- Вам не стоит бояться меня, сударь. Поверьте, я не хочу причинить вам вреда. Скорее напротив. Что вы скажете, если я признаюсь, что хочу с вами переспать?

   Лэйми беззвучно разинул рот, словно рыба. Теперь-то он понимал всё - но это, увы, ничем не могло ему помочь. Он должен был просто послать Фарриса - куда-нибудь подальше - но не привык оскорблять незнакомых людей. К тому же, теперь он боялся привлекать внимание: недавний опыт на вокзале оказался очень убедительным. В итоге он понял, что не может ответить ничего и снова глупо покраснел, как мальчик. Фаррис засмеялся и потрепал его по плечу.

   - Соглашайтесь, юноша. Я нахожу ваше умение смущаться чертовски симпатичным. Ваша душа сейчас в ужасном состоянии - и ничто не поможет ей лучше, чем хорошая порция любви. Да и сами вы явно не против испытать кое-что необычное. Я прав, не правда ли?..

   Лэйми представления не имел о том, как поступил бы дальше - то есть совершенно - но именно в этот миг подошел тот автобус, какой был ему нужен. Он с облегчением проскользнул внутрь и плюхнулся на мягкое сиденье у окна. Но его сердце сразу подкатило к горлу, когда Фаррис сел рядом с ним. Лэйми был напуган его назойливостью - и не представлял, что ему теперь делать. Поднимать шум, рискуя снова угодить в милицию, совершенно не хотелось.

   Автобус мягко, почти бесшумно тронулся - как и полагалось машине из близкого здесь Леванта. Лэйми немедленно приник к стеклу. В уютном, прохладном салоне его вновь охватило ощущение возвращения в детство, хотя город за окнами был всё же не совсем таким, какой он помнил. Широкие улицы затемнились громадными деревьями так, что ему казалось, что сейчас уже ночь. Дома здесь были невысокие - в два или в три этажа - старые, с деревянными решетками и верандами; фонарей не было. Их заменяли многочисленные неоновые рекламы, в основном розоватого цвета, на крышах или в витринах бесчисленных ресторанчиков. Многие располагались прямо на улице.

   Лэйми неотрывно смотрел в окно. Оно казалось ему чем-то вроде экрана: ещё в детстве он очень любил кататься на автобусах, разглядывая городскую жизнь, словно какой-то бесконечный сериал. Ему нравилось быть наблюдателем, несколько отстраненным от неё. А сейчас всё снаружи было одновременно знакомым и странным - вбитые в пыльную землю каменные плитки тротуаров, многочисленные небольшие каналы с низкими лодками... Ярко освещенные дома стояли возле них так тесно, что их берега превращались в сплошные стены разнообразных фасадов...

   Теплая рука Фарриса легла на бедро Лэйми. Его сердце пропустило удар; в голове у него всё поплыло, в какой-то миг он даже испугался, что потеряет сознание. В нем столкнулись возбуждение, паника и стыд. Сейчас он был уже дико напуган, и, будь они одни, набросился бы на Фарриса с диким воплем, не жалея ни его, ни себя. Но тут, среди гитов, это было совершенно невозможно. И он ответил так сдержанно, как мог: накрыв руку Фарриса своей крепкой ладонью, Лэйми стал медленно, но всё сильнее сжимать её. Вероятно, его взгляд оказался достаточно выразительным, чтобы передать его чувства, потому что Фаррис вдруг вырвал руку, и, тихо выругавшись, исчез.

   Лэйми с облегчением вздохнул; его настроение вдруг волшебным образом улучшилось. Автобус сейчас мчался по широкому низкому мосту, покрытому темным асфальтом, в крайнем из шести рядов автомобилей. Мост перекрывал широкую, свинцовую, как небо, реку Трир - а всего в полукилометре над ней возвышалось громадное, темно-желтое здание гидроэлектростанции - оно же очевидно и плотина, так как за ним ничего не было, кроме облаков. По его крыше тоже шло шоссе и только увидев на нем крохотные коробочки автомобилей Лэйми смог оценить размер сооружения - длиной в полмили и высотой в двадцатиэтажный дом. В детстве на его месте ничего не было - а теперь оно казалось ему такой же неотъемлемой частью реки, как и берега, и его неожиданно охватила тоска - он чувствовал себя очень далеким от родины и очень маленьким. Когда-то, ещё мальчишкой, он бывал в парке развлечений Усть-Манне - там маленькая рельсовая дорога, среди прочего, проходила и под гребнем плотины, прямо перед слоем рушащейся вниз воды. Высота той плотины была всего метров пять, но всё равно, его сердце отчаянно замирало. Точно так же замерло оно и сейчас - когда он представил, ощутил огромную, холодную массу воды, которую удерживало это здание-плотина. Страх, что она вдруг опрокинется и белый вал сметет его, был глупым, очень детским... но от этого не менее реальным и Лэйми облегченно вздохнул, когда плотина скрылась за деревьями. Город - вернее, его центр - остался позади. Гитоград не был похож на большинство остальных городов Союза: он состоял из множества отдельных районов, разделенных лесами, озерами и реками.

   Сейчас автобус мчался по широкому, прямому, как стрела, шоссе, рассекавшему темно-зеленые рисовые поля и небольшие рощи. Сумрачное, темно-серое небо казалось теперь странно уютным, словно ватное одеяло.

   Слева, в стороне от дороги, Лэйми заметил громадное двадцатиэтажное здание, похожее на поставленный торцом плоский кирпич. Темно-коричневые, гладкие и глухие, тускло блестевшие его боковины составляли как бы рамку толщиной метра в три, обрамлявшую сплошные полосы зеркальных окон, разделенных темно-серыми, шершавыми полосами. У его основания виднелось двух-трехэтажное плоское строение, занимавшее гораздо большую площадь.

   Лэйми узнал гостиницу "Союз" - в ней его родители остановились в первые дни после приезда. Она совсем не изменилась и его захлестнуло вдруг странное чувство - словно он и впрямь вернулся в прошлое, на восемнадцать лет назад. Они провели там только одну ночь и он запомнил немногое. Больше всего его поразили тогда очень высокие коридоры, отделанные медового цвета вогнутыми рейками и потолки из черного стекла, во многих местах почему-то разбитые, - и всё это в холодном свете длинных люминесцентных ламп. Их он видел тогда первый раз в жизни. Кроме этого он запомнил разве что почти темную столовую, обитую такими же рейками, и неистребимый, густой запах шашлыков в ней. О комнате, в которой они остановились, он, как ни странно, не помнил ровным счетом ничего, и это было почему-то обидно.

   4.

   Получасом позже Лэйми по-прежнему сидел в автобусе, но уже в другом - блекло-желтом, разболтанном и почти пустом, обычном городском автобусе N 12, том же самом, на каком он в первый раз ехал в Малау. Возможно, и автобус был тоже тот же самый - он так громыхал на ухабах, что, казалось, вот-вот развалится. Снаружи уже стемнело и салон был залит тускло-желтым светом. В нем сидело всего несколько гитов, не обращавших на него никакого внимания.

   Ему понадобилось минут наверно десять, чтобы сориентироваться на пересадочной станции, но всё прошло вполне благополучно. Сейчас он устроился на продранном дерматине сидения, по-прежнему неотрывно глядя в окно.