- Я бы сказал, писатель - это тот, кто хорошо умеет писать, кого издают и читают и кто зарабатывает на этом деньги, - возразил Ван Ваныч и отхлебнул коньяка.
- Э, нет, молодой человек, - категорично заводил в воздухе пальцем один из членов Союза, поэт Светлаков. - "Мастер и Маргарита", например, был издан только через семь лет после смерти Булгакова, и что же, скажете, Булгаков Михаил Афанасьевич - не писатель, а какой-нибудь Иван Иванович Пупкин, у которого напечатали какую-нибудь белиберду, - настоящий русский писатель?
Вопрос был, явно, провокационный, и в воздухе, явно, попахивало битвой, но Ван Ваныч оказался хитрее.
- Так сколько нужно издать книг, чтобы вступить в Союз? - переспросил он.
- Две, - примирительно ответил главный "дед".
- Отлично, - сверкнул глазами и улыбкой Ван Ваныч. - У меня их уже три.
- Э, нет, - помотал головой главный дед. - Я имею в виду достойно изданную книгу. Надо представить книгу в Москве так, чтобы она смотрелась достойно - в твердой обложке, полноцвет.
- Но у меня итак в твердой цветной обложке. Все три книги. Что значит "достойно"? - насторожился Ван Ваныч. - Книги, изданные в московских издательствах, что, значит, выглядят по-вашему не достойно?
- "Достойно" - это значит, что обе книги должны быть изданы в нашем издательстве при обществе литераторов.
- Послушайте, Николай Владимирович! Все-таки я считаю, что писатель - это тот, кто зарабатывает писательским трудом, а не тот, кто тратит собственные и немалые деньги на то, чтобы считаться писателем.
Ван Ваныч схватил с полки первую попавшуюся книгу. Ей оказался томик стихов Светлакова "Голубые дали".
- "Голубые дали", - торжественно прочитал название. - Интригующе... Да...
Раскрыл сборник наугад. - ... Вскочил верхом на скакуна. Скакал на нем три дня подряд. Так что натер себе я зад... Господа! - Ван Ваныч гневно захлопнул книжку. - Ведь это даже не смешно! А возмутительно и грустно! И это ведь не розыгрыш, не шутка, это, действительно, написал так называемый писатель, член Союза, потому что он оплатил издание двух книг, хотя двумя книгами, думаю, здесь не обошлось. Семь - не меньше!
Маша не сдержала смешок и сбежала из-за стола, скрывшись в той самой двери, где печатались книги членов общества литераторов.
Разоблаченный поэт густо покраснел и ударил бокалом по столу, так что в стекле весело подпрыгнули остатки недопитого коньяка.
- Формализм! Всюду сплошной формализм! - сделал Ван Ваныч еще глоток и тоже громко поставил бокал. - Формалисты - они и развязали Вторую мировую войну!
- Вообще-то! - вставил свое веское слово молчавший до сих пор прозаик, критик и тоже член Союза Кучерявый. - Вторую мировую развязал Гитлер.
- Спасибо, что просветили, но только Вторая мировая началась раньше, чем вы думаете! Вторая мировая началась тогда, когда Гитлера во второй раз не приняли в Венскую художественную академию! И сделали это - формалисты, потому что, видите ли, у Гитлера было мало портретов, а то, что у парня были толковые пейзажи, формалистов это мало волновало!
- Только не надо оправдывать Гитлера! - хлебнул коньяку, поставил бокал и налил себе еще Горбунов. - Этак знаете, можно до чего договориться! Не знаю, действительно ли хороши его пейзажи. В отличие от вас я не интересуюсь творчеством тиранов. Но точно знаю, любой художник должен быть прежде всего гуманистом, а не самонадеянным выскочкой. Никакие - ни литературные, ни художественные способности не могут оправдать холокост! Формалисты вам во всем виноваты!... Гитлер - чудовище, и точка!
- Однако если бы это чудовище издало у вас пару своих увесистых альбомов, да еще полноцвет, да еще хорошим тиражом - вы бы с радостью приняли бы его в свой паршивый союз графоманов!
Ван Ваныч стал бледным от злости, а Горбунов, напротив, багровым. На лицах обоих читалась решимость развязать третью мировую. Ван Ваныч был готов идти с войной на формалистов, а Горбунов - на таких самонадеянных выскочек, которым неизвестно кто и за что дал в Москве зеленый свет.
Какое-то дежа вю. Хотя почему какое-то? Дежа вю. Я когда-то уже проживала этот день, я снова в нем. Но теперь мне нужно прожить этот день не так, как тогда. Иначе...
Но я знаю наперед каждое слово. Нужно как-то нарушить предсказуемость рокового дня, и я разжимаю руку и роняю бокал.
Бокал рассыпался на части.
- На счастье! - неожиданно обрадовался хлипкий Светлаков какой-никакой развязке и принялся помогать мне собирать осколки. - Кажется, вы поранили руку. Маша! Мария! Принесите зеленку и бинт!
А Ван Ваныч решил, что надо бы немного разрядить обстановку и снова наполнил бокалы.
Мне хотели принести новый, но я солгала, что спешу.
- Мне кажется, для того, чтобы стать популярным, сегодня вообще важно не столько то, насколько ты талантлив, сколько то, насколько ты умеешь эпатировать, ненавязчиво навязывать себя, - услышала я, уходя, голос критика.
Дискуссия перешла в более или менее мирное русло.
Я выбежала на улицу, счастливая, что мне снова, второй раз за этот день, или не знаю даже как правильно обозначить этот отрезок времени, в общем, что мне снова удалось обмануть время.
6
Хозяин галереи сидел нога за ногу на стуле и слушал рок, что-то из ретро.
- Здравствуйте, - улыбнулась я ему как хорошо знакомому и встретила его чуть недоуменный взгляд. Да, спохватилась я, обо мне он узнает позднее, когда я напишу свой первый роман. Пока же я просто праздно слоняющаяся девица, пришедшая на открытие выставки раньше на сорок минут.
