Почти каждый вечер после работы, если позволяла погода, мы играли до темноты, а летние вечера длинные. В результате к середине лета я уже играла очень и очень прилично (все-таки дело происходило в моем дворе), а поскольку игра шла навылет, то проводила у стола достаточно много времени. И я решила, что пора обзавестись теннисной формой. В те времена покупка теннисных туфель была проблемой, так что пришлось обойтись белыми полукедами, которые я надевала «на босу ногу», а вся остальная экипировка стала плодом моей «дизайнерской» фантазии. К этому времени я уже овладела искусством кройки и шитья в такой степени, что никто не мог больше контролировать длину моих юбок и ширину моих брюк. Поэтому из белой полотняной юбки, которую мама не носила из-за масляного пятна на подоле, я лихо выкроила шорты, а из подаренной кем-то из друзей отцу тельняшки вырезала себе майку. После стирки, оказавшейся чересчур тщательной, оба изделия изрядно подсели, так что выходить в этом наряде за пределы двора я не рисковала, но играть было удобно, да и ноги загорали по всей длине, что меня устраивало.
Надо сказать, что моя спортивная форма еще больше сплотила членов нашего «клуба», даже в выходные дни мы стали делить свободное время между купанием и настольным теннисом. В один из таких дней по дороге с пляжа мальчишки купили трехлитровую банку «жигулевского» и полкило снетков, так что проигравший мог рассчитывать на утешительный приз в виде стакана пива со скромной закуской. Возможно, именно благодаря этому обстоятельству партию за партией выигрывала я.
Разгоряченная, с румянцем во всю щеку и потемневшей от пота челкой, я готовилась расправиться с очередным соперником последней подачей, когда за моей спиной скрипнула тяжелая калитка. Рука моя дрогнула, шарик упал под стол, я нагнулась за ним (это упражнение наша учительница физкультуры называла «наклон вперед, не сгибать колени, достать ладонями пола»), а когда выпрямилась и оглянулась, то увидела … Олега. В темно-синих джинсах, кипельно белой футболке, подчеркивавшей его иностранный загар, и какой-то дурацкой соломенной шляпе на затылке Олег стоял, смотрел на меня и улыбался во весь рот: «Ну, здравствуй, … Детка!» «Наконец-то, закоротило!» – с запоздалым раскаянием подумав о своих шортах и заливаясь краской смущения, со злостью подумала я. Совсем не так я представляла нашу встречу после долгой разлуки! Однако сомневаться в реакции Малышева не приходилось, хотя, конечно, «девушке из хорошей семьи» в те времена и в голову не должны были приходить такие мысли. Но не зря же я дружила с дочерью врача…
Олег заменил у стола проигравшего, и снова понеслась игра. Постепенно мои приятели покинули двор: то ли пиво закончилось, то ли они почувствовали себя лишними, но мы с Малышевым остались вдвоем. Олег играл хорошо, и скоро я совершенно выбилась из сил, однако сдаваться не собиралась. Уже вечерело, когда мы, наконец, прекратили игру, и решили пойти искупаться. На новый пляж, за мостом, куда мы обычно ходили всей компанией, добираться было далековато, и Малышев предложил пойти на старый, до которого от нашего дома было рукой подать. Прямо за колокольней надо было спуститься по деревянной лестнице, и дальше к реке бежала тропка через всю пойму, превращенную местным совхозным руководством в огромное капустное поле – ничего другое там не вызревало, морковь, репу и даже свеклу местная ребятня уничтожала на корню.
