Дальше — больше: у буддистов-ламаистов поиски мистического откровения происходят через употребленье наркотиков, поэтому Унгерн, став буддистом, быстро превратился в курильщика опиума, а под воздействием опиума быстро погрузился в опиумные фантазии. В этом воображаемом мире его монгольские армии, непобедимые и ужасные, шли по миру, сея кругом Смерть и Разрушения. Так как само имя «монгол» означает «варвар огня» или «варвар пустыни», барон принял на себя титул Джамсарана, или «Бога Огня, Войны, Смерти и Разрушения», думая, что тем самым он укрепит свою власть средь монголов. Беда при этом была для него в том, что ты не можешь быть «Богом Огня» и при этом поощрять «таинства Воды», то есть — Крещение и Причастие. Бог Огня, это с точки зрения наших старцев — ветхозаветный Яхве, который говорил с Моисеем из неопалимой купины, это Бог синедриона, который распял Спасителя, а это все делало барона Унгерна — новым Антихристом. Так что барон принял буддизм для того, чтобы крепче привязать к себе монгольских буддистов, не осознавая, что в его же армии буддисты были никто и звать их было никак, а буддистские святые и всякие бодхисаттвы для нас, православных, на одном уровне с языческими бесами и мерзостными кикиморами. Я, каюсь, иной раз люблю сам пошаманить или посмотреть на танец шаманки, но буддистские идолы, на мой взгляд, порождение врага рода нашего, и для настоящего верующего молиться на них — язычество. Поэтому, как только барон Унгерн вдруг стал буддистом, армия его тут же начала разбегаться. Многие мои сродники сразу покинули Монголию и вернулись в родные кочевья, где их с радостью встретили русские коммунисты. Армии Унгерна до этого воевали с китайцами и семеновцами, и поэтому красные не считали нас своими врагами, но и склонить наших офицеров на свою сторону им сначала не удавалось. Все изменилось в мае 1921 года, когда барон Унгерн, осознав, что армии его разбегаются и уходят в Россию, объявил себя наследником Чингисхана и начал поход на Русь, чтобы пополнить свои отряды бурятскими аймаками, раз в монгольских для него дельных бойцов отродясь не было. Тем самым он принуждал всех наших нарушить их Клятву — служить России, которую мы все даем при крещении. И тогда все «васильковые» объявили барона «предателем Родины» и его, безусловно, оставили. А мой будущий сват глава Четвертого рода Борис Баиров в те дни даже совершил святотатство, разрушив Алтарь Воды в Священном Роднике в Хонзое, и забрал оттуда древние камни и местную шаманку Воды — сватью мою Матрену. Он сказал, что раз барон Унгерн объявил себя Джамсараном — Богом Огня, Войны, Смерти и Разрушения, то священные камни Святилища Воды из Хонзоя привлекут за собой Духов Воды, Жизни и Исцеления, которые одни лишь и смогут остановить Огонь, Смерть и Войну. И представьте себе, стоило Унгерну пересечь границу России и выйти к Троицкосавску — нынешней Кяхте, как пошли проливные дожди, все дороги размокли, и армия Унгерна увязла в возникшей грязи, растеряв свою страшную скорость. Все буряты увидели в этом «перст Божий» и то, что Духи Воды и Жизни сильнее Духов Огня и Смерти, и лично я на всех лекциях не упущу при этом рассказе напустить, как бывалый шаман, налету мистического. Однако старики говорят, что в летние месяцы погода у нас всегда неустойчива, и сильные дожди, вызывающие бездорожье в наших краях, очень часто случаются. Именно поэтому в старые времена наши предки ходили в военный поход зимой, а не летом, ибо зимой дороги холодом скованы и по ним где угодно лошадь пройдет, а летом она порой и увязнет. Это знают все местные, и у нас никто не идет в набег летом, так как на войне чересчур многое ставится на кон. Но Унгерн был из Прибалтики, и там привыкли воевать именно летом, вот он и пошел в поход — как ему было привычнее. За это и поплатился. Но я вам ничего такого не говорил, ибо рассказ о борьбе наших Духов Воды, Жизни и Исцеления с враждебными России Духами Огня, Смерти и Разрушения производит на умы слушателей куда большее впечатление.

