Жером вознес хвалу Господу, и уже через пару часов Грибоваль сидел с открытым ртом, пытаясь осознать одну вещь: весь его гений оказался совершенно не востребован. А еще закралось подозрение, что Ксения изначально знала, что так и будет. Более того, в его голову внезапно закралось подозрение, что она специально поехала с ним, чтобы убедиться, что он примется строить оборону именно Дрездена, а не Берлин, как изначально планировал, заключая договор с королем Фридрихом.

В похмельную голову Грибоваля ничего больше не приходило, кроме острого желания сомкнуть руки на шейки Ксении, ну, или хотя бы посмотреть ей в глаза. Он прекрасно понимал иррациональность этого желания, тем более, что сомневался, что ему удастся выйти из города, не то, чтобы поехать в Россию. Но, как выяснилось через несколько минут, его никто не охранял, и он мог идти, куда ему заблагорассудится.

Грибоваль тут же велел собрать вещи и заложить карету, но тут снова подняла голову своеобразная порядочность, к которой еще и присоединилась гордость. Он понял, что не может вот так все бросить и направиться в Россию, чтобы придушить Ксению. И тогда в гениальную голову военного инженера, из которой еще не до конца выветрились винные пары, пришла, как ему показалось, гениальная идея.

Войдя в кабинет русского фельдмаршала, он остановился, в нерешительности переводя взгляд с сидящего в кресле господина на второго, стоящего у окна. Он пробыл при дворе Елизаветы не слишком много времени и поэтому понятия не имел, как выглядит Ласси, и кем может быть второй господин. Да и кто этот второй Грибовалю тоже было неизвестно. Решив выйти из положения проверенным способом, он отвесил придворный поклон и произнес.

— Жан Батист Викет де Грибовлаль, к вашим услугам.

— Петр Петрович, скажи, мне одному очень внезапно захотелось огурчиком солененьким захрустеть? — сидящий в кресле господин помахал перед лицом рукой, намекая на густой перегар, который распространял француз. — Что же ты, господин хороший, в таком состоянии перед Петром Петровичем Ласси предстать захотел, да еще и настаивал? — Грибоваль тут же сориентировался и повернулся в сторону того, кто стоял у окна.

— Господин фельдмаршал, как вам наверняка известно, именно я устанавливал линию обороны Дрездена.

— Да, я в курсе, — Ласси кивнул, и Грибоваль поздравил себя, что не ошибся. — Прекрасная система, просто прекрасная. Я, надо сказать, счастлив, что мне не пришлось проверять ее на прочность. Но я, как и граф Салтыков, очень хочу услышать, зачем вы так настойчиво пытались до меня добраться, при это явно пребывая... хм... в расстроенных чувствах?

— Я хочу, чтобы вы взяли меня в плен и отправили в Россию, как своего личного пленника, — выпалил Грибоваль.

— Э-э-э, — только и сумел произнести Ласси, и переглянулся с Салтыковым, выглядевшим столь же потрясенным. — Вы с ума сошли, господин Грибоваль? — решил уточнить он осторожно. Иметь дело с безумцем не хотелось, но Грибоваль был настроен весьма решительно.

— Поймите, господин фельдмаршал, это для меня чрезвычайно много значит, — и Грибоваль отстегнул от пояса шпагу и протянул ее Ласси. Фельдмаршал снова переглянулся с Салтыковым, прося помощи, но тот лишь пожал плечами и развел руками, предлагая старому другу самому решить эту так внезапно свалившуюся на него проблему. — Я прошу вас, господин фельдмаршал, как прославленного воина и дворянина.

— Я не удивлюсь, Петр Петрович, — задумчиво произнес Салтыков по-русски, подозревая, что француз, если и знает язык, то чрезвычайно неважно, — если в итоге выясниться, что виной такому поведению чья-нибудь пара прекрасных глаз. И что господину Грибовалю очень нужно попасть в Петербург. Мы же не знаем, вдруг он получил послание, что любимую замуж насильно выдают?

