Как бы ни было, после Ленских расстрелов совсем иная у нас жизнь пошла. Железная дорога на Китай в наших краях у Читы поворачивала. Там она шла по Маньчжурии по прямой на Харбин, а оттуда была вилка в две стороны. На юг — в сторону Порт-Артура и Дальнего, отнятых у нас японцами, а на север шла ветка на Владивосток. После русско-японской войны ветка на юг была нами утрачена, и так как японцы стали шастать по всей Маньчжурии — а по Портсмутскому миру мы имели право держать там пятнадцать человек на километр железной дороги, считая стрелочников и путейцев, — власть испугалась, что японцы столь хлипкую охрану дороги сомнут, и тогда Владивосток будет точно так же отрезан, как и Порт-Артур. Тогда резко ускорили строительство так называемой Уссурийской дороги от Владивостока до Хабаровска, которую потом соединили с основною дорогой возле той же Читы. Причем железную дорогу построили, а наземной дороги там отродясь не было, потому что возили все для строительства Уссурийской дороги из Китая. То есть дороги были, но все они шли за Амур на сопредельную территорию. И вот когда случились события в Якутии, возникла угроза, что вспыхнет большое восстание, а Уссурийская дорога окажется перерезана. Чтобы этого не случилось, управление Уссурийской дороги передали в управление КВЖД, и все железные дороги восточней Читы стали управляться не из Владивостока или Хабаровска, а из Харбина. А командовал тогда дорогою Дмитрий Леонидович Хорват, и поэтому все, что южнее и восточней Читы, с 1912 года стали звать не иначе как «Хорватией», или «Заамурским пограничным округом». Ну сам «округ» был и до этого и представлял из себя охрану КВЖД, но вот с тех пор, с Ленских расстрелов, из-за страха очередных восстаний в тайге все руководство дорогой с той стороны переселилось в Китай, Хорват командовал всеми нашими частями от Харбина до Читы и Владивостока. А на этих частях лежало ограничение по численности согласно мирному договору с японцами в Портсмуте, и поэтому Хорват вывел все свои части из-под общерусской Присяги. То есть у нас появилась организация, которая давала свою Присягу на Верность, отличную от обычной — «За Веру, Царя и Отечество». Я лично думаю, что именно со всех этих дел, с появления «не совсем русского» Заамурского пограничного округа и начался тогда потихоньку распад Российской Империи. Туда призывались на службу лишь члены семей работников или кадровые военные, а все обеспечение едой и одеждой в тех краях шло из Китая, и форма у тех солдат была не зеленой, как у нас — защитного цвета, а оливкового цвета, потому что по заказу Хорвата ее шили американцы. Да и вообще, в тех краях в «благословенной Хорватии» с 1912 года все обеспечение шло скорей из Америки, а не из центральной России, и я думаю, что если бы и дальше так шло, то стал бы весь наш Дальний Восток американской колонией. Не то чтобы американцы сюда к нам рвались что есть мочи. Просто их напугали Ленские события, так как все знали, что они по происхождению были японские. И британские — соответственно. То есть все тогда думали, что вот-вот японцы рассекут наши силы и прорвутся из Маньчжурии на север в Якутию, где их встретят бунтующие против русских колонизаторов якуты. Это, вообразите, какой кусок сразу японским самураям отваливался! Вот американцы и поперли всеми своими средствами, чтобы собрать из владений КВЖД и наших сил на Дальнем Востоке эту самую «счастливую Хорватию», которая бы встала стеной на пути у японцев. Ну и поехали их военные инструктора, экономисты, даже американские переселенцы на наш Дальний Восток, чтобы «бороться с японской агрессией». То бишь, с одной стороны, были они против «японской агрессии», а с другой — завозили в те года своих колонистов сотнями, если не тысячами. То, что люди легко присягали «Хорватии», к сожалению, понятно. Когда проиграли мы Русско-японскую — многие части на Дальнем Востоке, или в Маньчжурии — взбунтовались. Как раз дорогу вокруг Байкала закончили, пошли эшелоны с пушками, снарядами и провиантом. Стали прибывать новые части. И вдруг, всем спасибо, война проиграна, пора возвращаться в места дислокации. Ну и волнения вспыхнули. Тогда многие полки, особенно местного базирования, были окружены полками, прибывшими из России, и там по приказу наместника Алексеева каждого пятого офицера по жребию публично расстреливали. Была даже такая считалка: «Раз, два, три, четыре, пять — вышел зайчик погулять!»