А дальше произошли события удивительные и просто мистические.

Сват мой — Матренин муж, глава Четвертого рода Борис Баиров к поре той был красный партизан и возглавлял боевые отряды, приданные Чрезвычайной комиссии. Вы удивлены, как именно социально чуждый дворянин стал у нас главным чекистом? А дело было так. Отец Бориса Булат Баиров был посыльным или, на военном языке, ординарцем у Забайкальского губернатора Ренненкампфа, и, когда того после Ленских расстрелов перевели в Виленскую губернию, он перебрался туда за своим покровителем. В начале войны Булат погиб в боях за Восточную Пруссию, а состояние его забрали два его младших брата, так как наследника Булата, будущего моего свата, приняли, как сына погибшего офицера, в юнкерское училище без экзаменов. В 1918 году после революции юнкеров распустили, Борис вернулся домой и узнал страшный слух, якобы один из его дядьев по пьяному делу хвалился, что с братом заплатил двум нукерам Булата за то, чтобы они застрелили того в ходе боя, так как Булат, уехав в Вильно, за состоянием семьи уже не следил, и стада его стали чахнуть. Вот братьям и надоело ждать, когда он им из своего состояния либо свой надел выделит, либо оставит наследство. Сват мой, человек горячий и жестокий до безрассудства, нашел двух нукеров, которые были с его отцом на войне, узнал, что дядья по возвращении с войны им по полсотни овец жаловали, а этакая щедрость для наших краев — дело неслыханное, пытал убийц, и они во всем ему признались, указав на родных дядьев Бориса как на заказчиков. Тогда Борис с верными нукерами своего отца приехал к дядьям, и их за убийство своего отца прилюдно судил и повесил. А был уже 1918 год, и в Сибири правил Колчак. Такая казнь без ведома белой власти была ими признана бандитизмом, и Бориса объявили преступником, а за голову его давали награду. Так сват мой стал воевать против белых, которые его считали бандитом. А кто не белый в тайге — был либо зеленым, либо же красным. У Бориса была почти кадровая армия из бывалых ветеранов: кто пошел на мировую, кто в далайнурскую и меньцзянскую кампании, да и сам он в юнкерском училище военному делу хорошо выучился. Так что воевал удачно, и вскоре красные пришли к нему с предложением возглавить красные отряды в Иркутской области. А Борис никогда не был сам по себе, ему всегда нравилось кому-либо подчиняться, поэтому он с радостью стал исполнять указания иркутского исполкома советской власти, и поэтому красные на него не могли нарадоваться. Но при этом Бориса так и не приняли в Красную армию, потому что там главным был Троцкий, а сват мой был из тех юнкеров, которых считали антисемитами. Так его, наверное бы, и выгнали в итоге из армии, но как раз к этой поре выяснилось, что японцы развернули у нас свою деятельность.

Как я уже говорил, японцы воспользовались тем, что первая Революция совпала по времени с русско-японской, и поэтому на стачки с восстаниями в наших краях большевики получали деньги от японской разведки. Теперь по мере того, как советские войска принялись побеждать, японские шпионы стали к тем старым большевикам поочередно наведываться и угрожать им, что сообщат в Чека о том, что те в свое время согласились работать в японской разведке и даже под своим согласием подписывались. Были и такие, кто шел в те годы в Чека с повинной, и их просто выгоняли из партии, не брали в правительство. Были те, кто на японцев работать отказывался, но не признавались партии большевиков в том, что двурушничали, на них японцы передавали сведения в Чека, предателей разоблачали, и это все для них завершалось плачевно. И, наконец, были те, кто продолжал работать — будто ни в чем не бывало. Это изумило руководителя ВЧК Феликса Эдмундовича, который навел справки об этой коллизии и выяснил, что ВСЕ большевики, кто получал деньги от японцев на стачки или восстание в дни первой революции и боев на Красной Пресне, у тех где-то подписывались. То есть посреди войны против Японии совершали предательство. Но раз на них японцы ничего нам не говорят, возможно, что те, кого японцы не сдали, с нашими врагами нынче сотрудничают. А это — все руководство партии и в Сибири, и на Дальнем Востоке!