Несмотря на близость Становых Гор, самих Ультра здесь было очень мало - хотя эти бледные, черноволосые, зеленоглазые люди в своей традиционной черной одежде выделялись в любой толпе. Всего девяносто лет назад они покорили Манне и другие западные земли, но Лэйми относился к ним с симпатией по одной, очень весомой причине: Охэйо - как и весь клан Хилайа - принадлежал к Ультра. Им не было равных по стойкости и живости ума. Именно поэтому они и господствовали в Союзе.
Сам Лэйми был вполне чистокровным манне, но это ничуть его не задевало: манне считались "расово близкими" к Ультра и были самым многочисленным народом Союза, пользуясь особой благосклонностью "имперской нации" - в отличии от гитов, которые постоянно подвергались осмеянию и более серьёзным гонениям.
Почти непроизвольно глаза Лэйми выхватывали из толпы фигурки девушек - хотя Усть-Манне и считался вполне обычным городом, девушки здесь были очень хороши. Глядя на их то веселые, то задумчивые лица парень чувствовал легкую грусть - несмотря на свой возраст, он до сих пор не был женат, у него не было даже постоянной подруги. Ему вообще не везло с женщинами, хотя и не из-за его внешности, - он всегда залезал на слишком высокого коня, предпочитая всем другим настоящих красавиц. При том он постоянно забывал, что милосердием Господним мальчиков на свете столько же, сколько и девочек. Проще говоря, почти у каждой девушки, которую он считал достойной своего внимания, почему-то уже был свой парень, и ему такие знаки внимания не нравились. В первый раз Лэйми пострадал от своей разборчивости ещё в школе, в возрасте семнадцати лет - после танца с очаровательной девушкой к нему подошел неказистой внешности парнишка, и, нехорошо ухмыляясь, предложил "поговорить". Лэйми был гораздо выше своего скорее жилистого, чем мускулистого противника и бездумно согласился.
Увы, эта встреча окончилась вовсе не так, как он ждал: вместо традиционного вопроса: "а кто ты такой?" и хватания за грудки последовал молниеносный удар ногой в промежность. Пока Лэйми увлеченно выблевывал остатки праздничного ужина (это было прямо на выпускном вечере) удачливый соперник вывернул ему карманы в поисках денег, после чего удалился, весьма довольный собой. Лэйми оправдывался тем, что его подло застали врасплох, но в следующий раз он совершил действительно большую глупость, уделив внимание женатой женщине. Её муж, шофер, без долгих церемоний снес с петель дверь в квартиру Лэйми (тогда тот уже жил один), и, поймав его за волосы, расколотил его головой зеркало в ванной, где тот наивно пытался укрыться, а потом окунул ей же в унитаз, пообещав напоследок вставить ему его же собственные яйца вместо глаз, каковые он пообещал засунуть Лэйми в ноздри. Оскорбленный таким вторжением в свою личную жизнь, он, выйдя из больницы, обратился в милицию, но и там его ждало разочарование: пожилой Ультра с погонами майора меланхолично выслушал его историю, а потом, глядя на него оловянными глазами, сказал: "Если бы ты прикоснулся к МОЕЙ жене, щенок, я бы просто спустил тебя в очко твоей сраной уборной. Понятно? Пшел!"
Лэйми пришлось разориться на стальную дверь. С тех пор он стал более осторожен, но удача по-прежнему не сопутствовала ему: все девушки, на которых он ложил глаз, оказывались, мягко говоря, заняты. Он считал, что ревность - ужасное чувство, но это ничуть не помогало ему: после единственного неосмотрительного звонка один особенно упорный ревнивец преследовал его целую неделю, осыпая угрозами и требуя уехать из города. Беда была в том, что он, домашний мальчик, мало что знал о взрослой жизни, весьма наивно полагая, что женщин привлекает лишь красивая внешность, с какой у него всё было в порядке. Увы: гораздо больше их привлекало положение в обществе и толстый кошелек, или же иные, не столь явные таланты: сначала Лэйми не понимал, почему отдельные, весьма неприглядные на вид особи его пола пользуются таким успехом у дам, пока одна из них снисходительно не объяснила ему.
