серебра, размер которого совместно с хазарами готов обсудить, Русь будет иметь куда более многочисленные жертвы по сравнению с тем, что имеем из-за твоего не мудрого предложения, и не получит на подмогу ни одного солида, аще с тебя потребуют.
Ромей склонил голову, уставившись в князя птичьими глазами.
– Кто из пришедших слово молвит? – поинтересовался князь, отвернувшись от Иллариона.
Все молчали, ожидая, чем князь ответит главам общин.
Он же ответил так:
– Наемники, что оказались в моей темнице, удивились бы вашим словам, благороднейшие раввин Вениамин и отец Илларион, представляющие мировых владык. Удивились бы тому, что зову вас с пилами и топорами только в одно село, хотя невольников собирали по всей моей земле. Они-то знают, сколько сел обокрали за последние годы, собирая полоны с невольниками. До их признаний не мог понять, почему русская земля так мало рожает. Оказалось, что земля рожает, но не для себя, для полонов. Их сбыт в империю наладили хазарские купцы, хотя Иисус был праведником, остерегавшим своих последователей от такого тяжкого греха. То ли у вас вера не та, то ли верующие, что людей покупают и обращают в рабство, не за тех себя выдают, как Иисус хотел. Не мне их судить, у них свой Господь, ему и решати.
Нам бы с вами все ограбленные села объехать! Не я опять же невольников выкрал и вывез из родных мест, я – остановил полон, спас от рабства, воров отправил в темницу. Нет числа селам, из которых мою молодь в полон забирали. Буде такое желание, непременно пройдемся по воровским следам, хотя все не обойти и не объехать – нашей жизни на то не хватит. Потому не предлагаю объезжать и обустраивать другие пострадавшие села и семьи. Моя забота – как быстрее заводити бывших невольников в избы в том селе, где их освободили из полона. Мы большой кровью за их освобождение заплатили. После сечи село осталось без мужей, с одними сиротами и бабами. Оттого вам в рассуд – зову не златом и серебром своим передо мной трясти, а обустроить полонян в одном месте, откуда бы их уже не выкрали.
С уважением отношусь к вам и вашим правителям: ни вам, ни им не придется брать в руки пилы и топоры, месить глину под кирпичи, ставить глинобитные стены и печи. Вы оцените работы и материалы, наймете тех же полонян-умельцев, они все изладят за вас, вы только платите, как верно сказал Вениамин, возмещайте вред. За ваше злато и серебро, по вашим заданиям все изладят сами невольники. Решите использовать саман – выроют яму, зальют ее водой с глиной, смешают с сеном или соломой, утопчут-умнут своими ногами, изготовят кирпичи, Ярила успеет слегка высушить, чтобы уложить на стены.
Будете ставить избы из древес – невольники повалят древеса, изготовят сруб, соберут. Избы из древес на болотном моху теплее саманных. На Перуновой росе и ветер с реки, и северный дождь, и стужа как стужа. Не знаю, сколько потребуется дирхам и солидов, мне от вас не нужно ни одного, все оставите там, на месте обустройства невольников.
Не требую возмещения за погибших воинов, у каждого из которых есть семья, и за изувеченных, оказавшимися калеками. Хотя надобно бы. Прежде обустроим невольников.
