Де Лалли же, услышав про господ из Ганновера выразил горячее желание присоединиться к герцогу, на что получил милостивое согласие.

Чтобы хоть как-то оправдать союзнические отношения, я, посоветовавшись с Ласси, отправил полк Лопухина. Иван, конечно, был рад этому, примерно, как свеженамотанному триперу. Но куда деваться, приказ есть приказ.

В Берлине, кстати, мы ограбили только дворцы, причем те, что принадлежали королевской семье и тех генералов, которые сейчас были с Фридрихом. Сильно не борзели, местных не трогали, в общем, вели себя как ангелы. Знать настолько страдала под оккупацией, что даже начала потихоньку приемы давать, куда с удовольствием приглашали наших офицеров.

— Ну что же, ваше высочество, прощайте, надеюсь, что мы еще увидимся, и вы уже начнете пить настоящее вино, а не эту, с вашего позволения, ослиную мочу, — герцог встал, я тоже выполз из кресла, хотя сильно не хотелось. Мы отвесили друг другу поклоны, и он свалил, оставив меня одного.

— А вот теперь можно подумать о том, чтобы домой вернуться, — я подошел к окну и потянулся. День был на редкость ясный. На небе ни облачка. Щебетали птицы, и вообще никакого ощущения, что сейчас уже зима не было и в помине.

По брусчатке простучали копыта, и я увидел, как гонец выпрыгнул из седла и бегом направился ко входу, кинув поводья подошедшему конюху. Ну что еще могло случиться, если он так несется? Я даже раздражение почувствовал от того, что мои планы могут как-то нарушиться.

Некоторое время ничего не происходило, а затем дверь этого кабинета, принадлежащего, как я подозреваю, Фридриху, открылась, и вошел бледный Олсуфьев. Вслед за ним в комнату проскользнули Румянцев, Криббе, Чернышев, Ласси, Наумов, а также вошел Турок. Как только я его увидел, у меня сердце оборвалось и рухнуло куда-то вниз. Он не мог приехать просто так, потому что соскучился.

— Государь, — начал Олсуфьев, а я поднял руку, останавливая его, чтобы переварить то, что он только что сказал. Олсуфьев не мог ошибиться, вот в чем дело. Кто угодно, но только не Адам Васильевич. Я нередко одергивал слишком уж разошедшихся приближенных, когда они, забываясь, называли меня так. Но Олсуфьев ошибиться не мог. Ни за что и никогда.

— Что случилось? — в горле пересохло, и я сглотнул тягучую слюну.

— Ее величество, Елизавета Петровна преставилась, — тихо проговорил секретарь. Я же на него не смотрел. Мой взгляд был направлен на Турка.

— Что случилось, Андрей? — повторил я вопрос, уточняя на этот раз, к кому он относился.

— Во дворце началась вспышка инфлюэнции. Какая-то особенно мерзкая. Елизавета Петровна не смогла ее побороть, — Турок говорил, глядя прямо на меня так, что сложилось впечатление, будто кроме нас никого вокруг не было.

— Во дворце? Что значит, во дворце? Такие болезни не начинаются во дворцах и ими не заканчиваются.

— Андрей Иванович думает, что кого-то специально заразили, чтобы он принес болезнь во дворец, — тихо ответил Турок. — Мы нашли записку у гонца из Ганновера к английскому послу, где было всего одно слово: «Начинайте». Сначала мы не поняли, что он значит. Ждали попытки отравления. Тут еще вице-канцлер ожерелье драгоценное притащил её высочеству, якобы в качестве извинения за ужасное поведение. Но ожерелье и сама шкатулка были чистыми, просто ожерелье и шкатулка.

— Моя жена и сын? — я боялся услышать ответ, но знать было необходимо.

— Они живы, ваше величество. Когда все началось, Павла Петровича, вопреки приказам Елизаветы Петровны вывезли из дворца в Ораниенбаум. Он не заболел и у него все хорошо. А вот Мария Алексеевна пала жертвой заразы. Но она молодая и здоровая, ей удалось победить болезнь, хотя, когда я уезжал, выглядела она все еще ужасно, — я закрыл глаза. Они живы и это главное.

— Кто отдал распоряжение вывезти моего сына? — надо будет наградить этого человека. сначала наказать, для порядка, а потом втихушку наградить.