Однако и с этим у него было плохо: вполне довольно пылкости и сил, но слишком мало практики. Нельзя было сказать правда, что он вовсе уж не знал женщин; но ни одна из них не привлекала его больше нескольких дней. Это были дамы того сорта, на каких удачливые мужчины даже не смотрят, отделываясь фразами вроде "простите, мадам, мы не представлены". Они ничего не могли дать ему - ни в плане общения, ни даже в плане столь желанного опыта: в постели они лежали бревнышком, милостиво позволяя ему трудиться за двоих. Лэйми знал, что бывает иначе, но не представлял, где приобрести столь вожделенный опыт, а отсутствие оного привлекавшие его дамы определяли неведомо чем, но всегда безошибочно. Мальчишка без положения в обществе, без денег, не стоил их внимания. Он понимал конечно, что ему давно пора перестать искать принцесс и жениться на первой же девушке, которая сочтет его привлекательным, но ничего не мог с собой поделать: ему хотелось от жизни слишком многого. Но вот чего Лэйми не понимал - и понимать не хотел - эти несколько случайных неудач испортили его характер. Он сам бессознательно стал избегать женщин, в особенности тех, которые проявляли какой-то интерес к нему. В последний год у него никого не было. Он стал замкнутым и молчаливым, не желая замечать, что ситуация изменилась: из нищего студента он стал весьма уважаемым работником очень серьёзного института. Денег он получал гораздо больше, чем тратил, и "лишние" купюры заняли в его столе уже пол-ящика - хотя и весьма тонким слоем. Короче, Лэйми стал думать, что счастье не создано для него и сумасбродные затеи, вроде поездки в Гитоград, были вполне естественной реакцией на это.
3.
Он вдруг заметил, что идет уже по двору; зелени здесь было ещё больше, чем на улице. Простая стальная решетка, окрашенная в бледно-голубой цвет, отделяла изрядную его часть - двор другого весьма серьёзного института. Ограда доходила до окон второго этажа, хотя и ничего не скрывала. Двор за ней был заросшим и запущенным - вполне обычное явление в городе.
Через пару минут Лэйми был уже в своей квартире - двухкомнатной, просторной и высокой. Считая это совершенно естественным, он плохо понимал, как ему повезло: мало кто из молодых людей в Союзе мог похвастать собственным жильём. Один этот факт мог сделать его завидным женихом, но он стеснялся, что живет один, и старался не говорить об этом, опасаясь - нельзя сказать, что уж совсем безосновательно - что кто-то сочтет этот кусок слишком лакомым для него.
Конечно, сейчас Усть-Манне был очень тихим городом: если здесь сталкивались два грузовика, об этом говорили целую неделю. Но эта тишина была обманчивой. Здесь существовало самое настоящее рабство, конечно, весьма своеобразное. Начиналось всё с безобидного предложения знакомого или даже сослуживца взять в долг крупную сумму денег. Потом, когда они уже были потрачены, их требовали срочно вернуть - конечно, в связи с чрезвычайными семейными обстоятельствами. Сделать это жертва, естественно, не могла. Ей приходилось выплачивать долг по частям - вместе с быстро набегающими процентами, отдавая в несколько раз больше неосмотрительно взятой суммы. Гораздо чаще, впрочем, долг "прощали" - в обмен на различные мелкие, но обременительные услуги, вроде ходьбы по магазинам и конторам с различными поручениями. Если невольный раб начинал возмущаться, всегда находилась пара хмырей, готовых прижать его в темном подъезде с обещаниями "устроить инвалидность". Самое смешное было в том, что от тех, кто возмущался всерьёз, отставали: шум рабовладельцам был не нужен. Лэйми сам попал по глупости в эту ловушку. К счастью, у него хватило ума понять, во что он влип, и смелости, чтобы послать и своего "хозяина", и нанятых им "разговорщиков". Но для человека слабовольного это был конец: обремененный непосильным иллюзорным долгом, он до конца дней исполнял чужие поручения.