— Да, я припоминаю какой-то светский скандал при Молодом дворе с участием этого господина, — Ласси внимательно смотрел на француза, который нахмурившись следил и пытался переводить то, о чем они негромко переговаривались. — Но подробностей не помню, увы. Дело было во время путешествия по Российской империи их высочеств. Мда. И что же мне делать? — он отчасти понимал стремление инженера, особенно сейчас, когда город захвачен, но его контракт с Фридрихом все еще не давал ему просто сорваться с места и уехать. В этом плане такое древнее понятие, как личный плен, действительно было выходом. В плену был, что здесь непонятного? За него даже можно выкуп будет запросить. Или же он сам в итоге откупиться. Но выделять людей для сопровождения этого безумца? — Вот что, господин Грибоваль, я могу сейчас объявить вас своим пленником, но вы должны будете дать мне клятву дворянина, что сами прибудете в Петербург, и будете там находиться, ожидая моего возвращения, после чего я и решу вашу судьбу. — Глубоко вздохнув, произнес Ласси. — Только на этих условиях я могу выполнить вашу нелепую просьбу. И да, оставьте шпагу при себе. Она может вам пригодиться в дороге. Идет война, и на дорогах неспокойно.

— Я даю слово дворянина, — Грибоваль повесил оружие снова на пояс и глубоко поклонился. Все формальности были улажены, и он теперь со спокойной совестью мог помчаться за Ксенией, чтобы призвать мерзавку к ответу.

Когда он вышел чуть пошатывающейся походкой, Ласси переглянулся с Салтыковым и она расхохотались.

— Господи, неужели и мы в возрасте этого юнца были такими же идиотами? — вытерев слезы, задал вопрос Салтыков.

— Поверь, Петр Семенович, мы были гораздо хуже, — Ласси был почти на двадцать лет старше графа, но это все же не мешало им дружить и понимать друг друга. — Смех смехом, но теперь нужно выяснить, зачем граф де Лалли продел столь дальний путь, — добавил фельдмаршал разом посерьёзневшему Салтыкову, который вскочил из кресла и направился к дверям, чтобы приказать позвать сюда нежданного гостя.

На постоялый двор, который Криббе при содействии Румянцева полностью выкупил на сегодняшнюю ночь, мы прибыли уже затемно. По дороге поговорить с Петькой мне не представилось никакой возможности, потому что Карл Александр Лотарингский оказался весьма любопытным типом, который не хотел упускать ни слова. Именно поэтому я снова ехал в карете с герцогом, отослав Петьку, который вернулся в свою колымагу.

— Я краем уха слышал про некое пикантное происшествие, которое произошло с вашим... — Карл Александр замялся, прикидывая, как может обозвать Румянцева. Ничего толком не придумав, потому что не знал истинного Петькиного положения при дворе, закончил как можно нейтральнее. — С вашим офицером. Это может быть довольно хлопотно, на самом деле. была бы это женщина, успевшая к этому времени сочетаться законным браком, никто бы слова ни сказал, и последствия зависели бы лишь от того, насколько муж привязан к паршивке. Но, речь идет о девице благородного происхождения.

— Уверяю вас, ваше высочество, я понимаю, что возможны трудности, — прервал я его разглагольствования.

— Тогда, я надеюсь, вы знаете также, как и разрешить данное недоразумение, чтобы оно никоем образом не повредило нашей общей цели, — хмыкнул герцог. Понятно, для него это лишь забавная сплетня, анекдот, который он будет смаковать в гостиных, когда вернется на родину. А вот для меня — тот еще геморрой. Потому что он прав, была бы это обычная великосветская блядь, которой симпатичная морда Румянцева приглянулась — это был бы один расклад, но, предположительно, девственница, которую ко всему прочему готовят к постригу — это совсем другое дело. Но пока я точно не узнаю всю ее подноготную, особенно, имена ее родителей или опекунов, я ничего не смогу сделать.

— Ваше высочество, я очень прощу вас не нагнетать панику на меня раньше времени. Вдруг все не так ужасно, как мы уже навоображали.

— Да, обычно, в таких случаях, все в итоге становится еще хуже, — кивнул герцог и мы замолчали, погрузившись каждый в свои мысли.

Криббе встречал меня на улице. Когда я выскочил из кареты, по почувствовал, как ледяной ветер бросил мне в лицо горсть ледяной крупы. Вот только такого стремного изменения погоды нам не хватает для полного счастья.