— Давид Флемм. Он как раз вернулся, чтобы показать вам результаты своих исследований... Ваше величество, доктор Флемм тоже умер. Он оставался с больными во дворце до последнего и не дал вырваться заразе за пределы, но самому она оказалась не по зубам.

— Господи, — я протер лицо руками. — Перечисли, кто еще умер.

— Яков Штелин, Флемм, обер-гофмаршал Шепелев, Разумовский, — ну с последним понятно, его, скорее всего, никто не смог оттащить от Елизаветы. — Воронцов, почти все Шуваловы, кроме Ивана. Я его отрядил сопровождать Великого князя в Ораниенбаум, — Турок выдохнул. — Много челяди.

— Ушаков, Румянцев? — я покосился на бледного Петьку.

— Живы. Их не пустили во дворец, — я почувствовал, как у меня дернулся глаз.

— Что? Как это не пустили во дворец?

— Флемм распорядился. Я уже говорил, что он сделал все, чтобы болезнь в город не ушла.

— Кто заболел первым? — я пытался мыслить рационально, но получалось плохо. Вообще все плохо, но, благодаря Флемму не стало еще хуже.

— Кто-то из дворовых. Вроде с кухни. Андрею Ивановичу сложно было установить за пределами более точно. Мне удалось, хм, позаимствовать некую бумагу в английском посольстве, — Турок слегка замялся, а потом протянул мне конверт. Да ладно не тушуйся, тут только Чернышев с Ласси не знают, что ты бывший вор. Я взял протянутый конверт, но не стал его разворачивать, продолжая пристально смотреть на Турка.

— Почему вообще всплыли англичане? — задал я очередной вопрос.

— Они слишком активизировались. Визиты лорда Кармайкла превысили все разумные пределы. Да и вице-канцлер, несмотря на то, что все ему предрекали опалу, не выглядел слишком встревоженным, — Турок выдохнул. Он очень устал, скакал, похоже, на перекладных, и спал урывками, но ничего, сейчас, ответишь на все вопросы и пойдешь отдыхать. — Но больше всего Андрея Ивановича, да и меня, насторожило то, что слишком сильно возросла их активность вокруг Марии Алексеевны. А потом умер конюх в английском посольстве, но где он был до столь печального события никто их нас так и не прознал.

— Понятно, — я задумчиво вертел в руке письмо. — Значит, господа из Ганновера решили помочь Фридриху вот таким вот образом. Твари!

— Ваше величество... — начал Петька. Надо же, как быстро все сориентировались. Ну тут все просто, король умер, и так далее.

— Помолчи, — прервал я его и вскрыл конверт. К счастью, записка была на немецком, а то пришлось бы искать толмача, что было бы очень затруднительно. По мере чтения я чувствовал, как дыхание начало перехватывать от холодной ярости. Но, когда я дочитал до конца, то на меня снизошло спокойствие. А чего я, собственно, ждал? Ничего не меняется в веках. И методы, кстати, тоже. Только пока еще они у них более топорные, более грубые, а значит, у меня есть шанс их переиграть, потому что я воспитан уже на более изощренных технологиях. Надо только все хорошо обдумать и подготовить почву.

— Ваше величество... — на этот раз попытался встрять Ласси. Я поднял на него взгляд.

— Вот что, Петр Петрович, если раньше я обдумывал вариант сдачи Берлина, вероятнее всего законному владельцу, получив солидные контрибуции, естественно, то сейчас, учитывая открывшиеся обстоятельства, я не буду этого делать. Вы со всеми войсками остаетесь в Берлине. Сегодня же будет подготовлен указ о назначении вас генерал-губернатором со всеми вытекающими последствиями. Граф Чернышев, на вас будет Польша. Мне плевать, как вы это сделаете, хоть королеву соблазните, но она не должна влезть в эту войну ни на чьей стороне. Как только я вернусь в Петербург, вам будет направлено солидное подкрепление. Пора кончать с этим сборищем под названием Священная Римская Империя, — я зло оскалился. — Конечно, Австрия будет против, а вот Франция волне даже «за». Наумов, возвращаешься в Киль. Там тоже скоро может начаться веселье. — Названные офицеры поклонились, принимая приказы. — Адам Васильевич, оформи все в надлежащем виде и мне на подпись, как можно скорее. Петька, ты с супругой составишь компанию Чернышеву. Еще раз, Польша не должна вмешиваться. Вообще никак, ни в каком виде. — Если все понятно, идите, готовьтесь.