Расстреляли людей, а потом наместника Алексеева сняли не только из-за поражения в Русско-Японской, но и за эти расстрелы и отдали под следствие, хоть он и был внебрачным сыном самого царя Александра Второго, стало быть, доводился тогдашнему Николашке дядюшкой. Злоба людей за эти расстрелы была такая, что упразднили само наместничество — лишь бы Алексеева отсюда убрать, но сделать вид, что все идет, как задумано. Полки из центральной России затем на свое место уехали, а те самые полки, в которых командиров расстреливали на Дальнем Востоке остались. Ибо бунтовали именно местные, которых поражение в войне никак не устраивало. Ну и закипело негодование. Алексеева считали убийцей, а Царя Николашку ему потатчиком и укрывателем преступления, и от этого начались волнения против всего дома Романовых. Потом по замирению в Портсмуте Хорват получил право на содержание за Амуром нашей погранстражи при условии, что они будут приносить присягу ему, отличную от общерусской. И местные офицеры массово пошли на службу в «Хорватию», ибо русскому царю, который позволил дяде своему наших же офицеров расстреливать, они служить не желали. Винить их за это, я думаю, не за что. Если вы дали слово Родину защищать и биться за нее не щадя живота своего, то не дело вас именно за то, что вы желаете биться за Родину — перед строем расстреливать. И можно было б понять, если бы расстреливал боевой офицер, а то ведь Алексеев был — книжный червь, царедворец, который проиграл все свои битвы и с поля боя первым всегда улепетывал. В общем, крепко обмишулились все Романовы, прислав в наши края этого Алексеева. Он, может быть, и был добрым дядей царю, но в военных делах от него всегда был один вред и смятение. Я думаю, что именно после правления Алексеева в наших краях все у нас здесь стали против монархии. А правительство наше смотрело и только ушами хлопало. Из Центральной России все это было не видно, а у нас тут всем стало ясно, в какую сторону вся эта катавасия со «счастливой Хорватией» клонится и насколько много в наших краях вдруг стало Америки. Любой честный человек в эти годы понимал: творится что-то весьма нехорошее, и поэтому нужно что-то решать, а царь со своей камарильей, получается, не видели, как здесь на Востоке нашу страну буквально на куски рвут и во все стороны так и растаскивают.
Западной границей «счастливой Хорватии», которая впоследствии в наших краях стала называться Дальневосточной республикой, стала как раз Чита, от которой в две стороны теперь уходила дорога — на юг в Китай и на восток к Хабаровску. А в нашу сторону от Читы начинались владения так называемого Восточно-Сибирского корпуса, который состоял из наших этнических немцев и совершенно «бескорыстно и безвозмездно» вооружался против японцев кайзеровской Германией. Немцы очень боялись за свои владения в Азии со стороны японцев, которые были дружны с британской империей, но и на появление американцев в «благословенной Хорватии» они тоже смотрели с нескрываемым ужасом. Так что не было еще революций, не было еще гражданской войны, а в наших краях все уже было поделено Японией, Америкой и Германией. И дружбы никакой меж ними уж не было. Наши «васильковые» части из бурят-монголов под немецким командованием с этого 1912 года стали все чаще перестреливаться с «желтыми» частями забайкальских казаков под началом американских инструкторов, и все вместе мы постоянно воевали с хунхузами и бар- гутами, которых вооружали японцы. Границы с Китаем практически никакой уже не было. Никто точно не знал, где проходят границы Монголии, которую образовал наш Восточно-Сибирский корпус и где точно находится «счастливая Хорватия» в «заамурской области», где находятся так называемые Меньцзян — независимое государство баргутов и чахаров — или Маньчжоу — независимое государство маньчжур, которое японцы в одностороннем порядке объявили среди разваливающегося Китая. В целом, мы были союзны «Хорватии», а «Меньцзян» союзен «Маньчжоу», но никто в этом не был уверен. Мы, «васильковые», то и дело перестреливались с теми же «желтыми», а баргуты то и дело воевали с хунхузами. Или, как говорил наш преподаватель истории на высших партийных курсах: «Тут не хватало только британцев — японских союзников. Они должны были вооружать Меньцзян, или Маньчжоу, а других оставить японцам, и вот тогда в ваших краях была бы полная картина маслом — война четырех армий, за каждой из которых своя Великая Держава, которая свою колониальную армию вооружает, тренирует и полностью оплачивает, и все это на границах нашей страны! Прекрасная иллюстрация того, до чего загнил в те годы царский режим».