Солнце почти село, когда мы подошли к реке, на берегу никого не было, и только далеко, на той стороне, без устали носились ласточки-береговушки возле своих гнезд в песчаном прибрежном обрыве. Пахло летней вечерней водой, теплой и свежей, и Олег предложил переплыть на ту сторону, где еще желтела в закатных лучах узкая полоска песка. Я согласилась, поскольку плавала неплохо, но где-то на середине реки накопившаяся за этот необыкновенный день усталость дала себя знать, и меня начало сносить вниз по течению. «Давай, Детка! Давай!» – подбадривал меня Малышев. Я боролась с течением, как могла, но все равно мы выплыли гораздо ниже пляжа. Олег на руках вытащил меня из воды, и мы рухнули в высокую траву заливного луга. После первого же поцелуя я была готова на все – честно говоря, я, как пионерка, была всегда готова, но надо было знать Малышева: он должен был сначала попросить моей руки у родителей, особенно у мамы. Но все равно, не было в моей жизни счастливее дня, чем то длинное летнее воскресенье…
Городок наш был маленьким, а жених мой – человеком военным, так что вместо положенного по закону месяца нас расписали через две недели. Свадьбы практически не было – так, скромные посиделки в саду с родителями и свидетелями, зато на следующий день мы улетели в Крым. Не знаю, как удалось отцу переоформить на меня полагавшуюся ему путевку в военный санаторий, но мы с Олегом оказались в Алуште в самый разгар бархатного сезона. Нас поселили в одном из старых корпусов в глубине сказочно красивого парка, правда, из удобств в номере был только умывальник, но это было неважно – даже в сверкающем новом ослепительно белом корпусе воду по крымскому обычаю давали по часам.
На скрытой в тени старых акаций деревянной лоджии стояли плетеные кресла, а почти все пространство скромного номера занимала кровать, застеленная жестким от избытка крахмала бельем – наше первое брачное ложе. Я поняла, что приятно удивила Малышева: я ничего не боялась и ничего не стеснялась – я любила его. Да и знакомство с некоторыми книгами из библиотеки доктора Огородникова сыграло свою роль, не напрасно мы с Наташкой, вооружившись толстенным мюллеровским словарем под насмешливым взглядом Киски: «Вам-то это зачем?!», трудолюбиво изучали азы техники секса, стараясь сопоставить загадочные картинки с английским текстом: каждые двадцать слов – знакомый артикль!
Крым – волшебная страна, и ничего не было удивительного в том, что наш слегка укороченный санаторно-медовый месяц был похож на сказку: теплое море, уже по-осеннему нежное солнце, хрустально чистый воздух и поспевающий матовый виноград, который продавался на каждом шагу за копейки. И чудо все-таки произошло: Малышев по-настоящему влюбился в меня! Словно диковинное растение под тропическим солнцем, его любовь росла и крепла не по дням, а по часам, я чувствовала это по его взглядам, прикосновениям, и даже по его дыханию, которое иногда замирало в отчетливой тишине южной ночи. Вместе с любовью у него появилось забавлявшее меня чувство собственника: на пляже он был готов загораживать меня газетой от взглядов окружающих, особенно мужчин. А взгляды эти, надо сказать, становились все более пристальными, по мере того, как покрывались золотистым крымским загаром мои ноги и выгорали на солнце и без того светлые пряди длинных волос…
Когда мы вернулись домой, Малышев получил предложение, от которого, как теперь принято говорить, было невозможно отказаться – поступить в Академию Советской Армии. Надо сказать, что в те времена добровольцев в разведку не брали, но кадры подбирали очень и очень тщательно: красный диплом, отличное знание языка, и, самое главное, необыкновенная коммуникабельность Олега не остались незамеченными. Нет необходимости объяснять, что для мальчика из маленького подмосковного городка это была блестящая возможность. Я довольно быстро перевелась на дневное отделение, и мы переехали в Москву.
После недолгих поисков нам удалось снять двухкомнатную квартиру в районе Октябрьского поля в одном из тех трехэтажных домов, что строили немецкие военнопленные. Конечно, с нашими доходами это была непозволительная роскошь, но мне было удобно добираться до института, а уж про Малышева и говорить нечего. Деньгами помогали мои родители, потом я устроилась работать на кафедру лаборанткой, Олег подрабатывал переводами, так что концы с концами мы сводили. Больше того, мы даже позволяли себе вести вполне светскую жизнь: ходили в театры, на выставки, иногда в рестораны. Как многие молодые пары, которые только что зажили «собственным домом», мы любили приглашать друзей, моих однокурсников, сослуживцев Олега, да и нас охотно звали в гости.
